В глубине леса царил вечный сумрак. Меня сопровождали даяки, найти дорогу без которых было бы невозможно. Мы высадились на берег и пошли среди деревьев по следам Кармеле Льяно, молодой женщины-ветеринара из Бильбао, которая занималась на острове спасением орангутанов. Задача отчаянно сложная: за последние десятилетия исчезло порядка ста тысяч особей этих обезьян, а ареал обитания выживших постоянно сокращался. Мы зашли на их территорию в поисках Пони, самки орангутана, возвращенной Кармеле в естественную среду обитания тремя неделями ранее.
Когда мы наконец разыскали Пони, лицо Кармеле просветлело от радости. Обезьяна висела, зацепившись одной рукой за ветку дерева, и держала в другой какую-то еду. Это была десятилетняя самка, которую три года назад спасли из борделя в местечке Керенг-Панги в индонезийской провинции Центральный Калимантан. Обезьяну нашли прикованной к кровати, полностью обритой, с накрашенными губами и кольцами на пальцах. Работники лесозаготовительных компаний и плантаций для производства пальмового масла, которые заняли место лесов Борнео, выстраивались в очередь, чтобы помучить животное. Для того чтобы войти в село и вывезти животное в приют для орангутанов Ньяру-Ментенг, потребовалась поддержка тридцати шести солдат индонезийской армии.
– Люди не понимают, что эти животные чувствуют то же, что и мы, – посетовала Кармеле.
Даяки называют орангутанов «лесными людьми», и Кармеле полагает, что так оно и есть. Кстати, на лбу у испанки красуется шрам с тридцатью семью отметинами – след укуса одной из обезьян. На мой взгляд, отличное подтверждение того, что не так уж сильно мы с ними отличаемся друг от друга. Центр содержания орангутанов Ньяру-Ментенг, в котором работает Кармеле, основан бывшей проводницей датских авиалиний Лоне Дрешер-Нильсен. В нем содержатся около четырех сотен обезьян, за которыми наблюдают порядка ста смотрителей. Все они – даяки. Меня поразил этот удивительный контраст: в мой последний приезд на Борнео туземцы жаждали крови и ходили по деревням с мачете в руках, а здесь они выкармливали из бутылочки новорожденных орангутанов, обнимались с их матерями и сопровождали экологов в джунглях, которые знали как свои пять пальцев.
Встретившись с Пони, мы отправились обратно в лагерь. Когда наше каноэ пересекало Рунган, солнце незаметно закатилось за горизонт и мы внезапно перенеслись на страницы «Каприза Олмейера» Джозефа Конрада: «Луна украдкой всплыла над деревьями и во мгновение ока превратила реку в поток сверкающего серебра»[9].
Кармеле восхищенно вздохнула:
– Уже ради этого стоило приехать сюда!
В детстве Кармеле каждое лето уезжала в деревню к бабушке в Галисию и с тех самых пор всей душой полюбила животных. Она выучилась на ветеринара, но не собиралась всю жизнь вакцинировать кошек и собак. Подобно конрадовскому Олмейеру, отважная испанка решила последовать за мечтой и уехать в один из самых глухих уголков этой планеты. Но, в отличие от Олмейера, она не искала ни славы, ни богатства. Я безумно обрадовался, когда через пятнадцать лет после нашей встречи внезапно узнал, что Кармеле получила одну из самых значительных испанских премий в области науки. Все это время я ничего не слышал о ней, но, прочитав в новостях, что она остается на Борнео, совершенно этому не удивился. В ее взгляде, полном чистой и неугасимой любви к «людям леса», читалось, что она останется верна им и никогда их не бросит.
Пожалуй, именно этот контраст света и тьмы очаровал и вдохновил Конрада. Борнео – место, где можно встретить безжалостных головорезов и людей, спасающих животных, оказавшихся на грани вымирания, заезжих охотников за сокровищами и волонтеров вроде Кармеле, твердо нацеленных защитить лес от самого развитого и при этом самого бестолкового из всех приматов, Homo sapiens. Это один из немногих уголков нашей планеты, где противоречия человеческой природы обнажаются во всем их великолепии и убожестве. Что может быть лучше для писателя, чем затерянный и дикий остров, удаленность которого от цивилизации никогда не была препятствием для человеческих амбиций?
Первым портом, который посетили Элькано и Магеллан в 1521 году, когда был открыт Борнео, стал Бруней. Поначалу мореплавателей приняли там радушно, но весьма скоро радушие сменилось враждебностью. Причиной тому стали намерения испанцев. Рост испанского влияния на Филиппинах сопровождался распространением христианства, которое соперничало с исламом в борьбе за души местного языческого населения. В 1578 году Испания объявила войну султану и силами четырехсот испанцев, полутора тысяч филиппинцев и трехсот местных жителей захватила Бруней. На шестьдесят два дня султанат стал частью Испанской империи, после чего испанцы, для которых важнее была ситуация на Филиппинах, вывели свои войска. И хотя сделано это было добровольно и в одностороннем порядке, сегодня в школьных учебниках султаната в части, посвященной Кастильской войне, об этом эпизоде рассказывают как о великой национальной победе и свидетельстве отчаянного сопротивления иностранным захватчикам.
С этого момента начинается долгий закат Брунейского султаната и его империи, некогда простиравшейся по всей территории архипелага Сулу. В конце концов он превратился в британский протекторат и оставался колонией до 1984 года. Время показало, что испанцы допустили большую ошибку. В отличие от лесов, которые защищали даяки в романе Конрада, недра Брунея действительно скрывали сокровище. Черное золото. Много черного золота, спрос на которое в промышленно развитых странах, зависящих от нефти, был огромен. У Брунея черного золота оказалось достаточно, чтобы превратить королевскую семью этой небольшой страны, сравнимой по размеру с испанской провинцией Аликанте, в одну из богатейших в мире.
Нефтеразведка началась здесь в 1899 году и велась без особого успеха до 1929 года, когда весь мир охватил экономический кризис, долгосрочными последствиями которого стали подъем фашизма и война в Европе. Именно тогда British Malayan Petroleum Company удалось пробурить первые скважины, представлявшие коммерческий интерес. А уже с шестидесятых годов ХХ века Бруней, благодаря новым технологиям разведки и добычи нефти, пережил настоящий бум экспорта углеводородов. В результате королевская семья предложила своим подданным сделку, которая остается в силе до сегодняшнего дня: если те позволят монархам управлять национальным богатством и зарабатывать на нем, ни одному брунейцу никогда в жизни больше не придется работать. Обо всем позаботится государство.
Когда накануне миллениума мне довелось посетить Бруней, соглашение это уже терпело фиаско. Мой приезд совпал с днем рождения любимой дочери султана Хаджи Хассанала Болкиаха. Отец подарил дочери Boeing 747, чтобы та могла с комфортом летать с подружками за покупками в Нью-Йорк. Сам монарх пребывает на троне с 1968 года. Отец выбрал его наследником в обход двух братьев, Мохаммеда и Джеффри: у них обнаружили отклонения в умственном развитии. Злые языки объясняют это несчастье семейной традицией кровосмесительных браков. Джеффри отомстил младшему брату, без разрешения опустошив семейные счета и сбежав в Европу прогуливать украденное. Мохаммед смирился с решением отца и остался при брате, ставшем абсолютным монархом.
Империя, построенная султаном на нефтедоллары, раскинулась на весь мир; ей принадлежали яхты, особняки, международные корпорации, алмазы размером с мяч для гольфа, дворец, в котором тысяча семьсот восемьдесят восемь комнат, автопарк на две тысячи люксовых автомобилей и семнадцать частных самолетов. В отличие от своих предков «Великий султан», как он сам себя именовал, не собирался оставаться в тени. В девяностые годы прошлого века он часто красовался на обложках журналов, рассказывавших о его чудачествах. Хассанал тратил миллионы долларов на вечеринки с рок-звездами, уроки гольфа с Джеком Никлаусом и приватные встречи с супермоделями у себя во дворце. Некоторые из них позже даже подали на монарха в суд, обвинив султана в том, что он удерживал их насильно.
Все инвестиции султана, увлеченного приятным времяпрепровождением, оказались феерически неудачными. В какой-то момент неспособность Болкиахов управлять своим капиталом стала угрожать благосостоянию всего Брунея, и в султанат пригласили иностранных финансовых советников, чтобы те попытались навести порядок. Советники сообщили королевской семье, что даже самое большое состояние быстро закончится, если транжирить его направо и налево. Сделка с подданными оказалась под угрозой, а вместе с ней и королевский трон и головы августейшей семьи. Королевская власть не оспаривалась только благодаря тому, что всем жителям Брунея полагались обязательные выплаты, освобождение от налогов и подарки, позволявшие им чувствовать себя не чужими на этом празднике жизни. Султан построил для них самый большой в мире парк развлечений в местечке Джерудонг в получасе езды от столицы. И хотя я попал туда уже взрослым, надо сказать, в этом месте мне удалось на время вернуться в детство.
Я поехал в парк с Кармен, чтобы компенсировать ей упущенный медовый месяц. За несколько месяцев до того, в наш настоящий медовый месяц, мне пришлось бросить ее на Бали и уехать в соседний Восточный Тимор, чтобы сделать серию репортажей о вспыхнувшей там войне. Желая искупить свою вину, я пообещал Кармен, что весь следующий год буду брать ее в свои поездки. «Как насчет медового месяца длиною в год?» – предложил я. Первой моей командировкой стал Бруней. Вот так мы вдвоем оказались в парке аттракционов. На входе нас ожидали электрические гольф-кары с водителем. Когда я спросил своего шофера Асмана, где же касса, чтобы заплатить за билет, он только пожал плечами. Все, разумеется, было бесплатно.
– Султан очень добр и всегда заботится о нас, – ответил он мне.
Парк аттракционов был пуст. Можно было всласть наесться сахарной ваты и накататься на американских горках. Стоило выйти из вагончика, и вы оказывались первым в очереди на следующий заезд: кроме нас с Кармен, никого не было.