Так прожил у нас Ушан всю зиму. Настала весна, да такая дружная, тёплая. Не успели оглянуться, как уже зазеленела трава. Решили мы Ушана в лес, на свободу, выпустить. Посадил я его в корзинку, пошёл в лес и Джека с собой взял — пусть проводит приятеля. Хотел и Иваныча в корзинку посадить, да уж очень тяжело нести; так и оставил дома.
Пришли мы с Ушаном и с Джеком в лес, вынул я Ушана из корзинки и пустил на траву. А он и не знает, что дальше делать, и не бежит, только ушами шевелит. Тут я хлопнул в ладоши. Ушан прыг-прыг! — и легонько поскакал к кустам. Джек увидел — и за ним.
А Ушан всё в лес не бежит, скачет вокруг куста, и Джек за ним так и носится, будто дома.
«Вот, — думаю, — по кустам-то лучше друг за другом гоняться, чем по комнатам».
Я на зайца шапкой замахал, кричу:
— Беги в лес, косой! Чего здесь вертишься?
Ушан испугался и поскакал в лес, а Джек — за ним. Подождал я — Джек не возвращается. Только вдруг слышу в лесу заячий крик, ещё и ещё… Я на крик бросился, добежал, гляжу — а уж Джек держит в зубах Ушана.
Я кричу:
— Брось! Что ты делаешь? Ведь это наш Ушан! А Джек смотрит на меня и хвостом виляет, будто хочет сказать: «Я же тебе зверя поймал, а ты на меня кричишь».
Видно, не узнал Джек в лесу Ушана и схватил, как обыкновенного дикого зайца.
Отнял я Ушана, посадил на траву, а сам Джека за ошейник держу, не пускаю.
Тут зайка, наверно, смекнул, что в лесу с собакой не поиграешь. Приложил уши — и марш в кусты. Только мы его с Джеком и видели.
Воришка
Однажды нам подарили молодую белку. Она очень скоро стала совсем ручная, бегала по всем комнатам, лазила на шкафы, этажерки, да так ловко — никогда ничего не уронит, не разобьёт.
В кабинете у отца над диваном были прибиты огромные оленьи рога. Белка любила лазить по ним: заберётся бывало на рог и сидит на нём, как на сучке дерева.
Нас, ребят, она очень хорошо знала. Только войдёшь в комнату, белка прыг откуда-нибудь со шкафа прямо на плечо. Это значит — она просит сахару или конфетку: большая была сластёна.
Конфеты и сахар у нас в столовой в буфете лежали. Их никогда не запирали, потому что мы, дети, без спросу ничего не брали.
Но вот как-то зовёт мать нас всех в столовую и показывает пустую вазочку:
— Кто же это из вас конфеты отсюда взял?
Мы глядим друг на друга и молчим: не знаем, кто это из нас сделал. Мама покачала головой и ничего не сказала. А на следующий день сахар из буфета пропал; и опять никто не сознался, кто взял. Тут уж и отец рассердился и сказал, что теперь всё будет запирать, а нам всю неделю сладкого не даст. И белка заодно с нами без сладкого осталась. Вспрыгнет на плечо, мордочкой о щёку трётся, за ухо зубами дёргает, просит сахару. А где его взять? У самих нет.
Один раз после обеда сидел я тихонько на диване в столовой и читал. Вдруг вижу: белка вскочила на стол, схватила в зубы корочку хлеба — и на пол, а оттуда на шкаф. Через минуту смотрю — опять на стол забралась, схватила вторую корочку — и опять на шкаф. «Постой, думаю, куда это она хлеб всё носит?»
Подставил я стул и заглянул на шкаф. Вижу — старая мамина шляпа лежит. Приподнял я её — вот так раз! Чего-чего только под нею нет: и сахар, и конфеты, и хлеб, и разные косточки!
Я — прямо к отцу. Привёл его и показываю: «Вот кто у нас воришка!»
А отец рассмеялся и говорит:
— Как же это я раньше не догадался: ведь это наша белка на зиму себе запасы делает. Теперь осень, на воле все белки корм запасают — ну, и наша не отстаёт.
После этого случая перестали от нас запирать сладкое, только к буфету крючок приделали, чтобы белка туда залезать не могла.
Но белка на этом не успокоилась — всё продолжала запасы на зиму готовить. Найдёт корочку хлеба, орех или косточку — сейчас схватит, убежит и запрячет куда-нибудь.
А то ходили мы как-то в лес за грибами. Пришли поздно вечером усталые, поели — и скорее спать. А кошолку с грибами на окне оставили — прохладно там, не испортятся до утра.
Утром встаём — вся корзина пустая. Куда же грибы делись? Вдруг отец из кабинета кричит, нас зовёт. Прибежали к нему, глядим — все оленьи рога над диваном грибами увешаны. И на крючке для полотенца, и за зеркалом, и за картиной — всюду грибы. Это белка ранёхонько утром постаралась — развесила грибы себе на зиму посушить.
В лесу белки всегда осенью грибы на сучьях сушат. Вот и наша поспешила. Видно, зачуяла зиму.
Скоро и вправду наступили холода. Белка всё старалась забраться куда-нибудь в уголок, где бы потеплее, а как-то раз она и вовсе пропала. Искали-искали её — нигде нет. Наверное, убежала в сад, а оттуда — в лес.
Жалко нам стало нашей белочки.
Собрались топить печку, закрыли отдушник, наложили дрова, подожгли. Вдруг в печке как завозится что-то, зашуршит! Мы отдушник поскорее открыли, а оттуда белка пулей выскочила — и прямо на шкаф.
А дым из печки в комнату так и валит, в трубу никак не идёт. Что такое? Брат сделал из толстой проволоки крючок и просунул его через отдушину в печку, чтобы попробовать, нет ли там чего.
Гладим — тащит из трубы галстук, мамину перчатку, даже бабушкину праздничную косынку там разыскал.
Всё это наша белка себе для гнезда в трубу затащила. Вот ведь какая! Хоть и в доме живёт, а лесные повадки не оставляет. Такова уж, видно, их беличья натура.
Пушок
В доме у нас жил ёжик. Он был совсем ручной. Когда его гладили, он прижимал к спине колючки и делался совсем мягким. За это мы его прозвали Пушок.
Если Пушок был голоден, он гонялся за мной, как собака. При этом он пыхтел, фыркал и кусал меня за ноги, требуя еды.
Летом я брал Пушка с собой гулять в сад. Он бегал по дорожкам, ловил лягушат, жуков, улиток и с аппетитом их съедал.
Когда наступила зима, я перестал брать Пушка на прогулки и держал его дома. Кормили мы теперь Пушка молоком, супом, мочёным хлебом. Наестся бывало ёжик, заберётся за печку, свернётся клубочком и спит. А вечером вылезет и начнёт по комнатам бегать. Всю ночь бегает, лапками топает, всем спать мешает. Так он у нас в доме больше половины зимы прожил и ни разу на улице не был.
Но вот собрался я как-то на санках с горы кататься, а товарищей во дворе нет. Вот я и решил взять с собою Пушка. Достал коробочек, настелил туда сена и посадил ежа, а чтобы ему теплей было, сверху тоже сеном закрыл. Коробочек поставил в санки и побежал к пруду, где мы всегда катаемся с горы.
Я бежал во весь дух, воображая себя конём, и вёз в санках Пушка.
Было очень хорошо, светило солнце, мороз щипал уши, нос. Зато ветер совсем утих, так что дым из деревенских труб не клубился, а прямыми столбами упирался в небо. Я смотрел на эти столбы, и мне казалось, что это вовсе не дым, а с неба спускаются толстые синие верёвки и внизу к ним привязаны за трубы маленькие игрушечные домики.
Накатался я досыта с горы и повёз санки с ежом домой.
Везу — вдруг навстречу ребята: бегут в деревню смотреть убитого волка. Его только что туда охотники привезли.
Я поскорее поставил санки в сарай и тоже за ребятами в деревню помчался. Там мы пробыли до самого вечера. Глядели, как с волка снимали шкуру, как её расправляли на деревянной рогатине.
О Пушке я вспомнил только на другой день. Очень испугался, не убежал ли он куда. Сразу бросился в сарай к санкам. Гляжу — лежит мой Пушок, свернувшись в ящике, и не двигается. Сколько я его ни тряс, ни тормошил, он даже не пошевелился. За ночь, видно, он совсем замёрз и умер.
Побежал я к ребятам, рассказал о своём несчастье. Погоревали все вместе, да делать нечего, и решили похоронить Пушка в саду, закопать в снег в том самом ящике, в котором он умер.
Целую неделю мы все горевали о бедном Пушке. А потом мне подарили живого сыча. Его поймали у нас в сарае. Он был совсем дикий. Мы стали его приручать и забыли о Пушке.
Но вот наступила весна, да такая тёплая! Один раз утром отправился я в сад: там весной особенно хорошо — зяблики поют, солнце светит, кругом лужи огромные, как озёра. Пробираюсь осторожно по дорожке, чтобы не начерпать грязи в калоши. Вдруг впереди, в куче прошлогодних листьев, что-то завозилось. Я остановился. Кто это? Зверёк? Какой? Из-под тёмных листьев показалась знакомая мордочка, и чёрные глазки глянули прямо на меня.
Не помня себя я бросился к зверьку. Через секунду я уже держал в руках Пушка, а он обнюхивал мои пальцы, фыркал и тыкал мне в ладонь холодным носиком, требуя еды.
Тут же на земле валялся оттаявший ящичек с сеном, в котором Пушок благополучно проспал всю зиму. Я поднял ящичек, посадил туда ежа и с торжеством принёс домой.