Ты, однако, не приложил рассудительности. Ты ведь живешь в миру, у тебя жена, дети, обязанности, работа, — ты не можешь образцово каждый вечер по два-три часа вычитывать молитвы только потому, что так делают на Святой Горе. Ты сделал очень многое, но без рассудительности. И в результате потом не захотел делать уже ничего. Потом ты дошел до такого изнеможения, что тебе опостылело все, и ты сказал: «Ничего не хочу! Я ведь остался без прогулок, кафе, футбольных матчей, фильмов!»
Говорю это потому, что не ты один — многие так делают: не прилагают рассудительности, доходят до крайностей и отказываются от всего, связанного с жизнью в городе, с семьей, детьми и т. д., называя это грехом. У них вдруг разгорается крайняя ревность, идущая не из сердца, а из внешнего принуждения, которому они сами же себя и подвергают, и из эгоизма.
Эгоизм может сделать человека чрезвычайно аскетичным, чтобы он после этого сорвался. Из эгоизма можно поститься очень строго и истощить себя до такой степени, что потом и слышать не захочешь о постах и будешь говорить: «Не хочу я ничего такого, не говори мне о посте!»
Ты говоришь ему:
— Когда я говорил тебе, чтобы ты не отказывался от этого, например, от растительного масла (или какому-нибудь ребенку говоришь, чтобы пил молоко: «Если родители сказали тебе пить, пей!»), — ты отвечал:
— Нет! Я буду делать то, чего хочет Бог!
Но только ты делаешь это не ради Бога, потому что тут имеется эгоизм. И не слушаешься. А потом эта крайность, до которой ты доходишь, не имея рассудительности, делает свое, и ты начинаешь терзаться и ничего уже делать не хочешь. Доходишь до другой крайности.
Поэтому давайте идти царским путем, путем смиренным, средним. Чтобы не получилось, что я изнурил себя от аскезы, но не приложил рассудительности и в итоге потерял всё.
От нашего ближнего зависят жизнь и смерть
В другом месте святой Антоний говорит: «Внимайте, братия, поскольку от брата нашего зависит, отправимся ли мы в рай, и от него зависит, отправимся ли в ад»12.
Всё — от нашего брата. От него зависит всё. Ты не можешь говорить:
— Я делаю многое: подвизаюсь, молюсь, пощусь, а другие меня не интересуют! Какое мне дело до них? Главное, что я делаю с Богом!
Это ошибка. А что ты делаешь с Богом, я не понял? Ты что, видел Бога перед собой? Что же ты делаешь с Богом? Жену ты видишь целый день перед собой, коллегу тоже, который сейчас сидит неподалеку и видит, что ты слушаешь эту передачу, и с которым ты только что поругался, а сейчас слушаешь себе и думаешь: «Да это ничего! Я пребываю в добром мире радиопередачи!»
Но это ошибка. Ты думаешь, что если можешь нажать кнопку и перед тобой станет открываться другой мир, тогда — «Плевать я хотел на остальных людей! Меня с ними ничего не связывает!». Это неправильно. Через других будет решаться, преуспели ли мы духовно. Однако процитирую точно: «От нашего ближнего зависят жизнь и смерть! Если мы приобретаем брата своего — Бога обретаем, а если соблазняем брата своего — против Христа согрешаем».
Есть много женщин, которые любят Христа. Они замужем, у них есть дети и т. д., но они об этом забывают. Ходят постоянно в церковь, на всенощные бдения, а о муже своем говорят:
— Да ничего страшного, что мы с ним ругаемся! Здесь-то я успокоилась! Как только вошла в церковь, так тут же и успокоилась!
Да. Естественно, успокоилась, ведь здесь ты потакаешь своему эгоизму и исполняешь свою волю. А знаешь, что твой муж скажет сейчас? Он скажет: «Моя жена пошла в церковь, и вместо того, чтобы Христос и церковь усладили ее и она вернулась ко мне и в семью более смиренной, доброй, естественной, она возвращается более жестокой и язвительной».
Ссоры, нервы, крики, оскорбления, хлопанье дверью — ты уходишь на бдение и у входа в храм говоришь: «Здесь я забываю обо всем и пребываю в раю!» Я не согласен. Как же ты пребываешь в раю, когда в это же самое время в твоем доме еще стоит такой крик и негодование? Разве это возможно, чтобы Бог благословлял такое? Чтобы позволял тебе ругаться?
Смотри, я не сказал, чтобы ты оставила свою веру, не сказал, чтобы бросила молитву, святую литургию, а чтобы до того, как стать сверхъестественным человеком, святым, преодолевшим все земное, ты стала сначала естественной. Чтобы дойти до сверхъестественного состояния из этого противоестественного состояния греха, в котором мы находимся, надо сначала пройти через промежуточную стадию — состояние естественное. Из неестественного дойти до естественного — и потом уже стать сверхъестественными и святыми людьми. Чтобы другой увидел, что возле Христа ты становишься естественным человеком, у тебя имеется простота, ты не становишься строгим учителем, который поправляет и судит всех, который ссорится, презирает семейные ценности, семейную жизнь.
Поэтому не надо ссориться с другими и говорить: «А-а-а, всё это не имеет значения — с Богом-то я мирюсь хорошо!» Как же ты хорошо миришься с Богом, когда Сам Бог говорит тебе: «Сначала иди и помирись с братом твоим и потом приходи ко Мне» (ср. Мф. 5, 24)?
Святой Антоний говорит и о другом. Вот кто-то обитает в пустыне или в каком-нибудь тихом месте, т. е. ты заходишь в свою комнату, закрываешь дверь и превращаешь ее в келийку на какое-то время. Скажешь: «Как? Ты, с одной стороны, говоришь о семье, а с другой — о безмолвии и затворенной комнате?» Ну да, ведь муж твой не целый день сидит дома. Так что у тебя есть время проводить тихую, духовную жизнь, не рассеиваясь. Есть у тебя такое время. Не правда ли?
Итак, святой говорит, что, когда живешь в безмолвии, ты освобождаешься от трех браней: брани слуха, говорения и зрения13. Ты не слышишь глупостей, безумных слов, не разговариваешь, т. е. не празднословишь, и ни на что не смотришь. Так живет главным образом насельник монастыря. Он не слышит мирских дел, у него нет ни телевизора, ни новостей, ни радио, одна только тишина. Слух его успокаивается, он не разговаривает, произносит только самые необходимые, немногие и полезные слова. Ни осуждения у него нет, ни сплетен, ничего. Точно так же он и не смотрит на что попало — если остаться в монастыре дней на десять, то глаза у тебя очищаются. Здесь, в городе, мы чего только не видим по телевизору, на улице, в павильонах, на плакатах, в витринах, всюду. Все это оскверняет нашу душу, рассеивает ее, и от этого человек фрагментируется.
С другой стороны, святой Антоний говорит: «Когда ты в пустыне, у тебя только одна брань — война с сердцем внутри тебя». Если закрыть рот, глаза и уши, то внутри в нас начнется другая война, которой мы, люди в миру, не ощущаем, потому что еще не дошли до того, чтобы ее ощутить. И тогда мы начинаем видеть свои похоти, немощи, страсти, воспоминания, наследственные недостатки. Все это составляет целый мир. Поэтому увидеть свою душу — это целое искусство. Но, чтобы начать видеть такие вещи, говорит святой Антоний, надо немного предаться безмолвию, закрыть свои уши, уста и глаза. Это очень помогает нам увидеть, что мы скрываем в себе, однако сделать это нелегко.
Как-то один охотник преследовал дикого зверя в пустыне. Набрел на святого Антония и думал, что увидит его полностью сосредоточенным на молитве, тихим, серьезным, духовным, аскетичным. Как мы ждем этого от подвижников, считаем их чем-то недосягаемым и говорим: «Ой, подвижник! А какой он? У него есть тело? Есть плоть? Или одни только ангельские крылья… Он что-нибудь ест?»
У нас бывает такое представление о некоторых людях, но они нас, однако, иногда разочаровывают. И скажу тебе: хорошо делают, что разочаровывают, чтобы мы могли спуститься с небес на землю. Спуститься со своих фантазий, которые — вникни в то, что я сейчас скажу, — приводят нас к ошибочным заключениям о них, и мы от этого терзаемся.
Например, какая-нибудь женщина думает, что подвижник на Святой Горе целый день бывает погружен в молитву и больше ничего не делает. Результат? Скажешь: «А разве плохо, чтобы она в это верила?» До известной степени хорошо. Но есть опасность, что она сформирует у себя подобную воображаемую картину христианской жизни, а потом увидит, что ее собственная жизнь не возвышенна духовно, поскольку у нее нет на это сил, и начнет испытывать вину, терзаться и говорить: «Ну почему я не такая! Почему бы и мне не хотеть только молиться, а вместо этого у меня муж, дети, заботы?» И начнет страдать, изводить себя этими мыслями, оттого что создала себе миф, фантазию, грезу, не являющуюся реальностью.
Поэтому, когда идешь на Святую Гору Афон, некоторые подвижники стараются разрушить у тебя такое слишком высокое представление о них. По двум причинам: из смирения, чтобы самим не выделяться, но и потому, что они хотят спустить тебя с небес на землю и сказать: «Человече мой, будь ты естественным, простым. Нельзя же быть как оловянный солдатик, который ничего не скажет и не улыбнется».
Разве не так? Подвижник, святой — тоже естественный человек, у него тоже есть свои моменты, когда он по-человечески будет говорить, гневаться. А почему нет, я не понял? Святые что, никогда не гневаются? Я, например, видел святых людей, которые гневаются. На Святой Горе видел много смиренных отцов, но может наступить и такой момент, когда они заговорят построже.
А что это значит? Зачем тебе создавать какую-то воображаемую картину, которая в конечном счете не является истинной? Вера — это не то пространство, где мы создаем себе идола внутри себя, в своем воображении, «потому что мне так нравится — воображать себе это». Воображай что хочешь, воображай себе, что ногами не ступаешь по земле, но сейчас я говорю тебе о том, какова реальность. И чтобы не разглагольствовать много, вернусь к святому Антонию.
Охотник, искавший дичь в пустыне, пришел к святому Антонию и увидел, что он разговаривает со своими учениками, отпускает какие-то шутки, смеется, и сказал ему: