И вдруг перед мечтателем Ханнингом Штрезовым, который из всех книг признает только сказки и которого так любит дазековская детвора, потому что он эти сказки так красиво и увлекательно рассказывает, — вдруг перед ним совершенно явственно возникает дочь Ис-Вендланда Стина. У нее полная грудь, а лицо злое, и она грозит кулаком. «Ну так счастливого пути и попутного ветра!» — слышатся Ханнингу ее слова. Он резко поворачивается к Ис-Вендланду.
— Эй, лодырь! Подай-ка сюда уключины, пройдемся малость на веслах. Этот проклятый туман совсем задурил мне голову…
Рыбаки гребут в течение получаса. Широко и размеренно раскачиваются их туловища, вперед — назад, вперед — назад. На лицах блестит пот. Вендланд первым снимает свою зюйдвестку, за ним Ханнинг. Боцман через некоторое время сменяет Вендланда, потом Вендланд Ханнинга. Гребут в круговую очередь.
— Другие небось уже раза по два забросили сеть, — говорит Боцман. Никто не отвечает. Вендланд все время бормочет что-то. Наконец прорывается солнце, туман уходит вверх, и поднимается ветер.
— Пожалуй, здесь, — говорит Боцман.
Ханнинг широким взмахом бросает за борт первый кляч. Это палка с ярким лоскутом на верхнем конце; к нижнему концу прикреплено несколько пробковых пластин и груз. Боцман держит «Ильзу» под ветром, а Вендланд тем временем выбрасывает сеть, Ханнинг ему помогает.
— Малое грузило! — кричит Вендланд. Боцман немного продвигает судно на ветер, теперь сбрасывается большое грузило, и за ним большой сетчатый мешок — мотня. Ветер крепчает, «Ильза» все быстрее пляшет на волнах. Мотня уже в море, за нею следует опять большое грузило, потом Вендланд кричит: «Малое грузило!»— и Боцман по каждому окрику проплывает нужное расстояние. Вскоре выброшен и второй кляч. Двадцать минут все трое сосредоточенно работают, вытягивая невод.
— Поглядывай, мотня идет!
С левого борта из темной глубины сетчатый мешок медленно выплывает на свет божий. На лицах рыбаков напряженное ожидание.
— Подлая тварь, ни черта! — ругается Боцман.
Две камбалы и плотвичка.
Даже Вендланд притих. Ханнинг, вооружившись иглой, быстро штопает большую дыру, обнаруженную на одном из крыльев сети. Боцман осматривает другое, сваленное грудой, крыло невода.
— Поднять якорь! — командует Боцман. Вендланд охает и кряхтит, как будто в якоре двадцать пудов веса. От этого к Боцману возвращается хорошее настроение. Он туго натягивает шкот и, как только Ханнинг заканчивает починку сети, пускает «Ильзу» еще немного вперед.
— Забрасывай! — кричит Боцман.
Кляч за борт, одно крыло, малое грузило, большое грузило, мотня за борт, большое грузило, малое грузило, второе крыло, кляч…
— Бросай якорь!
Двадцать минут тяжелого труда. Результат: две камбалы. Так продолжается до полудня.
— Поехали луцсе домой, — говорит Вендланд. — У меня узе все кости ноют, и все равно толку не будет.
— Сказал тоже! Мы еще и твоей доли не наловили.
— Я свои полмарки все равно стребую.
— Попридержи-ка язык! — говорит Боцман. Он задумывается, сосредоточенно глядит на солнце и замечает, что небо изменилось. Солнце задернулось серыми облаками. Серое небо сливается с серой водой.
«Будет буря… Но надо ловить, черт с ним со всем. Дома Берта и дети голодные… Фрида выглядит плохо и все худеет, да и Евгений не больно крепок. Носятся всё как угорелые, нет чтобы посидеть тихо… А что-то будет с новым малышом? Если мальчик, назовем его Отто… Хорошо если Берта сможет его кормить. С Евгением тоже плохо было дело. Но тогда она получала немного больше молока. Всегда одно и то же: денег нет! Хоть бы раз, единственный раз получить настоящие деньги! А то всю жизнь бьешься, из кожи лезешь и не можешь даже ни поесть как следует, ни гостинца купить ребятишкам… Эх, раздобыть бы денег! У одних как-то получается, а у других — не выходит. Ничего тут не поделаешь. Надо ловить дальше!»
Вильгельм Штрезов еще раз озирается вокруг. Час-другой погода еще, быть может, продержится.
Ханнинг наблюдает за ним.
— Погода продержится, Боцман!
«Прекрасно знает, чем дело пахнет, этот Ханнинг. Вот парень!»
— И по-моему, так.
— А по-моему, нет, не продерзьггся. Поднимется ветер, тогда нам несдобровать. Послусайте старого селовека.
— Твое дело помалкивать, — отрезает Ханнинг. — Хочешь домой — валяй отправляйся.
Вендланд ворчит.
— Пойдем к Блинкер-Боддену, — говорит Боцман.
По лицу Ханнинга видно, что даже ему это решение кажется слишком рискованным. Однако он кивает:
— Правильно!
— Вы спятили, сто ли, в это время года в такую даль! Хотите, стоб мы все посли ко дну?
— Не мешало бы тебя туда отправить, — говорит Боцман.
Вендланд смотрит на него широко раскрытыми глазами, пытается что-то сказать, но только шевелит губами и не произносит ни звука. Боцман досадует на себя: «Пусть он никудышный мужичонка, этот Ис-Вендланд, но так говорить все же не следовало бы».
Сказать бы ему теперь пару дружеских слов, и Вендланд тотчас же утешился бы. Боцман знает это, но молчит. Ханнинг сплевывает за борт. Этот Боцман всегда такой.
«Ильза» берет курс на северо-запад. Дует посвежевший попутный ветер. Насколько хватает глаз, видны вздымающиеся волны, некоторые уже украшены белыми гребешками, время от времени в лодку залетают брызги.
Боцман смотрит на карманный компас. Компас совсем маленький. Собственно говоря, он никуда не годится. Стрелка прыгает туда и сюда, вдруг описывает целый круг, потом какое-то мгновение с дрожью указывает север. Этого мгновения всегда и выжидает Боцман, которому опыт помогает определять курс.
В два часа пополудни они снова закидывают сети. Севернее лежит в тумане Блинкер. Ветер притих. Первые два захода опять небогаты. Зато на третий заплескалась, забилась в мотне добыча: штук девяносто, не меньше, камбалы и целая куча плотвы, полсотни окуней, два прилипалы.
Прилипал рыбаки бросают обратно в воду. Один тотчас присосался к обшивке борта. Он дышит тяжело и прерывисто — слишком много воздуха. Глупыми глазами смотрят черные твари на белый свет. Еще мгновение, и они исчезли.
— Ну так, теперь к дому, — говорит Боцман.
Вендланд шумно вздыхает. Братья смеются, а Вендланд качает головой.
— Тебе бы не надо так говорить давеча, — замечает Ханнинг.
— Чего? — переспрашивает Боцман. Он отлично знает, что подразумевает Ханнинг. Вендланд глядит в пространство, будто ничего не слышит. Боцман обращается к Ханнингу, отнюдь не к Вендланду, но говорит нарочито громко:
— Да, пожалуй, верно, не стоило так говорить.
Он нагибается и достает бутылку с водкой.
— На, пей свой шнапс!
Вендланд, усмехнувшись, пьет и без лишних разговоров передает бутылку Ханнингу. А Боцман уже сожалеет о своем примирительном жесте.
— Когда-нибудь ты упьешься до смерти, — говорит он со злостью.
— Ну, нет! Я бы выдул селый винный погреб, было бы сем платить.
В сущности, все трое довольны. Все же не зря поработали.
— Похоже, снег собирается, — говорит Ханнинг.
Ветер почти совсем улегся. Когда он оживает снова — приходит с севера, — он налетает внезапно и дует четверть часа с такой силой, что Боцману приходится намного отпустить шкоты большого паруса и кливера. И вдруг все стихает. Первые мокрые хлопья падают в угольно-черную воду.
— Если он теперь переметнется, — говорит Вендланд, — утопнем все трое.
— Да замолчи ты, не выводи из терпения! — Боцман знает, что Вендланд прав.
Рыбаки ждут. Они молчат и не смотрят друг на друга. Каждый погружен в себя, каждый наедине с собой, но в то же время каждый ощущает с удвоенной остротой близость товарищей. Такое состояние они переживают не впервые. Боцман и Вендланд не отдают себе в этом отчета: промолви один из них неверное слово, и снова сцепились бы, Ханнинг — другое дело. Он кротко витает в своем сказочном мире, так затейливо переплетающемся с реальной жизнью. Обычно он и не пытается отделить мечту от действительности, но это не мешает ему быть хорошим рыбаком. Никто не произносит ни слова. В воздухе ни малейшего дуновения. Только мокрые хлопья снега падают в лодку и на рыбаков. Боцман на руле, Ханнинг присел на корточках с ним рядом, Вендланд, сгорбившись, пристроился у мачты. Так, молча, дрейфуют они вместе со своей «Ильзой». Боцман соображает, есть ли смысл идти на веслах, и только открывает рот, чтобы что-то сказать, как вдруг хлопает парус. Ветер налетел спереди коротким и резким толчком. Он перепробовал все направления, и не в должном порядке, а как попало, переметнулся с севера на северо-восток, с северо-востока на северо-запад, с северо-запада на юго-запад. И все это скрытно, в полной тишине. Его напор огромен. Но трое в лодке снова едины. Ожидание кончилось.
Волны в одно мгновение вырастают до метровой вышины, покрываются белыми гребнями, и через несколько минут все море вокруг бурлит и бушует в полном смятении. Килевой бот, большой и крепкий, бросает во все стороны, и нет ему теперь никакой защиты.
— Пойдем навстречу! — кричит Боцман. — Если ветер не усилится, будем идти ему навстречу. Убавить кливер!
Вендланд и Ханнинг, спотыкаясь, бросаются вперед. «Ильза» черпает бортом, и они оба грузно падают на груду рыбы прямо под ноги Боцману, он не обращает на это внимания. Ханнинг охает— он ушиб голень. Вендланд крепко вцепился в борт.
— На правый борт! — рычит Боцман. — На правый борт!
Оба перебираются на другую сторону, и Боцман меняет курс. Несколько секунд паруса, треща, полощутся, затем снова берут ветер, и Боцман натягивает шкот. Шторм крепчает.
— Живо, кливер убавить!
Ханнинг уже продвинулся к носу, Вендланд карабкается за ним. «Ильза» снова сильно накренилась, Ханнинг едва не свалился за борт. Наконец кливер убавлен. Ход замедлился. Но шторм все усиливается. «Надо бы кливер побольше убрать, — думает Ханнинг, но боль в ноге слишком сильна. — Ах ты, черт, кливер»… При следующем крене «Ильза» забирает бортом с ведро воды. Вендланд хватается за черпак — теперь ему многие часы придется не выпускать его из рук.