Для подтверждения своей точки зрения Ф. Леру еще раз возвращается к свидетельству Цезаря, который не обозначил разделения галльских жрецов по категориям, то потому что существование этих категорий от него ускользнуло, то ли потому что он хотел представить общую картину галльского друидизма, простую и ясную. Ф. Леру отмечает, что в Ирландии, напротив, переписчики, которые были наследниками филидов-рассказчиков историй, не имели ни желания, ни необходимости быть краткими и давали множество деталей. Тем не менее, изучение ирландской социальной структуры показывает существенную идентичность с положением вещей в Галлии.
В данном случае рассуждения автора не кажутся убедительными. Более предпочтительной представляется точка зрения если не самого Дарбуа де Жюбенвилля, то, по крайней мере, А. Юбера, следовавшего за ним, который тоже считал, что ирландские филиды составляли корпорацию, параллельную корпорации друидов. Но обе корпорации были родственными, дополнявшими друг друга, а в древнейшие времена обладали общей организацией и привилегиями.
Наоборот, кажется убедительным и представляет большой интерес последний параграф этой главы, озаглавленный «Друид и царь»[89]. В этом разделе уточняется и разъясняется важный для истории кельтского друидизма вопрос о соотношении духовной и светской власти, о том, какую роль играли друиды в системе политических отношений в обществе кельтов. Как было показано выше, античные авторы настаивали на большой политической значимости друидов в кельтском обществе. Увенчивает этот хор согласно поющих голосов свидетельство Диона Хризостома, у которого кельтские цари, сидящие на золотых тронах и роскошно пирующие в больших дворцах, являются исполнителями воли друидов.
Как мы видели, по поводу этого свидетельства Диона Хризостома существуют разные мнения. Одни считают, что это еще одна легенда о «золотом веке», выдуманная самим автором, другие — что это риторическая обработка более раннего свидетельства, отражавшего историческую реальность. Ф. Леру приводит свидетельства ирландских источников, подтверждающие вторую точку зрения. Ирландские друиды тоже сидели на торжественных пирах по правую руку от королей, и именно светский властитель акцентировал свое почтительное отношение к друиду. «Царская власть у кельтов, — пишет Ф. Леру, — прибывала в тени и, если так выразиться, под покровительством друидического жречества»[90].
В то же время Ф. Леру уточняет отношения, существовавшие между царями и друидами. В Галлии, как и в Ирландии, контролируя царскую власть, друиды оставались чуждыми собственно царской функции. В Галлии царь был выходцем из военного аристократического сословия всадников и избирался всадниками. Друиды не выбирали царя, но они были ответственны за религиозные церемонии, которыми было отмечено избрание царя, и они влияли на выбор кандидата на царский престол, следили за тем, чтобы этот выбор был правильным и благоприятным для страны[91].
Ф. Леру бросает краткое замечание, что такое соотношение между светской и духовной властью, как и вся система социально-политических отношений в обществе кельтов, имеют гораздо более древнее происхождение, чем время Цезаря в Галлии или средневековый период в Ирландии, они восходят ко временам еще индоевропейского единства и поэтому аналогии для них можно найти в других индоевропейских обществах: друиды напоминают индийских жрецов-брахманов, а всадники индийских воинов — кшатриев.
Это краткое замечание Ф. Леру можно очень интересно развить, если обратиться к работам Р. Генона. Так, анализируя древние символы «медведя» и «вепря», которые играли важную роль в кельтской религиозно-мифологической традиции, Генои показывает, что у кельтов вепрь и медведь символизировали соответственно представителей духовной власти и власти светской — то есть двух каст друидов и всадников, эквивалентных, по крайней мере, изначально и в их существенных функциях кастам брахманов и кшатриев. В этом двуединстве духовная власть имела преимущественное значение, а светская власть была только ее эманацией. В традиционных цивилизациях и в их древних мифологиях отношения между представителями духовной и светской власти (которых Генои далее условно продолжает именовать брахманами и кшатриями) были разнообразными. Они могли находиться в состоянии борьбы, когда светская власть пыталась освободиться от опеки духовной власти. С точки зрения Генона, в мифологии греков восстание кшатриев против духовной власти представлено охотой на Калидонского вепря. Этот миф является версией, в которой кшатрии приписывали себе окончательную победу, так как Калидонский вепрь (олицетворение духовной власти) был убит ими. Афиней[92] сообщает, следуя за более древними авторами, что Калидонский вепрь был белым. Белый цвет символически считается цветом духовной власти: в частности, друиды носили белые одежды.
Важным является то обстоятельство, что в охоте на Калидонского вепря первый удар был нанесен Аталантой, которая, по преданию, была вскормлена медведицей. По мнению Генона, само имя Аталанты могло бы подсказать, что мятеж кшатриев начался или в самой Атлантиде, или среди наследников ее традиции. С другой стороны, название Calydon созвучно с древним названием Шотландии — Caledonia. Генон предлагает этимологию, согласно которой, Каледония — это страна кальдов или кельтов. Калидонский же лес ничем не отличается от Броселиандского леса, который носит то же самое название. Оно только немного изменено по форме, и впереди поставлено слово bro или bor, то есть само имя вепря.
Большой интерес представляет тот факт, что медведь в мифе об Атлантиде берется символически в его женском аспекте. Генон. показывает, что женский вариант символизма медведя не противоречит тому, что этот символ приписывается военной касте, являющейся обладательницей светской власти. Во-первых, эта каста нормально играет «воспринимающую», то есть женскую роль по отношению к жреческой касте, так как она получает от жреческой касты не только обучение традиционной доктрине, но и легитимизацию своей собственной власти, которая предоставляется ей «по божественному праву».
Затем, когда эта военная каста, переворачивая нормальные отношения субординации, претендует на господство, ее преобладание сопровождается преобладанием женских элементов в символизме традиционной формы, которую она изменяет. Иногда даже, как следствие этого изменения, устанавливается женская форма жречества, как это было в случае с друидессами у кельтов. Вот почему скорее медведица, чем медведь, символически противопоставлена вепрю.
Характерно, что именно у кельтов два символа вепря и медведя не всегда представлены в состоянии противостояния или борьбы. Они могут также изображать духовную власть и власть светскую, или две касты друидов и всадников, в нормальных и гармонических отношениях. Таков случай Мерлина и Артура. Мерлин, друид и вепрь Броселиандского леса, является воспитателем, другом и мудрым советчиком короля Артура, чье имя происходит от имени медведя (art).
Таким образом, анализ символизма образов вепря и медведя позволил Р. Генону выявить наличие двух потоков, соответствующих этим двум символам, которые внесли свой вклад в формирование кельтской традиции. Вначале власть духовная и власть светская не были разделены как две различные функции. Наоборот, они объединялись в их общем принципе, и следы этого союза еще можно увидеть в этимологии самого имени друидов: dru-vid — «сила-мудрость». По мнению Генона, будучи представителями духовной власти, за которой была сохранена высшая часть доктрины, друиды были истинными наследниками примордиальной, то есть изначальной традиции человечества[93]. Таким образом, это исследование Генона прекрасно и глубинно разъясняет, почему кельтская царская власть жила, по выражению Ф. Леру, «в тени и под покровительством друидического жречества».
В этом же разделе, отвлекаясь несколько от темы собственно друидизма, Ф. Леру дает ряд интересных уточнений по поводу характера царской власти в Галлии этого времени. Там может идти речь, скорее, о царской должности (regia potestas)[94], весьма уязвимой и непостоянной, которая более напоминает республиканскую магистратуру, чем власть царя. Для подтверждения своей мысли автор приводит несколько свидетельств Цезаря. Так, Цезарь сообщает, что в общине арвернов Кельтилл, отец Верцингеторикса был убит «потому что он стремился к царской власти»[95]. Эбуроны[96] имели двух царей, которые делили между собой территорию племени подобно тому, как это делали ирландские царьки, царствовавшие только над несколькими небольшими племенами.
У эдуев, самого могущественного кельтского народа в Галлии времени Цезаря, царская власть на этот момент уже не существовала. Цезарь[97] сообщает, что он созвал наиболее знатных и авторитетных людей из общины эдуев, и среди них были Дивитиак и Диск, носители высшей годичной магистратуры, которых эдуи называли вергобретами. Далее Цезарь[98] рассказывает, что к нему явилась депутация опять-таки самых знатных и авторитетнейших людей из общины эдуев с просьбой оказать им помощь. Они объяснили, что ситуация очень серьезна, так как у них существовал старинный обычай выбирать одного магистрата, который получал царскую власть на год, а теперь у них два магистрата с такими полномочиями, и каждый утверждает, что он избран законно.
Свидетельства Цезаря подобраны таким образом, что они отчетливо выявляют процесс деградации царской власти в Галлии. Сначала свели до минимума функции царя, затем, опасаясь, что они еще слишком значительны, совсем упразднили царскую власть, заменив царя двумя ежегодно назначаемыми магистратами. Ф. Леру считает, что вергобреты эдуев напоминают римских консулов, правда, с той разницей, что, в отличие от консулов, они не обладали никакой реальной властью