- На сеновале.
- Когда?
- Весной.
- Весной ты коз пасла в горах! - возразила мать.
- Я молоко носила домой.
- Весной дожди шли, на сеновале все сено замокло!
- Матушка, какое это имеет значение?
- Я знал это! Я сразу это понял, только у меня еще не было доказательства! - торжествовал жених.
- Ты думал, раз в селенье мало мужиков, так я никому не нужна? Любая женщина хоть кому-нибудь да нужна.
- Вон из дома. - сказал отец.
- Хорошо, батюшка. Альдонса встала и пошла к двери. Жених стал удерживать ее: Нет, зачем же так! Это лишнее, батюшка. Куда она пойдет?
- Ты свое дело сделал, заткнись.
- Что до меня - так я прощаю. Если она раскаялась - я согласен: Ничего не было. Я хотел, чтоб я не один мучился, но и ты тоже. Может быть, я и хватил через край. Но я согласен. Несмотря ни на что. Несмотря на твой возраст.
- Скучные вы. Скучные. Я спать перестала от скуки, - сказала Альдонса.
- Не от скуки, а замуж тебе пора, - возразила мать.
- Вышла бы я за него, но только чтоб овдоветь в тот же час.
- Видите, сколько в ней злости? Но я все равно согласен, - сказал жених.
- Счастливо оставаться.
Мать бросилась к двери, преградив Альдонсе путь.
- Моя бабка была замужем, и я была замужем, и ты будешь!
- Будет, будет. Завтра свадьба, - усмехнулся жених.
- Ну и слава Богу, - сказал отец.
- А я вам скажу, Альдонса, что драгоценней всего на свете - свобода. И с нею не могут сравниться никакие сокровища, - убежденно сказал Санчо.
- Не безобразничай, пучеглазый. Пришел за шерстью - гляди, как бы самого не обстригли, - рассердился отец.
- И напротив того, неволя есть величайшее из несчастий, какие могут случиться с человеком!
- Какая же это неволя, замуж выйти? Спасибо, что человек согласен ее кормить! - воскликнула мать.
- А на это я вам скажу: блажен тот, кому небо посылает кусок хлеба, за который он никого не обязан благодарить, кроме самого неба!
- Ну, винный бурдюк, придется тебя приостановить, - сказал жених и отвесил Санчо оплеуху.
- Чтоб тебе блохи глаза выели! - вскричала Альдонса и отвесила оплеуху жениху.
- Ты еще и руки распускаешь, образина? - возмутилась мать и отвесила оплеуху Альдонсе.
- Не смей лупить девушку, окаянная! - завопил отец и отвесил оплеуху жене.
- Живодер! - рассердилась мать и отвесила оплеуху мужу.
Дом изысканных удовольствий
Комната была так обставлена и отделана, что всякому сразу становилось ясно: здесь живет достойная и приличная дама. В золоченых клетках посвистывали канарейки.
Альдонса в своем туалете сочетала сельскую наивность и моду больших городов. Что же касается сеньоры Тересы, то она выглядит так благородно, что благородней ее едва ли отыщутся две или три сеньоры в Толедо.
- Дон Лопес от бешенства ходил по потолку! Изорвал твою мантилью и вопил на весь город! Чем он не угодил тебе, пустоголовая? Что туг стряслось? - спросила Тереса.
- Поначалу все шло хорошо. Он сказал, что моя красота так его пленила, что он более не может с собой бороться, - отвечала Альдонса.
- Прекрасное выражение.
- Он сказал, что его вздохи испепеляют воздух.
- Удачно.
- Его жалобы утомляют внимающие небеса.
- Вот запомнила бы, при случае ты сама могла бы так выразиться! Как же ты ответила на это?
- Я ответила, что от его слов моя душа подступила к горлу и торчит там, как грецкий орех.
- Не слишком изящно, но простодушно. Этим всегда брала Кристина.
- Тогда он сказал про ланиты.
- Ланиты - это щеки.
- А я подумала, что это неприличное. Потом он сказал про ТантАл.
- ТАнтал, - поправила Тереса.
- Он сказал "жаждущий ТантАл".
- Ну, это тебе не обязательно знать. Надо просто слушать, скромно потупясь.
- Дальше я не помню, потому что у меня болела голова, наверно от угара. Я сказала, что я, наверно, угорела и сейчас мне не до этих тонкостей.
- А к чему было об этом докладывать? Зачем ему знать, что ты угорела или маешься животом? Ты - Дульсинея, ты должна быть высшее существо, как бы бесплотное!
- А он мне возразил, что я бесчувственное животное.
- И он был прав, и нечего обижаться.
- Я и не обиделась. Но он еще возразил, что я неблагодарная тварь. Тогда я обиделась и возразила ему: чтоб тебе дюжину жаб сожрать.
- С этим кабальеро покончено. Но, может быть, и к лучшему. Сегодня к тебе придет другой кабальеро. Единственный сын человека, которого из почтения я и назвать тебе не могу. Сейчас ожидает в наследство приличный майорат. Но и ты должна постараться. Кстати, когда тебя называют Дульсинея, ты не должна вздрагивать, как будто тебя ужалил в ягодицу овод. Да и есть поменьше надо. Дон Лопес был поражен: какая это Дульсинея, она здорова как яблоко! Пускай знатных сеньор уважают более, нежели нас, но в искусстве любви мы должны превосходить их, иначе нет никакого смысла. Да, мы предпочитаем любовников с деньгами, навьючь осла золотом - он и в гору бегом побежит. Но кабальеро должен быть уверен, что он добился твоей любви не с помощью денег, а благодаря своим личным достоинствам. Правда, положение осложняется тем, что ты Дульсинея. Раз ты Дульсинея, то вынуждена быть непорочно девственной. Цветок твоей девственности есть дар. Стоит только сорвать розу с куста, как она увяла. Сегодня у тебя ничего не болит?
- Нет.
- Юный Маттео, который к тебе придет, видел тебя только издали, на балконе, и влюбился до смерти. Если, бог даст, ты его не разочаруешь, и он скажет тебе слова любви - что ты должна ему ответить?
- Я знаю, что любовная страсть в человеке есть неразумный порыв, который выводит человека из равновесия. И он, попирая...
- Препоны, препоны. Можно проще: препятствия.
- Попирая препоны, неразумно устремляется вслед желанию. Но едва человек достигнет своего, как это теряет для него всякую цену.
- Так и будешь таращиться? У тебя должны быть очи, подобные сияющим звездам! Альдонса сделала.
- Боже мой. Допустим...
- Если вы, сеньор, пришли сюда за моим сокровищем, то получите его только после того, как свяжете себя узами брака. Ибо девственность может склониться только перед этим священным игом...
- Хорошо. Он готов, он согласен, ибо остаться без тебя или умереть для него одно и то же. Но сначала он хочет убедиться в твоей любви. Это опасный момент. Тут придется решать на месте, ибо откладывать решение нельзя. Можно все проиграть, но можно все и выиграть. И ты решилась. Как ты дашь об этом понять?
- Каждое слово ваше - пушечный выстрел, разрушающий твердыню моей чести...
- Это в самом крайнем случае. Ясно? Держаться надо до конца. Но вот свершилось.
- Вы сразили мою добродетель, так сразите же и самую жизнь! Убейте меня сию же минуту. Женщина, лишенная чести, не должна жить!
- Прелестно! Именно так одержала свою победу Инес.
- Но к восьми часам вечера кабальеро должен будет уйти.
- Что такое?
- Не могу вам сказать.
- Не завела ли ты себе какого-нибудь лоботряса, который всех нас оставит с носом? Я у нее девичества спрашиваю, а она, того и гляди, ребеночка донашивает?
- Я чиста и непорочна, донья Тереса, и никому не дам себя подковать.
- Надеюсь.
- Но к восьми часам я должна быть свободна.
- Если это достойный человек, то зачем ты его от меня скрываешь? А если недостойный, то к чему он тебе? В дверь условно постучали.
- Пришел Маттео. Скажешь ему, что у тебя привычка перед сном читать Часослов. И только поэтому ты просишь его удалиться.
Она придала Альдонсе задумчивую позу, открыла дверь.
- Вас ждут, ваша милость... - и исчезла.
Еще не юноша даже, а мальчик вошел в комнату. Он был наряден и говорил солидно, но совершенно детским голосом:
- Я тот, кого пленила ваша красота. Альдонсу смутила его невзрослость.
- Здравствуй, мальчик.
Его покоробило такое обращение.
- Маттео мое имя. Я кабальеро, как это может подтвердить этот орденский знак. Отец мой - коррехидор, хлопочет мне о должности. Он уже имел аудиенцию и уверен в успехе своего дела. Но я не кичусь родовитостью. Я надеюсь прославить свое имя совсем другим - ученостью и знаниями.
- Ты умеешь читать? - уважительно спросила Альдонса.
- Я шпарю по Часослову, как по выполотому винограднику, - уязвленно ответил Маттео.
- Я тоже... Читаю Часослов перед сном.
- Но главное, чего я хочу - это служить вам. Для вас душа моя - воск, на котором вы можете запечатлеть все, что вам угодно.
- Хорошо..., - в замешательстве сказала Альдонса.
- Я сберегу этот оттиск в такой сохранности, будто он не из воска, а из мрамора.
- Но вам, наверно, известно, что цветок девственности есть дар, на каковой даже мысленно нельзя посягать, - вспомнила наставления Альдонса.
- На это существуют противоположные точки зрения. И мы их обсудим. С вашего позволения, я прочитаю стихи.
Что страшней, чем беспощадность?
Хладность.
Что горчайшая нам мука?
Разлука.
Что велит нам жизнь проклясть?
- Страсть.
- Удачно.
Кто невзгод моих причина?..
- Судьбина.
- Верно.
Кто судил, чтоб это было?
- Светила.
- Даже лучше, нежели было.
- Ты сам это сочинил?
- Сам я сочинил только две строчки:
Что поможет мне, о твердь?
Смерть.
- Самые лучшие строчки.
- Мне кажется, что у нас с вами много общего.
- Ты мне тоже нравишься.
- Благодарю вас, - покраснев, сказал Маттео.
- Но я боюсь, что тебе со мной будет скучно.
- В подобных отношениях я ищу не веселья.
- Но все-таки тебе было бы интересней с какой-нибудь девушкой помоложе.
- Мне, как правило, нравятся женщины более старшего возраста. Для меня, сознаться, даже не имеет значения непорочность. Я знаю девчонок, которые позволяют делать с собой все, кроме одного. Нет ничего хуже. Вы действительно девственница?