Константиныч рассматривал меня, обходя вокруг, словно разрабатывал маршрут, только не щупал и бинокль не использовал, как он обычно делал, внимательно разглядывая «тропу» на скале.
[1] «Владивосток» А. Городницкий — https://rutube.ru/video/1824ce3c11f6e4db7c465245fbaff2ba/?r=plwd
Глава 5
— Горы любишь? — спросил он вдруг, словно выстрелил.
— А кто их не любит? — спросил я и расчехлил гитару.
— Пора вливаться в коллектив, — подумал я и стал ритмично бить по струнам.
Звонкие аккорды разлетелись по окрестности, а я запел хриплым баритоном:
— Здесь вам не равнина — здесь климат иной.
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревет камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть, —
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал —
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнем, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят — да, пусть говорят!
Но нет — никто не гибнет зря,
Так — лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, —
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены — а ну, не зевай!
Ты здесь на везение не уповай.
В горах ненадежны ни камень, ни лед, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени. Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони — ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим — у которых вершина еще впереди.
Пока я пел, к нам на «шум» сбежались девчонки из нашего лагеря. Их оказалось гораздо больше парней. Да что-там… Парней были единицы, а девчонок человек двадцать.
— Вот это ладно спето! — восхитился Константиныч.
Он как-то странно всегда восхищался. Без подвижки мимических мышц. Словно, его лицо когда-то парализовало и оно застыло маской. Маской Фантомаса его назвать было нельзя. Он был симпатичным парнем, но я никогда не видел его смеющимся. Он не учился в Политехе, а работал на Дальприборе и представлял группу тамошних альпинистов.
— Он у нас теперь разрядник, — похвасталась Татьяна. — Ему сам Рубин его вписал. Правда не посмотрел на год рождения и Мишке придётся книжку переписывать. А чтобы время даром не терять, он выступит за нашу команду. Алма-Атинцы приехали?
Константиныч кивнул и сообщил.
— И Красноярцы. Хорошая компания собирается.
— Сам-то будешь участвовать? — прищурив левый глаз, спросила Татьяна. — Или как всегда?
— Как просить будете, хе-хе…
— Кобелино ты, Игорёк. Смотри, доиграешься.
— Ну, вот… Не успели встретиться, как ты меня обругала. А ещё на вашу стену зовёшь…
— Она не наша, а общая, — буркнула Татьяна.
— Вы — туристы, а я альпинист. Переходили бы в альпинисты, я бы выступал за вас, а так… Мне-то какой резон? Ваши «проходки» в зачёт не идут. Или была бы ты моей женой, например, я бы тогда выступил…
Константиныч привлёк Татьяну к себе, ловко обхватив за талию.
— Пошёл, — постаралась выкрутиться Татьяна, но у неё ничего не получилось. — Сашке расскажу.
— А где он, кстати? — спросил Железняк отпуская девушку. — Что это ты в окружении трёх богатырей, а без суженого-ряженого?
— Его не будет. Сессию досдаёт.
— Ха-ха… Снова завалил! Да он стабилен! Ха-ха! Зачем тебе двоечник, Танюша⁈ Выходи замуж за перспективного инженера. Знаешь сколько я зарабатываю? У-у-у… Даже на Кавказ слетать хватает. А к своему Сашеньке ты присмотрись. Он там, точно, какую-то кралю нашёл и заваливает сессию специально.
— Всё бы тебе на людей напраслину наговаривать, Игорёк.
Татьяна так произнесла «Игорёк», что мне лично захотелось сплюнуть, но я сказал:
— Песня!
И снова заиграл, но уже перебором[1]:
— У беды, хи-хи, — я не в тему хихикнул, но снова сделал серьёзное лицо. — глаза зелёные: Не простят, не пощадят. С головой иду склонённою, виноватый прячу взгляд. В поле ласковое выйду я и заплачу над собой. Кто же боль такую выдумал, и за что мне эта боль? Я не думал, просто вышло так по судьбе — не по злобе. Не тобой рубашка вышита, чтоб я нравился тебе. И не ты со мною об руку из гостей идёшь домой. И нельзя мне даже облаком плыть по небу над тобой.
Я закончил, резко прервавшись.
— Хм! Душевно! — сказал Железняк. — Кто написал?
Я пожал плечами.
— Всё! Хватит лирики! — выдала Татьяна. — Разгружаемся! Мишка, прячь гитару и… Нам с Сашкой палатку поставили?
Спросила она у приблизившихся почти вплотную своих девчонок.
— Поставили, поставили, Танюша.
— Вот! — сказала Миргородская, повернувшись к своим попутчикам. — А вы с Мишкой берите палатку в багажнике и ставьте для себя. И шустрее, вижу, дождь намечается.
— Таню-ю-ю-ш, там палатка неподъёмная, может мы как-нибудь без неё обойдёмся? Она ведь, блин, полноценная десятиместная. А потом ещё собирать её…
Загундел Костик.
— Не десяти, а двенадцати. А где мы провизию хранить будем и снарягу?
— Навес мы сделали и обкопали! — сказала ближайшая к Татьяне девушка.
— Вот лентяи! — бросила в сердцах Татьяна.
Она командовала парнями, как и девчонками, легко и непринуждённо.
— А жить где будете? Снова по девчоночьим палаткам разбредётесь?
— Так, э-э-э, они разве против? — спросил Костик и подмигнул кому-то.
— Не-не…
— Мы не против…
— Понятно, зачем вы на соревнования ездите! — улыбаясь, погрозила девчонкам пальцем Татьяна.
— Так всегда было… Так всегда будет, — глубокомысленно произнёс Железняк и тоже кому-то улыбнулся. Эта «кому-то» тоже улыбнулась. Симпатичная такая девчонка, с косичками.
— А Мишку куда денем? — спросила, вдруг вспомнив про меня, Татьяна.
— Хм! Так себе в палатку и берите. Они же тебе командирскую поставили. Четырёхместную… Вот в уголочке и поселешь…
— Что ты везде лезешь, Игорёк? — скривилась Татьяна. — От тебя не продохнуть. Был бы ещё в нашей команде… А так… С боку припёку… Отвали, иначе из лагеря выгоню. Снова у Находкинцев жить будешь. С крановщицей своей…
— Ох и злая ты, Танюша. Краше не было в селе… Знаешь такие стихи? — обратился Игорь ко мне.
— Есенин, — сказал я.
— Во-во… Напиши на них песню.
— Они грустные, — сказал я. — Не люблю грустные песни.
— Всё, Мишка. С нами жить будешь! — скомандовала Татьяна. — Отдашь тебя этим скалалазкам. Так они от тебя не ручек не ножек не оставят. А тебе, чувствую, одному придётся с нашими соперниками справляться. Эти сейчас тоже попрячутся по палаткам.
Она гневно осмотрела привезённых с собой двух парней и тех, кто стоял за спинами девчат.
— Туристы, блин! — ругнулась и вздохнула она. — Только деньги на вас профсоюзные трачу зря.
— Вот вдвоём с Мишкой и будете, хм-хм, защищать честь Владивостокского скалолазания, — сказал Железняк и раздвинув, как ледокол льдины, «туристов» ушёл куда-то по тропинке.
— Зря ты так, Танюша, — сказала какая-то девушка в синем платочке.
Все они были одеты в брезентовые штормовки и платка, и были похожи друг на друга, как девочка с шоколадки «Алёнка».
— Мы его уже почти уломали, чтобы он выступил за нас. А так он пошёл к Находкинцам, и выступит против. А ты знаешь, как он по этой скале, э-э-э, бегает. И Сашки твоего нет. Против Железняка нам и выставить некого.
— Да пошёл он! Каждый год одно и то же! Как будет, так и будет, — философски заметила Татьяна. — Он вообще не должен с нами состязаться. Альпинист сраный! Полезет за Находку, опротестую. Он прописан во Владике. Всё, пошли. Отдохнуть хочу. Спина гудит после дороги. Да… Мишка! Там в багажнике клеёнка с цветочками… Возьми её. Э-э-э… И прищепки на верёвке… Палатку разделим.
Командирская' палатка была предназначена для четырёх раскладушек и прохода между ними. Вход в палатку был широкий и поэтому, когда мы протянули от входа верёвку и повесили на неё две клеёнки, получились две раздельные комнаты. В одной я надул и положил свой надувной матрас. В другой, я позволил себе заглянуть, лежало два матраса вплотную друг к другу, на которые Татьяна положила брезент, края которого завернула под матрасы. Чтобы не разъезжались, понял я.
Я тоже сразу сбросил с ног кеды и плюхнулся на спину, но не на матрас а на расстеленный бабушкин вязанный из цветных узких тряпочек коврик. Так спина лучше отдыхала, получая своеобразный массаж.
По брезенту застучал дождь.
— Вот, блин! — сказала Татьяна. — Синоптики в этот раз не обманули.
— Ты говорила, что это циклон? — спросил я.
— Не понятно, — ответила она из-за ширмы. — Из Китая идёт. Может на юг пойти, и тогда нам кранты, или на север, тогда мимо… И если на юг, то может и смыть, нафиг. Старица разольётся. Придётся перебираться на «Катьку». Ну, или снова плот строить. Находчане должны были взять с собой и пэсэнэы[2] и доски. Спину, потянула ещё не кстати… Ремонт на факультете делали. А у нас же почти одни девчонки на факультете. И попросить помочь не кого…
— Ты у кого машину взяла? — спросил я кряхтя, подтянув к груди колени и катаясь спиной по коврику.
— Ты что там кряхтишь? — спросила, хихикнув, Татьяна.
— Спину правлю, — так же сдавленно проговорил я.
— Это как это? — спросила Татьяна.
— Посмотри, увидишь.
Она заглянула за ширму, как раз тогда, когда я катнулся «вниз» и сел. Потом снова катнулся на спину и обратно сел на корточки.
— У коврика вязка крупная и получается словно массаж. Классная штука!