Онграт мечтательно прикрыла глаза и снова стала красивой, чем слегка смягчила Таолла.
– Ох, отец мой, зачем вы только приняли сан! Из вас мог бы получиться великолепный рыцарь!
Облачение и маска скрывали черты Таолла – но никакое одеяние не в силах было скрыть красоты Молодого Короля Севера.
Фигура его оставалась стройной и сильной, а движения – плавными, как у танцора. Маска скрывала лицо не полностью, и Онграт могла видеть выразительный рот и тонко очерченный, чуть заостренный подбородок. Цвет глаз в прорезях маски она, правда, не сумела различить, но выбившаяся из-под капюшона прядь волос была серебряной. Он был родом с Севера, ее гость, в этом не было никаких сомнений.
– А не кажется ли тебе, возлюбленная дочь моя, – улыбка Таолла была прямо-таки ослепительной, – что здесь ты вмешиваешься не в свое дело? Разочарую тебя – я достаточно устойчив против мирских соблазнов.
– Простите, ваше преподобие, – на лице Онграт снова появилось растерянное выражение….
«Стерва», – думал Таолл, возвращаясь к себе в комнату с ужином для Джиан. «И что самое противное, стерва раболепная. В этой желтой рясе она готова мне ноги целовать – посмотрел бы я на ее лицо, увидь она меня в красном и синем!»
Этой ночью Онграт не ложилась спать. И если бы кто из слуг заглянул к ней в комнату, то был бы немало удивлен: госпожа молилась, чего с нею не случалось со дня приезда в Экаму.
А Таолл в это время лежал на кровати рядом с Джиан, нежно гладил ее волосы и шептал ей в самое ушко:
– Потерпи, Джиангем, моя королева…. Теперь уже недолго осталось. Вот только доберемся до Нагорья – и все будет хорошо.
Больше не будешь таскаться за мной по стране, голодать не будешь, уставать не будешь…. А будешь жить в обители Братьев Дарги, будешь роскошные меха носить – холодно там…. Будешь готовить им еду, а они будут учить тебя всему на свете и любить тебя, будущую жрицу Светлой…. А я соберу новую армию и не буду повторять старых ошибок. И наступит Мир Света, вот увидишь!
И Джиан в полудреме тихо повторяла время от времени:
«Да….»
Пожалуй, не случилось бы ничего страшного, задержись беглецы в Экаме еще на сутки. Но утром после легкого завтрака Таолл уже снова торопился в путь. Онграт набила седельные сумки лучшими припасами из кладовых замка, и одно это можно было считать удачей. Джиан немного отдохнула, ее стертая нога совсем зажила. А утро было солнечное, с бодрящим холодком, с медленно тающим инеем на опавших листьях – лучший час для начала дороги.
Джиан уже сидела в седле, Таолл обменивался словами прощания с хозяйкой замка.
– Что ж, доброй дороги вам, ваше преподобие. Будете снова в наших краях, заглядывайте, не стесняйтесь….
Неожиданно она опустилась перед ним на колени.
– Благословите свою дочь на прощание, отец мой.
Таолл возложил руки ей на голову:
– Благословенна буди, дочь моя, в доме твоем, и да пребудут с тобою дары Пятерых Владык.
Онграт хотела благоговейно поцеловать руку с алмазом, знаком высокого сана, но губы Таолла недовольно дернулись, и он быстрым шагом пошел к лошади.
Гости отъехали, а Онграт все стояла у ворот, провожая их взглядом, и даже когда стук копыт замер вдали, она все еще смотрела, смотрела им вслед….
….Ан-ва-Кетт, лорд Экамы, возвратился домой в середине следующего дня, порядком раздраженный. Онграт не ждала его так скоро.
– Куда девалось лучшее седло? – набросился он на жену. – Слуги говорят, что ты отдала его какому-то клирику….
– Не «какому-то», а иерарху Вазме! – отпарировала Онграт.
– Только скажи, что ты на моем месте не сделал бы того же! У его седла все ремни перетерлись….
– Ну если так, тогда ладно, – Кетт поспешно приложил к губам пять пальцев. – Что это его занесло в нашу глухомань?
– Он сказал, что едет в какую-то обитель на севере. Вроде бы там нашли некий древний манускрипт, где сказано, как бороться с такими чарами, что наводил Заклятый.
– Чары, чары…. – лорд Кетт поморщился. – Давно уже пора всех этих колдунов под корень, чтоб и духу их поганого не осталось! Тогда и манускрипт не понадобится. Будь проклят этот король сброда! Отряды имперских латников прочесывают все дороги, повелитель наш удвоил награду – все без толку! Как сквозь землю провалились, нигде ни следа – ни его, ни этой шлюхи из Удри! Батюшка твой мне лично выволочку устроил, словно я какой оруженосец его – не смотришь, мол, что у тебя на дорогах творится, небось уже сто раз его упустил, а ведь и улитке ясно, что он пойдет на север…. А у меня, хрен ему в душу, нет стольких людей, чтоб ставить засаду на каждой тропинке в лесу – а урожай кто будет убирать? Пятеро?
Он еще долго распространялся в таком духе, а Онграт слушала молча, и на лице ее был холод равнодушия.
За обедом речь снова зашла о вчерашнем госте. Онграт отвечала на вопросы мужа угрюмо и коротко, но он за четыре года привык к этой ее манере.
– А самое главное, – вмешалась Тон-Зар, которая как раз внесла очередное блюдо, – что он так молод, а уже в столь высоком сане!
– Молод? – нахмурился Кетт. – Сколько же ему, по-твоему?
– Да уж никак не больше тридцати.
– Что за чушь она несет? – Кетт повернулся к жене. – Пару лет назад я видал Вазме – довольно мимолетно, но мне запомнилось, что это высокий костлявый старик, правда, весьма энергичный.
– Так вы же сами говорили, что видели его мимолетно, – снова встряла Тон-Зар. – А волосы у него белокурые, небось и приняли за седину.
– Белокурые? – Кетт резко вскочил и ухватил служанку за плечи. – Так по-твоему, он северянин?
– Ясный пень, – недоуменно ответила Тон-Зар.
– Ни один северянин не может быть клириком Пятерых, ибо все они погрязли в своей ереси! – отчеканил Кетт, глядя в глаза Онграт. – И даже если и возжелает кто принять сан, того не позволит Имперская коллегия, потому что нет веры Северу в подлинности его веры! – Онграт замерла под взглядом мужа. – Ты тоже будешь утверждать, что этот якобы клирик был молодым северянином?
Ее лицо не выражало ничего, когда она тихо и упрямо ответила:
– Да.
Он выпустил Тон-Зар и одну за другой отвесил жене две сокрушительных оплеухи.
– Дура безглазая, сука, упрямая тварь! Как что, так на локоть в землю видит, а Заклятого проглядела! Бог весть, куда он теперь ушел! – Новый удар, еще сильнее первых, сбил ее с ног. – Такие деньги прямо в руки пришли! Теперь отряды поднимать, местность прочесывать…. Дура!
Онграт приподнялась на локте. При падении она рассекла скулу, капелька крови стекала по ее щеке. Медленно и ясно, с холодной ненавистью она сказала:
– Может быть, я и сука. Не спорю. Но не смей называть дурой Ан-де-Онграту Шьятком! Ибо только про одного человека, вернее НЕ-ЧЕЛОВЕКА, можно сказать, что он прекрасен, даже если его облик скрыт одеждой клирика! Только у одного человека на свете – голос Нездешнего!
– Так ты поняла, кто он такой? – бешенство захлестнуло лорда Экамы. – Все поняла – и отпустила?!
– Да! – бросила Онграт ему в лицо.
Удар обрушился на ее голову. Кетт бил жену долго, с наслаждением, тяжелыми подкованными сапогами, припоминая ей все – и замкнутый, невеселый характер, и бездетность, и яростное упрямство, которое так и не сумел сломить; бил со всей силы, может быть, даже желая убить – и не подозревая, что бьет уже наполовину мертвую. Ибо холодным своим взглядом, пронзающим внешнее, чтобы узреть внутреннее, разглядела она не только Таолла, но и ту, что скрывалась под одеждой мальчика и бинтами – и душа ее умерла в тот момент, когда вдали затих стук копыт.
….Впоследствии Таолл ни разу не вспомнил эту женщину.
Воистину, да заслуживает ли памяти та, которая не сумела даже не выдать?