— Не… Не могу я просто так кого-то бить, — мысленно «буркнул» я. — А вдруг, хоть и не из кино, но простые пацаны?
А вдруг, они именно вас «пасли» и сейчас возле её подъезда вас встретит толпа этого самого «Бутылька»?
— А-а-а… Вечно ты в шпионов играешь, «предок». Аналитик ты наш доморощенный. Где «Бутылёк» и где мы. Бутылёк должен сейчас минимум поломанное ребро лечить. Уж очень хорошо я пробил ему по нижним рёбрам.
— Да-а-а… Там, боюсь, как бы селезёнка не лопнула, — проговорил «предок». — Сколько я их порвал за свои жизни, мама дорогая.
— Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнул я снова мысленно. — Помню-помню и контролировал удар специально…
— Эй, пацан! Закурить не найдётся? — наконец-то раздалось сзади.
— Ну вот и приехали, — усмехнулся «мой внутренний голос».
— Спортсмен, — бросил я за спину, не останавливаясь и сокращая прения.
— Э-э-э… По бегу, что-ли? — рассмеялись мне в спину.
Гаврики явно ускорили шаги уже догоняли нас. Тротуар шёл под плавный уклон. Вдоль тротуара росли кусты, направо уровень склона опускался, слева поднимался, а тротуар шёл, вроде как, по диагонали.
— Подожди, поговорим. Нам твоя девчонка понравилась. Оставляй, а сам вали. Тогда не тронем. А так и тебя попишем и её.
В трамвае я их хорошо разглядел и оценил по достоинству. Несмотря на затрапезный вид, пацанчики были крепкие на вид и явно взрослее меня года на три-четыре. Типа Славки Федосеева, и такие же жилистые. А какой он сильный я знал не понаслышке. Как дикий кот…
Я глянул через правое плечо, левой ногой сделал шаг назад с разворотом по часовой стрелке и всадил задний боковой удар пяткой в голову правому «гаврику». Тот рухнул, как подкошенный. Не прекращая движения тела, я поставил правую ногу на асфальт и запустил передний боковой удар левой ногой в голову второму, но тот, вероятно испугавшись моего первого удара, рефлекторно наклонился, и моя нога пролетела выше его головы. Однако я не остановился, а поставив эту ногу на асфальт с доворотом туловища на сто восемьдесят градусов опять же по часовой стрелке, всадил прямой задний удар правой ногой, попав второму «гаврику» подошвой туфля в печень. Ударная комбинация завершилась за пять секунд. Фонарей на этой пешеходной дорожке не имелось и «вожделенцы тела комсомолки» лежали, темнея бесформенными кучками тряпичных кукол. Правда, постанывая.
— Пошли, — сказал я, выдохнув после вдоха.
Три удара я сделал на один вдох и три выдоха. Выполнив, так называемое «нагаре сандан». Потом вдохнул-выдохнул, выполнив «ибуки», вдохнул-выдохнул, вдохнул и сказал «пошли».
Светлана ничего не сказала. Она почти ничего не увидела в темноте. Девушка просто подала ладонью вперёд руку, схватила мою и, потянув за собой, зацокала каблучками по асфальту. Я подчинился. А возле дома нас ждали…
— Дай закурить! — потребовали у меня.
— Да, когда же вы уже накуритесь? — спросил я, но не достаточно громко, чтобы его хорошо расслышали.
— Чего сказал? — спросил другой голос с вызовом.
Я ударил ногами крайних справа и слева, шагнувших, чтобы зайти мне за спину или схватить Светлану. Ударил простыми прямыми в сторону. Сначала правого, потом левого. Ступни ног вылетели, как из катапульты и врезались правому в горло, а левому в живот.
Всего их было пятеро. До моих ударов. Но и оставшиеся трое представляли серьёзную угрозу. Во-первых, для Светланы… Поэтому, я продолжил работу ногами, встретив второго правого и второго левого прямыми ударами ног. Они словно напоролись на удары бревном и осели там же, где встретились с препятствием. Пятого я не успел достать, ни руками, ни ногой, хотя и пытался. Не достал. Он убежал, но увидев, что я его не преследую, остановился и выкрикнул:
— Всё равно мы тебя и твою шлюху прищучим. Бутылёк дал команду.
— А-а-а… Так это Бутылёк? Не угомонился, сволочь.
— Какой Бутылёк? Валька, что-ли? — Спросила Светлана, — обращаясь ко мне. — Он вчера ко мне преставал.
— Они вчера на меня напали и огребли, — сказал я, скривившись и мрачно нахмурившись.
— У Бутылька два ребра сломано, — крикнул «пятый», — и нос сломан. В больнице он. Сейчас бы тебя поучили и всё, а так кранты, и тебе, и ей. Теперь ты Борова завалил, а он обиды не простит. Он из «блатных». Он просто хотел поговорить с тобой.
— Сука! — Не стерпел я. — Бутылёк, Боров… Что вы за люди такие? Всё клички у вас, как у собак. Где тот Боров?
— Вот лежит, — показал «пятый» на крайнего правого. — У меня клички нет. Это они блатные и сидельцы. У них так на зоне приинято.
— Ага, со спины, хотел зайти с ножом и поговорить, — сказал я и осторожно приблизился к Борову, рядом с которым лежала «обычная» зоновская финка. Боров не подавал признаков жизни.
— Беги домой, — сказал я Светлане.
— Да, я, — начала она.
— Домой иди, — повторил я, не гладя ей в глаза.
Она вошла в подъезд и прикрыла за собой дверь.
— Сюда иди! — сказал я «пятому». — Ощупай его. Вроде не дышит твой Боров.
— А я-то что? Мне он похер! Я не из его кодлы. Я вообще тут не при делах. Почему и стоял не рыпался. Я просто знаю тебя, вот и подписали. И не лез, потому, что знаю.
— Это ты правильно сделал, что не полез. Я тоже тебя знаю. Ты Сашки Балдина старший брат Стёпа. В этом году школу закончил. Он тобой писался по малолетке, а ты приходил гонять нас в пятом классе, когда мы твоего брата отпи*дили. Он е*лан, твой братец. Был е*ланом, е*ланом и остался. А поэтому пи*дили его и будут пи*дить. И тебя тоже. Поэтому, Стёпа, не зли меня и иди сюда по-хорошему.
Старший Балдин подошёл осторожно.
— Держи его за руки, — сказал я. — И подними их вверх.
Балдин взял Борова за запястья и потянул к себе, приподняв над головой.
Я «кольнул» «блатного» пальцами под нос, но он не очнулся, хотя дыхание, вроде появилось. Зеркальца у меня с собой не имелось. Не нарцис, да-а-а…
— Вроде дышит, — сказал я.
— Но скорее всего, имеет перелом основания черепа, — «утешил» меня «мой внутренний голос». — Этот удар ты не контролировал. Но этот уже мстить не будет. А вот недобитки очнутся и придут за Светланой.
— Опусти его руки вниз! Не знаешь, как искусственное дыхание делать? Учили же на военке!
Старший Балдин шагнул вперёд и склонился над Боровом. Я схватил его за запястье и он разжал пальцы, держащие Борова за правую руку. А я вложил в них тот нож, которым меня собирались зарезать японские якудза. Вложил и провёл им по горлу Борова. Держа Стёпу за кулак, не давая разжать пальцы. Раз провёл и другой. Стёпа задёргался, пытаясь вырваться из моего захвата. Тогда я ударил его прямо в сердце ножом Борова, до того взятого с помощью носового платка, коих у меня было два. Ударил и там оставил.
Я знал, что длины бандитского ножа хватило, чтобы пробить сердце придурка, сдавшего меня бандитам. И я понимал его, почему он это сделал. Бивал я его брата Сашку потому что подл был Сашка без меры. Да и не только от меня он получал. Да-а-а…
Балдин старший охнул и обмяк. Я же, взяв нож якудзы и проделав им аналогичные ювелирные «хирургические операции» по прокалыванию сердечной мышцы, снова вложил его обратно ему в руку.
А убедившись, что все, участвовавшие нападении на нас со Светланой, мертвы, направился по направлению к дому.
Глава 23
Я шёл домой и ни сколько не сожалел о сделанном. Как говорил мне «мой внутренний голос», можно, конечно просидеть всю жизнь, как мышь под веником и пресмыкаться перед каждым, возомнившим себя «право имеющим», как Раскольников у Достоевского. Тогда ты, скорее всего, сможешь прожить, не погибнув в схватке за свою честь и достоинство. Или не «сев» за превышение самообороны. Но твоя жизнь будет омрачена пониманием того, что ты не человек, а пресмыкающееся, не отвечающее на унижения.
Сказал «а», придётся говорить «б», а сказал «б», придётся дойти до последней буквы алфавита. Почему-то она называется «я». То есть, только произнеся все буквы, человек становится человеком? Так, что ли? А поначалу человек, то есть «Аз» стоял на первом месте. Почему его сместили в конец? Не потому ли, что прежде, чем им стать, нужно познать жизнь?
— Спасибо, что помог мне, — поблагодарил я «предка» почему-то совершенно спокойно. — Мне бы так, кхе-кхе, ювелирно не справиться.
— Да, я тебе, в общем-то, и не помогал. Это ты сам сработал. Ты, Мишка, сейчас другой. Совсем не такой, как прежде. В тебе-то, фактически, и не осталось ничего от прежнего тебя — ребёнка.
— Как так? — удивился я, — Вроде, такой же… Не вижу в себе больших изменений.
— Нет, ну, понятно, что основа осталась. Она скопирована в твоей матрице, но ведь сознание твоё, э-э-э, ушло, э-э-э, стёрлось. А матрица — это не совсем сознание. Сознание, это — разум и чувства. Эмоции… А чувства с эмоциями формируются в головном мозге и довольно часто, выработанной организмом по команде мозга или, кхе-кхе, симбионтов и паразитов, химией. Мозг, в смысле, головной, у тебя сейчас функционирует на процентов десять от прежнего. Даже новые нейроны нужно «прокачать» информацией, наполнить, так сказать, чувствами. А их, чувства, из памяти не возьмёшь. Тем более из чужой.
— Так вот, почему мне совершенно пофиг на эти трупы? — спросил я сам себя. — Ине колотит совсем. Раньше, я как только увижу, э-э-э, этих блатных и приблатнённых, сразу поджилки тряслись. Потому, что от них только и жди неприятностей. Или деньги отберут, или просто побьют, или ещё какую пакость унизительную. У них же толпа! Кодла! И только тронь одного, все сбегутся. Как тогда, когда мы с Рошкалем Женькой дрались. Пришли кодлой человек десять и сказали давай, дерись с ним, или запинаем. А как драться, когда они и так запинают, если не дай Бог победишь. Вот я тогда и пропустил первый удар. Не совсем специально. Отвлёкся на гогочущих придурков. Эмоции, да… Эмоций сейчас, особых, нет. А как по другому из этой ситуации можно было выбраться? В милицию обращаться?
— У них свой принцип: «нету тела, нету дела». Милиция работает по свершившемуся событию. Пока кому-то только угрожают, они не пошевелятся. Нет у них превентивных мероприятий, кроме бесед. А вот сейчас займутся. Пять трупов, это для Владивостока целая вендетта по-Корсикански. Из Москвы точно кого-нибудь пришлют. И от допросов тебе не отвертеться. Но у тебя сейчас чувств минимум. Поскользнулся