Дурман-звезда — страница 11 из 56

– Я у Весты спросила, что с ним такое. Она говорит, это дева-судьба его наказала. Ну то есть не наказала, а так… Вроде как по носу щелкнула, чтобы не слишком наглел. А вообще, она – ну дева, в смысле – любит таких, которые не боятся. Присматривает, мол, за ними, оберегает…

– Все их любят, – вздохнула матушка. – Только и жизнь у них – не аллея, камнем мощенная, а тропка горная по-над пропастью. Чуть зазеваешься, споткнешься – и костей уже не собрать. Сколько раз ему говорила – думай головой, не лезь на рожон, но ведь, сама понимаешь, без толку.

Тихо было в каменном доме, только хныкал за окном ветер.

– Ладно, – матушка поднялась. – Ты венок-то приготовила?

– Нет еще.

– Ну пойдем.

Они вернулись на кухню, и Пчелка принялась бережно ворошить цветы на столе. У некоторых фиалок стебли были неестественно длинные – можно легко связать в узелок. Пчелка отбирала их, прикладывала друг к другу, переплетала. То, что возникало в ее руках, было похоже на зеленую косу с множеством фиолетовых брошек.

Закончив, она с удивлением обнаружила, что в кухне стало светлее. Выглянула в окно. Тучи поредели – впервые за много дней в просветах между ними синело небо. Солнечный луч небрежно мазнул по крышам.

– Матушка, солнце! – Пчелка засмеялась, закружилась от восторга по кухне.

– Куда ж без него сегодня?

– А я боялась, что дождь пойдет!

– Глупышка. Сплести успела?

– Да, вот смотри!

– Ух, красота! Ну беги тогда. Смотри не забудь только…

Матушка нагнулась к ней и что-то прошептала на ухо. Пчелка зарделась, прыснула. Схватила цветы и выскочила на улицу. Увидела стайку сверстниц, догнала, защебетала с ними наперебой. Смех-колокольчик звенел хрустально и чисто. Девушки шагали к окраине, перекинув через плечи фиолетово-зеленые «косы».

Соседки, подружки, дальние родственницы – все, кто утром собирал фиалки на поле, теперь шли по дороге к реке.

Ветер стих, и с каждой минутой становилось теплее. Выйдя на высокий берег, девушки замерли, огляделись завороженно. Серовато-желтая степь тянулась до горизонта. Солнце висело низко, свет его вливался в реку ручейком расплавленной меди.

Девушки переглядывались, подталкивали друг друга – кто смелей, кому начинать?

Черноволосая красотка протолкнулась вперед, тряхнула головой, подмигнула. Сняла с шеи «косичку», сплетенную из фиалок, и, размахнувшись, подбросила ее вверх.

Цветы, оказавшись в воздухе, впитали закатный огонь и вспыхнули ярче. Они не упали, солнце, протянув руку-луч, подхватило их и взвесило на ладони. Казалось, над рекой танцевала зелено-фиолетовая змея – шкура ее искрилась, а длинное тело скручивалось в тугие жгуты. Это продолжалось секунд пять или шесть, а потом огни вдруг погасли, и «косичка» распалась на отдельные стебли. Бледным дождем они осыпались в воду.

Над толпой пронесся разочарованный вздох. Но хозяйка «змеи», похоже, ни капельки не расстроилась. Она пожала плечами, махнула рукой и прокричала звонко:

– Ой, да не очень-то и хотелось! Были б женихи приличные, а то смех один. Годик еще погуляю. Правильно, девки?

Вокруг засмеялись.

– А и верно, Янка! Какие тут женихи? Тебе б из благородных кого!

– Волка! Или нет, лучше Ястреба!

– И чтобы замок!

– И герб!

– И корабль воздушный!

Почин был положен, и девушки осмелели. Разбрелись вдоль берега, не желая мешать друг другу, бросали цветы, и змейки плясали в лучах заката. Пчелка ни на что особенно не надеялась, но сердце томительно замерло, когда ее «косичка» взметнулась над ленивой рекой. Фиалки задержались в воздухе всего на пару мгновений и рассеялись по волнам. Пчелке почудилось, что солнце ей подмигнуло – рано, мол, тебе, девица, про женихов выспрашивать.

Зато у соседки цветочный жгут не распался, а, наоборот, как будто бы скрутился сильнее. Искристая змея опускалась медленно, изгибалась плавно и грациозно, а у самой воды свернулась кольцом – «косичка» превратилась в настоящий венок, и течение понесло его прочь.

Хозяйка венка взволнованно ахнула и всплеснула руками, а другие кинулись ее поздравлять. Пчелка тоже порадовалась и опять взглянула на реку. Хотела пересчитать, сколько получилось колец-венков, – они продолжали светиться, медленно уплывая.

Но рядом вдруг закричали на несколько голосов.

Пчелка проследила, куда направлены взгляды, и тоже пискнула от испуга. Одна из «змей», запущенных с берега, никак не желала падать. Она извивалась в воздухе, но это был не танец, а конвульсии, корчи. Вокруг «змеи» клубился лиловый дым, и она визжала от боли – на такой невыносимо высокой ноте, что у Пчелки заныли зубы. Искры на змеиной «шкуре» меняли цвет – теперь они были не фиолетовые, а красные, словно воспаленные язвы. Запахло паленым мясом.

«Змея» сгорала в солнечном свете.

Пламя яростно полыхнуло, и на воду посыпался черный пепел.

Пчелка посмотрела на берег, чтобы увидеть, кому принадлежали цветы. И застыла, прижимая ладонь к губам.

Напротив пепельного столба стояла Звенка, невеста Ясеня.

3

Ясень проснулся посреди ночи. Прислушался к себе – кажется, все в порядке, и голова соображает нормально. Пить, правда, хотелось мучительно, словно он сутки пробыл в пустыне.

Поднялся и, пошатываясь, добрался до кухни. Зачерпнул воды, жадно выхлебал и, блаженно отдуваясь, опустился на лавку. Посидел, собираясь с мыслями. Завтра (или уже сегодня?) предстояло выезжать на рассвете. К счастью, в дорогу он собрался заранее, снедаемый нетерпением. Сборы, впрочем, не заняли много времени – путь предстоял недолгий, один дневной переход. И много вещей ему ни к чему. Оружие, конь – вот главное. Ну и деньги, конечно…

Скрипнула половица, и матушка шагнула через порог. Молча присела рядом. В серебряном свете, что лился с ночного неба, лицо ее казалось неестественно бледным.

– Я тебя разбудил? – спросил Ясень.

– Я не спала.

Она протянула руку, провела по его короткостриженым волосам:

– Как себя чувствуешь?

– Хорошо. Не знаю, чего меня вдруг сморило.

– Да уж, загадка – в жизни не разгадать, – матушка улыбнулась тихо и грустно; долго молчала. – Значит, дождался все-таки. Едешь…

– Ну чего ты, – сказал Ясень с легкой досадой. – Двадцать раз уже обсудили…

– Знаю. Только душа все равно болит.

Она прикоснулась ладонью к ложбинке между ключицами. Ясень вздохнул, не зная, что говорить. Где-то очень далеко за окном – на другом конце города – гавкнула собака, но тут же затихла, словно смутившись.

– Попроси у Звенки прощения, – сказала матушка. – Она хорошая девочка.

– Прощения? За что?

– Неважно. Просто попроси. Неужели трудно?

– Ладно, – он фыркнул, – как увижу, так сразу, первым делом…

– Ну и славно, – мягко перебила она, вставая. – Пойду я все же посплю немного. Трудный день завтра будет.

– Трудный? – повторил Ясень, растерянно глядя вслед. – Ну да, наверно…


Конь пританцовывал, всхрапывал недовольно – ему не терпелось рвануть по улице, чтобы пыль полетела из-под копыт. Ясень сдержал его, натянув поводья, и оглянулся. Все они стояли у ворот – и отец, и матушка, и старая Веста, и заплаканная, непривычно тихая Пчелка. Даже маленький братец Радик, который едва оправился от болезни, упросил, чтобы его пустили на улицу. Закутанный до бровей, он напоминал сейчас медвежонка, глазенки сверкнули завистью и восторгом, когда Ясень, рисуясь, поднял коня на дыбы.

Отец по случаю проводов даже втиснулся в парадный мундир (пуговицы на брюхе, правда, так и не застегнулись). На прощание он отсалютовал палашом. Пчелка в очередной раз за утро шмыгнула носом, а матушка просто глядела вслед, и глаза ее были совершенно сухи, а лицо пугающе неподвижно. Ясень отвернулся, махнув рукой, и скакун понес его прочь, мимо сонных домов и резных заборов, и старые деревья тянули ветки, прося остаться, хотя понимали, что он уже не услышит.

Ночь отступала. Небо постепенно светлело.

Звенка не стала ждать Ясеня у ворот, ее гнедая кобылка уже шагала по улице, уныло помахивая хвостом. Ясень легко настиг ее, тронул девушку за плечо. Когда Звенка повернулась к нему, он вздрогнул от удивления. Лицо его невесты осунулось, а глаза покраснели, как будто она всю ночь проревела.

– Что случилось?

– Ничего.

Бесцветный голос, как шелест опавших листьев.

– Звенка, не пугай меня. Что с тобой?

– Со мной? – Она растянула губы в усмешке. – Со мной все в порядке. Разве не видно? Все смотрят и от зависти лопаются.

– Угу, – сказал Ясень; ему вспомнилась ночная беседа с матушкой. – Слушай, ты это… Извини, если что…

Она всмотрелась ему в лицо, словно пытаясь обнаружить издевку. Потом покачала головой, поторопила лошадь и обогнала его на десяток шагов. Ясень плелся за ней, пытаясь понять, в чем дело.

На выезде из города уже собрались попутчики. Глухо постукивали копыта, голоса причудливо искажались в тумане. Заметив Звенку и Ясеня, все, как по команде, затихли и уставились на них – кто с испугом, а кто с выражением жадного любопытства. Ясень почувствовал раздражение.

– Здорово, – сказал он. – Все собрались?

– Барсука еще нет, – отозвался кто-то. – И Рыжего.

– Какого Рыжего?

– Ну который с хутора.

– Он тоже едет?

– Ага.

– Ладно, ждем…

Ясень махнул закадычному приятелю по прозвищу Жмых. Они вдвоем отъехали в сторону, встали на обочине у дороги.

– Ну? – сказал Ясень.

– Что – «ну»?

– Слушай, хоть ты не темни. Чего вы на нас так смотрите? Звенка вообще сама не своя. Вместо «здрасьте» чуть морду не расцарапала…

– Так, это, Ясь… Они вчера на реку ходили…

– И что?

– Сестра тебе не рассказывала?

Ясень припомнил, что перед самым отъездом пытался расспросить Пчелку, чем закончилась забава с венками, но та почему-то отвечала невнятно и все время отводила глаза. Он решил – сестренка обиделась, что солнце не показало ей жениха. И не стал выпытывать дальше – хватало своих забот. А у них там, значит, случилось что-то?