Девушки прыснули.
— Так, что, Розочка, мальчик перспективный… Твоя Софочка школу заканчивает? Вот и мальчик, тоже. По-моему прекрасная партия. Шестнадцать лет, а уже член союза художников.
— Да ну на… — подумал я. — Так не бывает! Ведь специальное образование нужно. Кажется даже высшее…
— У нас всё бывает. Капитан же сказал, что твои картинки попали на выставку и в художественный журнал, который выпускает Фонд Накамуры ежеквартально. Значит Тиэко сразу передала твои картины ей. Так, что, участие в международной выставке уже имеется, а образование… Можно ведь среднее художественное образование получить и экстерном. На базе твоих девяти классов — легко. Нарисовали, наверное. Хе-хе… Чего только не сделаешь ради престижа страны. Я, кстати нашёл про эту Накамуру у себя в запасниках.
— Хм! Да, читал я уже то, что ты нашёл. Интересная тётка. Больше всего меня удивило то, что она имеет отношение к университету Кэйо, где начинал своё карате Фунакоси Гитин[1]. Это меня настораживает. Не бывает таких совпадений.
— Более того, университет имеет отношение к её галерее, как учредитель. Меня такие совпадения тоже удивили.
— Да-а-а… тётка известная… Возит японских туристов по Волге! Охренеть!
— Её даже нашей шпионкой считали в Японии, но бизнесу не препятствовали. Имеет связи в Японии с социалистами, коммунистами и, наверное, с якудза.
— Ну, куда в Японии без якудза. Не без этого, наверное, — хмыкнул я.
Мария Фёдоровна обещала подшить, ушить и потренировала меня завязывать галстук-бабочку. Простые галстуки завязывать я умел, а этот нет, но освоился с ним быстро. Освоился, меня отпустили и я поспешил домой. Не планировал я «с бухты барахты» куда-то лететь. До соревнований осталось пять дней, а ни письма от Тиэко, ни вызова не было, я и перестал думать о поездке, а оно вот оно как, оказывается. Приглашение уже два месяца, как блуждает по Союзу. По Союзу Художников, потом по СССР…
— Проверяли тебя, — сказал «мой внутренний голос». — Инициативы твою проявляли. А ты не проявился. Не обратился с вопросом куратору: «Где мой вызов в Японию⁈». ДА и сегодня хорошо держался. Думаю, твоё удивление принято. Только за паспортные данные зацепились, но это ерунда.
— А Тиэко молодец! Нашла железобетонный способ вызова.
— Этот вариант вряд ли Тиэко придумала. Тут папина рука просматривается. А может быть и дедушкина. Что более вероятно. Старая гвардия… Они с этой Йоко Накамурой точно знакомы. По возрасту получается. Не удивлюсь, если у дедушки с Накамурой совместный бизнес.
Дома была мама. Она встретила меня в дверях с зарёванными глазами.
— И что опять? — спросил я.
— Ты уезжаешь?
— Ну? — удивился я. — И что?
— Как, что? Это же Япония!
— И что?
— Капстрана… Там самураи.
— Хм! Самураи перешли границу у реки и сгинули в степях Хингана.
— Хинган — это горный хребет, — всполошилась мама. — Сотри не ляпни там.
— Хе-хе! Ну, в горах Хингана сгинули, — рассмеялся я. — Они все сделали себе харакири. Читала же книжку, э-э-э, как ей… Про лётчиков самураев…
Я то хорошо помнил эту книжку, но давал матери переключить мозг от переживаний к поиску информации.
— Да, не важно, — махнул я рукой. — Не там самураев, мама. Японцы смирные и тихие. Я на них насмотрелся этим летом. Это в фильмах и комиксах они суровые и жестокие, а на самом деле, никого скромнее японцев я не видел. У них не принято даже подходить друг к другу и о чём-то спрашивать. Не то, что к приезжему иностранцу.
— В своём японском попрактикуешься, — вдруг вспомнила и просветлела мама. — Всё-таки, как ой ты у меня молодец. И английский освоил, и, теперь, японский учишь. И всё сам, всё сам…
— Аки пчела, — продолжил я, улыбаясь. — Сказали собираться в дорогу. Много не клади в сумку: пару рубашек, пару трусов, пару носков. Если, что — постираю. В джинсовых делах поеду. Самая удобная для самолёта одежда.
— Так куратор посоветовал, — предварил я мамин протест.
— А костюмы выбрали? Он сказал, что нарядят, как жениха.
— Нарядили. В Салоне для новобрачных полностью одели. Даже куртку зимнюю на гагачьем пуху. Лёгкую, но тёплую.
— А где она? Как же ты поедешь?
— Машина завтра приедет, за моими картинами, куртку привезут. Остальные вещи погрузят, когда в аэропорт поедем. Чтобы не таскать туда-сюда.
— Ну, правильно… Но хотелось бы на тебя посмотреть в обновках. Может, брюки подшить надо?
— Всё подошьют в салоне. Измерили, примерили, подобрали, обогрели, обобрали… Есть, что поесть?
— Борщ перекипятила. Будешь?
— Конечно буду! С фасолью! Мой любимый!
— Я сметаны у нас в столовой купила. Густая-прегустая…
— Отлично. Поем и мне дорисовать картинки надо.
— Свои комиксы?
— Ага…
Сказать, что меня удивил самолёт, на котором мы летели до Хабаровска, это значит не сказать ничего. Оказалось, что мы летели на фоторазведчике, то есть на самолёте воздушного наблюдения и аэрофотосъёмки. В нём имелся не только кондиционер, но и кухня, туалет, душевая кабина и места для отдыха экипажа, где мы с сопровождавшим меня Владимиром Павловичем, собственно, и расположились.
Никуда дальше комнаты отдыха и туалета я не ходил, и ничего из шпионского оборудования не видел и был этому рад. Однако Владимир Павлович словоохотливо поведал мне, чем занимаются такие самолёты. Оказалось, что Ан-30 активно используются для аэрофотосъёмки местности при составлении и обновлении географических карт, а также работают по заявкам, в интересах различных ведомств.
Тут Владимир Павлович значительно поднял указательный палец вверх и выпятил нижнюю губу, словно он сам был к этому причастен.
Мой сопровождающий был сух и подобран, как физически, так и ментально. Оказывается, он работал в картинной галерее, и если когда-то и служил в КГБ, то очень давно. Выглядел Владимир Павлович лет на семьдесят, столько ему и оказалось. Он долго уважительно «расшаркивался» передо мной, тряся мою руку и утверждая, что «очень-очень рад знакомству с таким одарённым молодым человеком».
Но больше Владимир Павлович ко мне не приставал, ни с вопросами, ни просто с разговорами. И это больше всего выдавало его, как «бывшего». Все знакомые мне старики, не удержались бы от рассказов о своей молодости.
«Бомнг — 727» прилетел в Ниигата заполночь, но нас ждал посольский представительский «Ниссан Седрик» в который мы погрузили мои «шедевры», погрузились сами и «понеслись» с северо-запада на юго-восток со скоростью аж сто километров в час, а иногда и меньше. И поэтому к окрестностям Токио мы подъехали только через пять часов. утомительной езды по очень ровным японским дорогам. Но до этого…
Атташе по культуре как и мы не имел желания говорить, а имел желание спать. От него жутко несло перегаром и я то и дело открывал окно «своей» двери, чтобы глотнуть кислорода, а водитель то и дело его закрывал, пользуясь своей кнопкой от моего стекла. В конце концов он просто заблокировал окно, чтобы я не «баловался», как он сказал.
— Да, какое тут баловство? Тут дышать нечем от перегара, — возмутился я. — Я уже пьяный. Мне вредно, я ребёнок и алкоголь ещё не употребляю! Как вы-то не боитесь полиции?
Водитель хмыкнул, а я вспомнил про советские флажки на капоте и дипломатические номера.
— Дайте мне хотя бы маленькую щёлочку для свежего воздуха! — взмолился я.
— Продует, — буркнул водитель.
— Работа у меня такая, мальчик, — со вздохом «пожаловался» работник посольства. — Я атташе по культуре. И выехал за вами после рабочего банкета. Так что, не один ты страдаешь. Открой ему окно, Слава.
— Мне в затылок задувает.
— Пусть пересядут. Пусть мне задувает. Может полегчает?
Машина остановилась и мы с Владимиром Павловичем пересели. Когда я приоткрыл окно, атташе аж застонал от удовольствия.
— Я сам хотел это сделать, да опасался, что твоего сопровождающего продует. А сейчас хорошо.
Мне не хотелось развивать эту тему, так как я чувствовал себя неловко после своего неуместного выпада, да и вообще не хотелось ни о чём говорить, и я просто уснул. Мягкое кожаное сиденье, новые амортизаторы и ровная, как стекло, дорога, укачивали и мне удалось хорошо выспаться.
Проснувшись от яркого света рекламных огней, я, глянув на часы, спросил:
— Токио?
— Токио, — отозвался водитель.
Атташе спал беспробудным сном, откинувши кресло едва ли не на ноги Владимиру Павловичу, который тоже спал, но не так спокойно, как сотрудник посольства, а время от времени открывая один глаз и ворочаясь с боку на бок, с трудом проворачиваясь под упавшем на него «роялем».
— А вот и гостиница, — вдруг сказал водитель и толкнул в бок пассажира переднего сиденья. — Роман Филипыч, просыпайся, приехали.
[1] Основатель стиля Шотокан карате.
Глава 28
Гостиница, похожая своей четырёхскатной покатой крышей на буддийский храм, как я его себе представлял, имела всего один этаж и всего восемь номеров. Для нас имелась бронь на два небольших номера и атташе Роман Филиппыч разместил нас очень быстро и очень быстро уехал, обещав вернуться в десять. На часах было шесть, значит по здешнему — семь, когда я снова заснул и проснулся от сильного стука в хлипкую дверь.
Зашторенные плотной тканью окна почти не пропускали солнечный свет и в номере стоял сумрак.
— Кто там? — спросил я.
— Пора собираться, — послышался из-за двери голос Владимира Павловича. — За нами приехал атташе.
Слово «атташе» Владимир Павлович произносил с придыханием.
— Как одеваться, — спросил я открывая дверь.
— По простому.
— Мне нужно принять душ, — буркнул я, глянув на часы. — Ещё целых полчаса…
— Как раз вам хватит. Мы подождём вас.
— А завтрак?
— Позавтракаем в Кодокане.
— Где, удивился я?
— В Кодокане. Там госпожа Накамура будет готова принять нас. Там и позавтракаем. Это будет что-то типа знакомства. Потом поедем в музей, где госпожа Накамура и её эксперты ознакомятся с твоими картинами.