Я пропустил укол и «флёрет»-шарик на кончике даги уперся мне в бок.
— Туше!
Ткнул меня он весьма болезненно. Ладно, ребра целы, поддоспешник выдержал и смягчил. Проткнуть учебная тупая шпага, именуемая здесь рапирой, как и дага, закрытая на кончике «цветком» — флёретом, не может. Но, вот ребро сломать или кожу поцарапать в учебном бою, как говорится, «нет проблем».
Вот, что называется, отвлёкся. Получи.
Берхгольц усмехнулся, глядя на то, как морщусь, потирая бок.
— Достаточно на сегодня, мой Герцог?
Шиплю сквозь зубы.
— Нет. Продолжим.
— Тогда меняем руки.
Киваю. Рапира теперь в левой руке, а дага в правой. Мои наставники требуют, чтобы владел обеими руками одинаково хорошо, чтобы противник не мог предсказать мои действия, а я мог принять максимально неудобную для него позицию с любой из сторон, меняя руки и оружие в них в процессе схватки.
Всё, как в реальной нашей жизни.
— Ангард!
Звон металла. Я вновь пропускаю. Сразу. Три секунды. На этот раз укол рапиры в грудь. У меня ощущение, что у меня, не смотря на всю защиту, тело постепенно превращается в сплошной синяк. Фехтовать реально больно. Боюсь даже представить, что я буду чувствовать утром. Придётся сказать горничной Кате, чтоб намазала мои синяки мазью. Ей не впервой. Опять будет хихикать от того, как я морщусь под её пальцами. Ей можно. Я ей разрешаю.
— Туше! Ещё?
— Да.
— Ангард!
Ничего. Я умею терпеть и ждать своего часа. Одного мига оплошности или расслабленности противника.
Металл о металл. Сверкание лезвий на солнце. Расходимся, кружим, ждём, высматриваем.
Берхгольц не профессионал. Боевого опыта у него нет. Но, как любой дворянин, владеет шпагой прекрасно. Преподаватель же Фридрих Вильгельмович хороший, терпеливый. Он не улыбается победно, не язвит и не подкалывает. У него нет задачи сейчас вывести меня из себя и разбалансировать моё душевное состояние. Нет, он обучает меня технике.
А я учусь.
Изящный разворот и… я не успеваю. Мой наставник уходит с линии укола и атакует в ответ. Тоже мимо.
Звон. Сверкание. Дыхание.
Внимание ногам и стойке.
Терпение. Москва не сразу строилась.
Я попал. Не в смысле попал в него, а, вообще, попал. Вновь на его дагу с разворота.
Больно, блин!
— Туше! Ещё?
— Да!
— Ангард!
СВЯЩЕННАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. КНЯЖЕСТВО АНГАЛЬТ-ЦЕРБСТ. ЦЕРБСТ. ТРИНИТАТИСКИРХЕ. 22 (11) июня 1743 года.
Каждая девочка мечтает о принце. Ну если не о принце, то хотя бы о пышной свадьбе.
София Августа сегодня получила и то, и это. Ну, почти.
Цербсткая Тринитатисткирхе (церковь Святой Троицы) внешне скромна и убранством, и размером. Павильон с четырьмя входами завершает высокая пирамидальная крыша с венчающим её небольшим крестом. Лютеранство — исповедание скромное. Но это если снаружи. А если зайти в сам храм. Иконы, написанные лично и специально Микеланджело, Рубенсом, Моретто… Не все столичные Соборы могут похвастаться такими. Под высокими сводами и готическими арками полнее приходит осознание происходящего в церкви.
— Согласен ли ты Георг Людвиг взять в жены Софию Августу Фредерику?
Двадцатичетырёхлетний полковник в парадном прусском кирасирском мундире твёрдо ответил:
— Согласен.
— Согласна ли ты София Августа Фредерика взять в мужья Георга Людвига?
София задержала выдох. Может ли она отказаться, вытащив счастливый билет? Согласиться стать женой наследника престола Шведского? Она мечтала об этом. Как только решение шведов узнает Берлин поженится им не дадут. Нельзя более медлить.
— Согласна.
— Перед Богом и перед людьми, объявляю вас Георг Людвиг и София Августа Фредерика мужем и женой! Амен!
Запел хор. Муж, держа за руку, вывел жену из храма.
Их приветствовала радостная толпа. Через минуту пасмурное небо Цербста залил огнями грандиозный, воистину королевский фейерверк.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 11 июня 1743 года.
Дверь спальни открылась и появилась она.
Горничная тут же встала со стула:
— Доброе утро, Анастасия Павловна! Прикажете одеваться?
Ягужинская на секунду задумалась.
— Нет, Катя. Чуть позже. Я уже умылась. Прихвати мне волосы лентой.
— Сейчас сделаем, Анастасия Павловна! Какую желаете?
— Не знаю. Сама посмотри. Под халат всё к лицу.
Катя хихикнула и принялась сноровисто перебирать ленты. Кто такая графиня Ягужинская дворцовая прислуга прекрасно знала. Фаворитка — это нечто среднее между гостьей и хозяйкой. Даже не любовница хозяина, а, практически, официально его статусная сердечная подруга. И даже больше. Ну, как-то так, прислуга тут расходилась в определениях, но, сути это не меняло. Даже сплетничая между собой о том, куда Цесаревич в этот раз отправился с Анастасией, часто можно было услышать что-то вроде: «А слышали? Наша-то там им всем показала, где раки зимуют!»
Перехватив лентой волосы и быстро поправив причёску, Катя поднесла зеркало сзади, давая возможность «Нашей» посмотреть на себя в зеркало перед собой. Удовлетворённо кивнув, Настя поднялась.
— Кать, а где Цесаревич? В кабинете?
Катя с готовностью ответила:
— В чертёжной изволят быть.
Ягужинская усмехнулась.
— Конечно. Где же ещё. Организуй нам туда пару чашечек и кофейник с моим любимым. И к кофе на своё усмотрение.
Горничная кивнула.
— Всё поняла. Сейчас сделаю.
Графиня встала, и, слегка зевнув, прикрывая рот ладошкой, отправилась на поиски Цесаревича.
КОРОЛЕВСТВО ШВЕДСКОЕ. СТОКГОЛЬМ. ПЛОЩАДЬ НОРРМАЛЬМСТОРГЕТ. 22 июня 1743 года.
Площадь бушевала.
— Смерть генералам-предателям!
— Фредрика Датского в наследники!
— Нет войне!
— Не уступим Финляндию!
Каждый лозунг толпа приветствовала радостным гулом, подпрыгиваниями, поднятыми вверх крестьянскими дубинками и мушкетами Далекарлийского полка.
Карл Отто Гамильтон аф Хагеби наблюдал за этими «плясками» с коня, из-за спин Алвсборгского полка. Барона удивляло как в головах этих глупцов сочетается нежелание идти на войну и неготовность отдать Финляндию? Впрочем, тут ответ скорее всего именно в частице в «не». У быдла ещё бы «не работать» и при этом «не голодать», и они были бы полностью довольны.
Ещё до входа в столицу крестьян и горняков Даларны к ним выезжал Король. Его Величество пытался не допустить кровопролития и готов был выслушать протестующих. Даже когда перед Стокгольмом восставших остановили верные полки Фредрик I дал приказ не стрелять. И вот толпа бушует на площади. Хуже того. Протестуют в провинциях Уппланде, Сёдерманланде, Смоланде и Сконе. Приходят новости что свою петицию против «Похабного мира» и голштинского принца готовит северная пристоличная провинция Естрикланд. Даже солдаты, окружившие сейчас площадь, пока отказываются стрелять. Время и власть правительства уходит.
Гамильтон понимал, что после его неуспеха с получением Карла Петера Ульриха в наследники Фредрику I Швеция могла только уступать. И то, что в Або удалось выговорить у русских почти всю занятую ими Финляндию уже было чудом. Французы, которым служит брат барона, всё же сумели русскую императрицу обыграть. И плата принятием Георга Гольштейн-Готторпского в качестве наследника престола за мир для Швеции невелика. Но разве это объяснишь танцующему на площади сброду?
— Именем Короля, — полковник Карл Отто Лагеркранц старался с коня перекричать бурлящую площадь, — приказываю собравшихся разойтись и до пяти часов вечера сдать оружие…
— Катись ты в ад, полковник! — выкрикнул кто-то.
Площадь засмеялась.
Лагеркранц же продолжил: «Кто не выполнит волю Короля будет рассматриваться государственным преступником!»
Площадь шумела. В сторону полковника полетели камни.
Кто-то выстрелил. Упала пара солдат в строю Алвсборгсцев.
Полковник Лагеркранц махнул шпагой дав приказ к залпу. Потерявшие ещё одного товарища солдаты Алвсборгского полка начали стрелять в разнобой. Но уже второй залп прозвучал дружно.
Толпа отхлынула, теряя самообладание и участников от огня. Робкую попытку повстанцев организовать сопротивление задавил кавалерийский полк из Вестергётланда. Демонстрантов размазывали о штыки не стрелявших ещё солдат из Уппланда и Вестманланда. Убитых было немного. Но, испуганным людям было некуда бежать. Всего лишь один решительный командир, всего лишь один верный полк и с бунтом было покончено.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 22 июня 1743 года.
По материалам был затык. Хоть новый завод строй. В Сестрорецке, например. Там оружейное производство, мастеров сыскать можно. Для моих дел мне пока и цеха хватит. Но, это тоже деньги, а они на дереве не растут. Жаль конечно. Я бы развернулся тут.
Линейки кульмана двигались туда-сюда. Но, тут, как не колдуй, на осинке не растут апельсинки. Надо думать. Ресурсная и производственная база в стране маленькая, денег мало. И есть такой фактор, как буржуи — так я называл всякую Западную Европу, США, и, в первую очередь Англию и Германию. Швецию, Данию, Австрию, Голландию, и, тем более Францию тоже нельзя сбрасывать со счетов — очень быстро узнают, чем я тут занимаюсь и вполне могут оценить. Благо идёт война за Австрийское наследство и всем не до сомнительных экспериментов с паровыми машинами. Грустный пример Англии у всех перед глазами. Там из парового двигателя ничего путного не получилось.
Воздушные шары тут тоже не я первый запустил. Эксперименты были, но общее мнение — дурь и пустая трата денег. Вот и хорошо. Пусть так и будет.
— Утро красит нежным цветом, стены древнего Кремля…
Я напевал себе под нос, когда открылась дверь и появилась Настя при полном параде, то есть в домашнем халате. Чмокнула меня в щёку и проворковала:
— Доброе утро, любимый.
Киваю, не отрывая взгляд от кульмана.