Ночь на третью или четвертую поднялся сильный шум. Как раз в канун большой операции. Лай собак заглушался рокотом моторов; и все же все сразу поняли — тревогу подняли они, хвостатые. А вскоре выяснилась и причина: на земле лежал кто-то в белом маскхалате, испуганно подобрав под себя ноги и закрыв лицо, над ним щерилась разъяренная овчарка. Белобрысый финн с заиндевелыми бровями и сосульками под носом растерянно моргал светлыми водянистыми глазами, щурясь от наведенных на него фонарей. Вот он, один из призраков тьмы, приходивших к нам из буржуазной страны Суоми, взявший себе в союзники карельский мороз, северный ветер и оглушительный танковый гул! Но отныне союзники перестали служить ему.
Да, с появлением собак все переменилось. Каждая попытка противника нанести потери в живой силе и технике кончалась неудачей. Собаки не давали. Кончились внезапные налеты под покровом ночной темноты, удары из-за угла. Собаки слышали и чуяли врага, когда он еще не успел приблизиться. Танковый гул не мешал им. Ветер — мешал, если дул в сторону и относил запахи. Однако и в этом случае вероятность успеха у белофиннов оставалась очень ничтожной.
Раз от раза они вынуждены были убеждаться: их время прошло. Все. Больше не подкрадешься, не забросаешь гранатами, не пустишь в ход взрывчатку.
Серьезные собаки. Раз одну привели в землянку — погреться (небось, передрогли на морозе-то, пробирает, наверно, и их, несмотря на мохнатую шубу и сытное довольствие); пришел знакомый танкист — не трогает; а потом хотел подняться — не пускает. Оказывается, взял спички, закурил и положил в карман…
Танки ушли в бой, в рейд по тылам противника, а собаки ждут не дождутся, натягивая привязи, смотрят в ту сторону, где скрылись грохочущие самодвижущиеся крепости, даже повизгивают.
Вернулись — радуются, каждая обнюхивает «свой» танк, словно спрашивает: где был? как воевал? И, убедившись, что все в порядке, с довольным ворчанием забирается под него…
Даже у обыкновенных деревенских дворняжек порой развиваются удивительные способности. Собаки помогают хозяину — охраняют его скот, проявляя пастушью страсть и знание своего ремесла, хотя их никто этому не обучал. Теперь собаки так же «пасли» «свои» танки. Может быть, танк представлялся им своеобразным живым существом, которое нуждается в их защите? В нем — люди…
Не тогда ли у кого-то родилась мысль: а нельзя ли пустить собаку против танка?
…Ночь. Мороз. Пахнет газойлем[3], острый запах его щекочет ноздри собак. Посвистывает поземка. Холодные яркие звезды мерцают в молчаливой черной вышине. Суровая зима. Смертельная угроза затаилась в темноте. Но не пройдет смерть, не пройдет!
Караульная, сторожевая служба — древнейшая служба собаки. Но видано ли было когда-нибудь прежде: танковая часть меняет дислокацию, танки перебираются на другой рубеж — и псы с ними. Волнуются: как бы их не забыли; попрыгали в машины, поехали — успокоились. Без них теперь ни-ни! Приехали — снова пошла служба. Танкисты — отдыхать, а собаки — охранять танки. А как нужен солдату здоровый сон перед боем! Собаки подарили танкистам этот сон.
Историки свидетельствуют: в далекие от нас времена могучие псы сопровождали войска Александра Македонского, других полководцев. А еще раньше, в доисторическую эпоху, собака помогла человеку стать человеком, оберегая его покой и тем самым высвободив ум.
Но такой комбинации не бывало никогда.
Собаки оправдали себя полностью. Резко сократились потери в технике и жертвы среди личного состава. Теперь если танк и выходил из строя, то лишь в бою, не на стоянке. Забавно, теперь уже танкисты беспокоились, не видя собак. И когда пришел день — Финляндия подписала перемирие, собак стали готовить к отправке в тыл (послужили, сделали свое дело — хватит!), — группа танкистов пришла к командиру и сказала:
— Чем наградить собак? Ведь заслужили…
— Наград для собак нет, — ответил тот. — Давайте накормим их, товарищи, повкусней…
Пока бьется преданное сердце(Бэри. Рассказ о связисте)
Гром орудийной канонады, раздающийся справа и слева, близкий разрыв снаряда и свист пули, посланной снайпером, и многое-многое другое приходится побеждать связной собаке на фронте. Не расстояние, нет. Ноги у собаки быстрые, в беге она поспорит с лошадью. И выносливости у нее хватает — может бежать без устали целый день.
Другая, необученная дворняжка, заслышав эту дикую какофонию оглушающих звуков, вероятно, забилась бы куда-нибудь и сидела, дрожа, сжавшись в комочек; а она, Бэри, бежит…
Дан приказ — значит, беги.
— Пост! Пост! — скомандовал вожатый. И она бежит, вся устремленная вперед, туда, где ее ждут, — живое олицетворение долга, которое сотворил из нее человек.
Она служит, пока не упадет. Пока не перестанет биться маленькое трепещущее сердце в груди, хотя и прикрытой меховой одежкой, но пробиваемой осколком снаряда или кусочком свинца так же легко, как любая другая живая плоть.
Беги, беги, Бэри, беги быстрее, чтобы в тебя не попали!
Как было весело бежать, когда ее учила службе подноса и донесения хозяйка, пионерка Мила! По пути были разложены взрывпакеты, тоже раздавались взрывы, чтоб собака привыкла к ним и не пугалась, но разве это могло идти в какое-то сравнение с тем, что ждало Бэри на Карельском перешейке?… Мила передала Бэри армии — подарила Родине.
Бэри — связист, и ее дело бегать. Она переносит донесения с командного пункта и обратно, разматывая катушку, тянет телефонный провод. Катушка тарахтит на спине, провод тонкой стрункой тянется позади, сразу пропадая в свежем пушистом снегу.
Зимняя кампания, бойцы в белых халатах, и Бэри в белом халате. Так в нее труднее попасть. Мчась с донесением, она почти сливается со снеговой поляной. Так же не видно перелинявшего зайца, сменившего летний наряд на зимний, белый. Однако если заяц бежит, делая причудливые зигзаги, то Бэри всегда стремится прямо-прямо, по кратчайшему расстоянию, чтоб скорее достигнуть цели, не терять зря времени. (Разумеется, если по ней не стреляют; не то она тоже примется выделывать причудливые вензеля, чтоб не стать легкой добычей стрелка; этому искусству ее тоже обучили заблаговременно, но уже не Мила, а военные дрессировщики, и это, пожалуй, в ее ремесле всего труднее.)
Бэри — овчарка-колли. Но на ее месте могли быть немецкая овчарка и эрдельтерьер, и даже, думается, маленький фоксик. Он мал да удал и тоже не боится ничего.
Начался штурм «линии Маннергейма». Наши подрывники шаг за шагом прогрызали полосу железобетонных укреплений, долговременных огневых точек — дотов. Шквал огня. Вздрагивают земля и небо. Огненные трассы перекрещиваются во всех направлениях; кажется, не осталось ни одной непростреливаемой пяди земли, ни одного крошечного кусочка пространства. Все средства связи нарушены — да как они и могли сохраниться в таком аду! Около дотов все кипит, как в котле. Боец проползти не может. А связь нужна, очень нужна. Выручили собаки с катушками на спине.
Катушка негромко тарахтит, Бэри бежит. Близкий разрыв, рядом прочертила пулевая строчка — Бэри легла. Нет, не легла — поползла. Вскочила, побежала. Снова ползет. Рывок, остановка, снова ползком. (К ползанию приучала еще Мила: неприятное занятие — животом утюжить землю.) Метр за метром, вершок за вершком вытягивается провод — линия связи. Еще одно усилие… Ну! Прыжок через земляной бруствер! Бэри — в окопчике, наскоро отрытом саперами… Дошла! Дошла, милушка! С нее снимают портдепешник, извлекают донесение, гладят, кормят (но она не ест, нет! до того ли? И у собаки есть нервы!)… Спасибо! Дошла!
Громы справа, слева. Трата-та, трата-та… Бух! Бах! И снова трескотня пулеметной и ружейной стрельбы. Но уже нестрашно. Бэри в безопасности (относительной, конечно).
Надолго ли?
Снова донесение или прокладка линии. Снова — беги.
Короткая передышка — и опять…
Сколько она перенесла донесений? Никто не считал, но можно не сомневаться — много.
Нужна ли собака-связистка на войне в наше время? Оказалось — нужна. Даже, в известных обстоятельствах, незаменима.
Сколько раз финны стреляли по бегущей собаке из артиллерии, минами, выдавая тем самым свою бессильную ярость: собака сильнее их, всей ихней техники!
Недостаток любительских собак — лают (демаскируются). А военная собака сурова, ибо суровы законы войны: за ошибку здесь платят жизнью. И Бэри скоро отучилась лаять по пустякам. Иногда она сутками не подавала голоса. Вот так уж устроено: караульная собака — лает, связная, пограничная — молчит; у каждой свои особенности. Специальность, ничего не поделаешь.
Танкисты очень любили мохнатых связистов. Приносили бутерброды с маслом. Во время передышки возле собаки обязательно побывает несколько человек. Случалось, сам еще не успел поесть, помыться, а уже хочет проявить свои чувства. На войне ласка нужна всем вдвойне: и тому, кого ласкают, и тому, кто ласкает…
Наши войска приближались к Выборгу. Близилась развязка.
Советские тяжелые танки «КВ» почти без повреждений прошли через «линию Маннергейма»; но четвероногой связистке пришлось поработать и тут, не раз она была на волоске от гибели.
Последнее донесение. Бэри послали, как всегда. Впереди была река, водный рубеж, который требовалось преодолеть. Морозы не сумели сковать ее; только у берега был узенький припой льда; дальше темная вода, она дымилась. Пар окутывал все вокруг голубоватым колеблющимся маревом. Было утро, чуть рассвело.
Бэри уже случалось переправляться вплавь, это не могло ее смутить. Все такие купания оканчивались для нее благополучно.
Бэри вошла в воду, бурное течение сразу подхватило, понесло. Несколько раз ее ударило о подводные камни; отчаянно работая лапами, она сумела преодолеть быстрину и выбраться на спокойный плес. Река была неширока, и уже скоро Бэри очутилась у берега. Долго не могла выбраться на сушу: тонкий хрупкий ледок ломался под ее тяжестью, рассыпаясь на звонкие стекляшки; она проложила в нем борозду, только выбралась, — лапы еще скользили, срывались, царапая когтями, — отряхнулась, и тут первый разрыв мины почти накрыл ее. Финны заметили собаку.