И за вратами этой жизни
Не встречу радостно Христа,
А все по Дарвину – до тризны.
Вдруг ничего там нет в помине,
А это лишь игра сознания.
Как у Цветаевой в камине —
Бездушная зола сгорания.
Неужто нету ничего,
Зачем же столько в душе боли,
Зачем смотрю за то окно,
Где прячется душа без воли.
Хочу взлететь и снова падать,
Опять о вечности мечтать,
Удачу от людей не прятать
И Бога доброго познать.
Обняться с Ним, спросить о многом,
Еще просить всех воскресить,
Чтоб, как обещано, за гробом
Со всеми сча́стливо мне жить.
И если я скажу, как Пушкин,
Что все – надежда лишь одна,
То повторюсь в его безумье,
Признав, что в мире нет добра.
Но что убогий я умею,
Стою над пропастью один
И душу лишь надеждой грею,
Что верует в кадильный дым!
Я мертвым был, а ты душою грела,
Над хладной головой молитву тихо пела,
И в своде куполов молчание звенело,
Средь скорби и крестов
мое лежало тело.
И Ангел ждал, он охранял,
Чтоб бес не тронул мой астрал.
А тот в бессилии плясал.
И донимал, и донимал…
И шел ко мне с округи люд:
Кто посмотреть, а кто взгрустнуть.
Кто вспомнить что-то и простить,
А кто-то церковь посетить.
Чумою пир не омрачить,
Но всем придется заплатить.
Махнет косою смерть некстати —
И человек не встал с кровати.
В рубахе белой, дорогой
Теперь лежу перед толпой.
И тихо плачу, но бесслезно.
Хочу вернуться, только поздно.
Я к священнику поеду,
Он отец мне, друг и брат,
Заведем мы с ним беседу,
Знаю, он мне будет рад.
С ним о жизни потолкую,
Отмолю мои грехи,
Свои взгляды обосную,
Терпи, батюшка, терпи.
А на рясе Панагия,
Словно Солнце на груди,
В закутки души глухие
Свет прольет, как ни крути.
И придут все к покаянию,
Что бунтарь, что прокурор,
Успокоит душ отчаяние
Богородицы покров.
Я вдохну от свечек дыма,
На коленях постою,
Стена Девы нерушима,
Ей молитву пропою.
И под куполом высоким
Душа голубем взлетит,
Господь взором яснооким
На мою судьбу глядит.
А потом к себе поеду,
Крепко батюшку обняв,
По наезженному следу,
Где ни разу не застрял.
Будет сниться Крест на небе,
Ангел с яркою свечой
И нетронутые степи
С изумрудною травой.
Еще наплачешься, сынок,
Еще узнаешь камень грусти,
Пройдешь ты тысячи дорог,
Увидишь сотни захолустий.
Еще узнаешь ты измену,
Когда тебя твой друг предаст.
Дай Бог, не хрустнули б колени
В тот час, когда свой крест отдаст.
Не бойся, сын, что вдруг устанешь,
От боли можно отдохнуть,
Не опасайся, что приманишь
Людей, сующих пряник-кнут.
Еще покажется, что долго
Тебе на этом свете жить,
Но не откладывай ребенка,
Его учи людей любить.
Люби жену, целуй детишек
И помни: быстро все пройдет,
В пути набьешь ты много шишек,
А жизнь водою протечет.
Теперь ты можешь все забыть,
Что я тебе сказал про опыт,
Тебе своею жизнью жить,
Она на многое сподобит.
Так в добрый час и в легкий путь,
От бед Господь пускай хранит,
Здоровым и счастливым будь,
И Ангел рядом пусть летит.
Не всяк рожденный в хлеве ночью
Под Вифлеемскою звездой
Смог разорвать бы догмы в клочья
И подарить нам мир иной.
Те клочья тучами на небе,
А вера – солнце среди них,
А кровь – в вине, а тело – в хлебе,
И сила – в образах святых.
Свет Рождества, заря Крещения
Растут над грешною Землей,
Любовь к Христу – наш путь спасения
Ко встрече с жизнью вековой.
От родного порога
* * *
От родного порога выбираем дороги,
Не зная конца, не видя предел,
И все же уходим, и все же уходим,
Не все досказав и порой не допев.
Кто-то уходит, чтоб позже вернуться,
Кто-то уходит, чтоб людям вернуть
Разбитое счастье, забытую радость,
Помочь удержаться, коль труден был
путь.
Спасибо девчонкам, спасибо
мальчишкам,
Спасибо всем тем, в ком горел Прометей,
Спасибо мальчишкам, спасибо
девчонкам,
Спасибо всем тем, кто горел, а не тлел.
Сжигая сердца, не сгораем мы сами,
За истину эту я драться готов,
Вот образом светлым подня́лись
над нами
Ушедшие раньше во веки веков.
Их пламя сияет все ярче и ярче,
Ведь с каждым днем больше горящих
сердец,
И жизнь нас на прочность судьбой
проверяет,
Ведь жизни лишиться – еще не конец.
Спасибо девчонкам, спасибо
мальчишкам,
Спасибо всем тем, в ком горел Прометей,
Спасибо мальчишкам, спасибо
девчонкам,
Спасибо всем тем, кто горел, а не тлел.
Пройдусь по улице пустынной,
Зайду в когда-то шумный двор,
Где на скамеечке старинной
Вели старушки разговор.
Закрыты плотно двери, ставни,
Но очень хочется туда,
Где из окна виднелись плавни
И отражала свет вода.
Туда, где на стене картинка —
Рисунок детскою рукой,
Туда, где старая пластинка
Дарила вечером покой.
Здесь жило детство, как варенье,
Такое сладкое на вкус,
Теперь сплошное сожаленье,
Сюда я больше не вернусь.
Прижмусь небритою щекою
К давно немытому стеклу,
Все тривиально, все знакомо,
А вот уйти все не могу.
Я дома тырил сигареты,
А батя видел и молчал,
Он не давал свои советы,
Чтоб я окурки не стрелял.
Простую мудрость воспитания
Чтобы мальчишке преподать,
Не нужен крик иль наказания,
Терпеньем нужно управлять.
Отцом назваться каждый может,
Не каждый может быть отцом,
И пусть Господь нам всем поможет
Иметь родительский геном.
Почти в забытые года
Мы по субботам пили пиво,
Мешали с водкой иногда,
И жизнь текла миролюбиво.
В «Реанимации» народ
Клубился изо всей округи,
И с килькой тощий бутерброд
Лечил душевные недуги.
Кто резал в карты, кто в чеканку,
Кто в попадалу куш снимал,
Любой из нас имел делянку,
Никто на рюмку не стрелял.
Такие были мы студенты,
Учились, грезили, любили,
В интеллигенты претенденты,
Что словом данным дорожили.
Мы просто жили, без прикрас,
Капитализм клеймили рьяно,
И стало новостью для нас,
Что в коммунизме тьма изъянов.
Облагородив взором небосвод,
Погладив розы на синих стеблях вен,
Уставший от мытарства и невзгод,
Дал прикурить понурый джентльмен.
Колючий взгляд из пустоты глазниц,
Лицо как воск, с вкрапленьями из пепла,
И память из отрывков и частиц,
И воля, что от ханжества окрепла.
Паро́м домой через двенадцать лет,
Скорей туда, где, может, нету дома,
Двенадцать лет за стих и за совет —
Заткнуться и не врать
инструктору обкома.
Приснилось ночью мне нежданно небо
Лондона,
И рыбка в Темзе, что билась в берега,
И Royal Bank с валютами и бондами,
И в Tottenham ослиные бега.
Мне снился старый Тауэрский мост,
Британский герб с лошадкой,
но без льва,