— Мы поедем за тобой, — догнал меня Михаил.
— Как хотите, — не стала я спорить.
Проехав по центральной улице, мы свернули на укатанную грунтовку, объезжая тот самый холм, на котором когда-то стояла старая церковь. Проехав еще метров триста по узкому проезду, выскочили на просторный пустырь. Слева, за высоким зеленым забором из металлопрофиля, виднелась крыша дома того же цвета. Справа открывался довольно большой участок, поросший высокими сухими бурьянами. Чуть ближе к дороге просматривались совсем уже оплывшие развалины охристого цвета — саман, похоже. Необожженная глина, из которой формировались когда-то стены, потекла, лишившись крыши и ухода, и практически истаяла, растекшись по земле. Кое-где виднелись куски досок или стропильных жердей — деревянные обломки. Крыша, скорее всего, была соломенной и давно уже сгнила.
— Тут и будем строить. Из нашей долины в поля только две дороги — у вашего дома и вон туда, — махнул рукой невысокий, опрятно одетый мужчина в сторону холма, поднимавшегося сразу за посадкой.
— А тут все будет рядом. Печи потом сами сложим, зимой всегда ремонт идет… Вначале хотели ставить ангар из металла, да мужики сильно не хотят — душе зябко в железе. Это ж всю зиму… так-то, — помялся он, потом будто решился: — Только площадку вот эту нужно забетонировать всю. Расчистить и потом насмерть забетонировать.
— Гадюки? — как-то сразу сообразила я.
— А вы откуда знаете? — удивился мужчина.
— Слышала, — пожала я плечами, — вы потому и заказали работы зимой?
— Ну так! Да. Спят же сейчас — значит, неопасно. И морозов пока нет.
Будто все и понятно. Я огляделась вокруг, посмотрела и на сапоги, в которые успела влезть. Олег и Михаил в разговоре не участвовали, слушали нас молча. Я кивнула им:
— Подождите тут. Пройду осмотрюсь. На перепады взгляну, объемы… Замеры площадки у вас есть?
— Есть все: план… этот… и общий тоже, разрешение есть, геологические и гидрологические условия. Я говорил — мы готовились. Вам только построить. Заедем сейчас в контору, глянешь, — по-свойски перешел он на «ты».
Кивнув, я шагнула с дороги в густую сухую поросль. Круша сапогами ломкие стебли, осторожно побрела в сторону невысокого бугорка, на котором и находились развалины. Уже поняла, что на начальном этапе нужно будет заказать самосвал, маленький бульдозер и экскаватор-погрузчик, потому что холмик придется счесывать. Дня на два… за световой день можем не управиться. Или же только бульдозер, тогда обойдется дешевле и будет быстрее. Но заказчик, скорее всего, будет против вывала сбоку строительной площадки.
Нужно было возвращаться — хотелось в туалет по-маленькому. За своими переживаниями я как-то упустила это дело из виду, а можно было заскочить у Ольги. Сейчас, когда вспомнила, поджало так, что пришлось остановиться и немного постоять, пережидая. Вроде терпимо еще…
В развалины ходить не стала — не хватало еще ноги переломать. Там может быть все что угодно, даже подвал. Оглянулась — взгляд выхватил две машины и беседующих возле нее мужчин. Определив более короткий путь, я пошла в сторону дороги. И вдруг под ногой прогнулось, глухо хрустнуло и оседая, просело подо мной! А я только взмахнула руками и охнула — все, что успела. И рухнула вниз, не успев даже подумать, но уже понимая — погреб.
Даже чтобы поймать мысль, нужно время. Его не было — падение длилось мгновение. Метра три… ударившись ступнями, я по инерции рухнула на колени, упираясь руками в землю. И сразу же взвилась с диким воплем — она шевелилась! Рука ощутила под собой живое и упругое… в ноздри ударил тяжелый запах. И тепло… дыхание забило этим теплом — вонючим, подземным, а ногам вдруг стало жарко — по ним, пропитывая джинсы, текла моча. Кричать я не могла. Сдавило, будто удавкой, стиснуло! И волосы зашевелились, вставая дыбом — темнота в углу погреба жила… Я слышала ее шелест и шевеление, улавливала движение оттуда всей кожей, всеми органами чувств. Но взглянуть на то, что, наверное, уже можно было разглядеть при свете, падающем сверху — из провалившегося люка, не было ни сил, ни воли. По сапогу вверх скользнуло то самое — живое и упругое. Ужас — животный, неконтролируемый нахлынул мигом, буквально парализуя. Окаменела… Но кажется, стонала… или выла?
* Попаданок на войну не будет.
Глава 7
Интересная штука наше сознание или под…? Потому что время в любом случае идет своим чередом независимо от того, чем и как живет отдельный человек и жив ли он вообще. И не сама действительность становится медлительно вязкой, а потом и вовсе замирает — так работает наш мозг, замедляя или ускоряя для себя время и даже влияя на физические способности тела.
Люди в одиночку поднимают и переворачивают машины, спасая близких; безо всяких шестов перепрыгивают семиметровые канавы и четырехметровые заборы, убегая от злых собак; сносят головой ветки на трехметровой высоте, наступив на лесной тропинке на змею… И мне бы вот так же! А я будто умерла — перестала чувствовать, отключилась от мира и времени. Не видела и не слышала. Сколько я так простояла? Звуки стали пробиваться в сознание уже после того, как что-то мощно толкнуло меня и сжало, тряхнуло, подняло и опустило снова.
— Ирка! Ира, да подними же ты руки! Руки, бл*дь, подыми! Олег, бесполезно — тащи буксирный конец! А-ааах ты, с-сукаааа… мать твою-у!
— Несет, бежит уже! — узнала я голос Олега, глухо доносившийся сверху. А тем временем мозг обработал предыдущую команду, и я послушно подняла руки, как-то смогла. Куда, зачем? А хрен его…? Надо так надо.
Опять меня стиснуло и подбросило… Кисти рук больно сжали и мое неподъемное, по ощущениям, тело потащилось наверх, к свету. Серый зимний день ослепил, кувалдой ударив по глазам и подключив дополнительно к слуху еще и зрение. Я валялась на ломаных бурьянах, в грязи и пока еще безучастно смотрела, как Олег и этот… заказчик опускают в земляной провал веревку с большой петлей на конце, а потом вдвоем тянут ее на себя, отступая от ямы. Из нее показалась Мишина голова, потом плечи и наконец — он весь. Лицо… побелело и было почти до неузнаваемости искривлено, перекошено жуткой гримасой — веки крепко сжаты, лоб прорезали глубокие морщины, зубы сцеплены, а губы страшно раздвинуты, как у оскалившейся собаки.
Его выдернули и протащили по земле, а Олег вдруг дико заорал, бросаясь к нему:
— Бл*дь, бл*дь, бл*дь!!!
Универсально! На все случаи… Я отползала на заднице — судорожными рывками, цепляясь за землю и царапая чем-то ладони. Пытаясь протолкнуть через глотку то же самое ругательство. Но только сипела что-то, забывая дышать. А Олег уже швырял в провал большое змеиное тело… черное. Нет — два! Одно скользнуло вниз, а второе упало на землю — ближе ко мне и шевелилось там, собираясь упругой, живой волной Граненая голова смотрела в мою сторону, казалось, заслоняя собой весь мир. И я ползла… не отрывая взгляда от будто оловянных — неживых, с вертикальным зрачком, змеиных глаз.
Мужской ботинок резко опустился, вдавливая в грязь мой кошмар. Заказчик с отвращением выдохнул:
— Сонная… тварь. Так бы — хрен! Достала бы, успела.
Змеиный хвост, судорожно обвив его ноги, еще пару раз дернулся и опал. Я перевела взгляд на Олега, быстро говорившего в телефон:
— Лида?! У вас есть змеиный антидот? Именно здесь, сейчас? Взрослый мужчина… ноги. Миша, сколько раз укусили? Ты знаешь, помнишь?
— Две — точно, — просипел Михаил, пытаясь подняться с земли.
— Лежи, бл*дь! Две я и сам видел. Лида, до хера укусило, не одна. Что нам делать? Сейчас? Да… да… отсосать? — нервно заржал он, — это уже по вашей, бл*дь, части! Да понял я. Что? Миша… — обернулся он к Михаилу, но потом махнул рукой и продолжил, глядя уже на меня:
— А из сопутствующих, скажи им — хронический лимфолейкоз, четвертая стадия… два месяца назад, во всяком случае… Все, жди — едем!
До меня тихо доходило… медленно, но верно. Я уже поднялась с земли и смотрела то на Михаила, то на Олега…
— Сволочи… какие же вы сволочи. Вы про нее… про ребенка подумали?
— Да не знал я, что он к вам поедет! — психанул Олег, — не до тебя сейчас! Виктор, хватай его за ноги, я — за плечи. Ему вообще двигаться нельзя. Дружно, бл*дь, весело — взяли бревнышко, понесли! — подняли они Михаила и потащили к машине. Я волоклась следом.
Уложив Михаила на заднее сиденье, головой на подушку, Олег быстро расстегнул поясной ремень и стащил с него брюки. Осторожно подняв его ноги, сел в машину, уложив их себе на колени.
— Гони до медпункта! В темпе вальса. Ирка, в машину!
Виктор быстро оббежал вокруг и, сев за руль внедорожника, провернул ключ зажигания. Я тоже поспешно вздернула ногу, вставая на высокую подножку и бедра вдруг протянуло, захолодило зябким сквознячком.
— Я вся мокрая — уписалась, — легко как-то призналась.
— Я бы обосрался, Ир. Куртку стели и… быстро! Не до тебя, — повторил он и склонился, припадая губами к лодыжке Михаила. Кожа там была… сине-красной, отечной. А я вывернулась на сидении и смотрела на лицо на подушке — бледное, с крупными каплями пота на лбу и закушенной губой, с крепко зажмуренными глазами. Олег быстро сплюнул прямо на пол слюну пополам с кровью и припал к ранке снова. Машина неслась по грунтовке…
— Не переживайте так, — заговорил Виктор, не отрываясь от дороги впереди: — Лида грамотный медик. Вызвала реанимобиль, наверное…
Сзади подтверждающе промычал Олег, снова сплюнув вместе с кровью змеиный яд. А Виктор продолжал говорить:
— До Окунева всего десять километров — хе*ня! Там под сиреной проскочат на раз-два, а дальше дорога вообще пустая. И если в ногу — это лучше, чем… грудь или шея. От гадюк не умирают… реанимация, опять же. Не переживайте так.
Я молчала. С чего он взял, что я переживаю? Я с ума схожу! От ужаса перед всем этим. От паники, которая захлестнула, сжав внутренности в жесткий комок и даже не думая отпускать. От злости на эту сволочь безответственную, от страха за Анжелу… и за него тоже! Как он мог? Господи… как только он мог?! Что я ей скажу, как она теперь?