Одна часть лица Никиаса, закрытая маской, осталась жуткой, даже уродливой, но безучастной к словам Кассандры. Другую, что отличалась надменной красотой, исказила презрительная гримаса. От этой двойственности Деми было не по себе. Ровно как и от чувств Никиаса, скрыть которые он даже не пытался.
– Пойми, Пандора, – остановившись у окна, сказала Кассандра, – ты нужна нам, чтобы покончить с войной, которая идет целые века. Нам нужны союзники. Люди и боги, воины и Искры разрываются между светом и тьмой. Многие в силу своей натуры делают ставку на победителя. А победитель не ясен: в одних битвах вверх одерживает Зевс, в других – Арес. И оба они бессмертны, как и те боги, что за них сражаются.
Она говорила хорошо поставленным, словно бы выверенным голосом, но говорила… странно. Многие слова упорно ускользали от понимания, так что приходилось додумывать их смысл. Это точно не димотика – разговорная, упрощенная форма греческого языка. Консервативная кафаревуса[9], что изобиловала устаревшими словами?
«Нет, – мысленно ахнула Деми. – Самый что ни на есть древнегреческий».
– На заре времен едва ли не все боги были на стороне Зевса. Они понимали, насколько разрушительна сила Ареса, насколько чудовищен он сам, – продолжала Кассандра. – Теперь все, к сожалению, не так однозначно. Чаши весов постоянно склоняются то в одну, то в иную сторону. Боги заключают и разрывают союзы, начинают вражду и плетут интриги. Цель, разумеется, одна – Олимп. Тот из двух богов, что одержит победу, одарит своих сторонников всеми благами. Проигравшая сторона на веки вечные окажется заключенной в Тартар. Никто из богов не хочет ошибиться. Поэтому так шатки союзы и столь нередки предательства. Боги делают свои ставки – так же, кажется, говорят в вашем мире? – и ведут войну. Наша же доля – выживать в мире, который после нее остается.
Деми замотала головой.
– Но это безумие… Я ничем не могу вам помочь!
Почти обыкновенная девушка в мире оживших преданий. Крохотная шестеренка в монструозном механизме древних богов.
– На стороне Ареса тьма, которая лишь множится с каждым годом. – Кассандра будто не услышала ее, не почувствовала звенящего отчаяния в ее голосе. – У сторонников Зевса, что избрали путь света, есть только одна надежда – та, что заключена в твоем пифосе. Я безуспешно пыталась найти его все эти долгие годы. Если кто и сможет помочь мне в этом, так это ты. А пока пифос не найден… Одно твое присутствие склонит чашу весов на нашу сторону. Теперь, когда ты вернулась в Алую Элладу, мы можем привлечь выбирающих сторону богов в воинство Зевса. Нам нужно имя твоей души. Нам нужна Пандора.
– Уверены, что это благоразумно – открыто рассказывать всем о том, что она здесь?
– О, и эллины[10], и боги узнают об этом сами, – усмехнувшись, заверила Кассандра Харона. – Не я стану той, кто поднимет эту волну, но и остановить ее я не сумею.
Деми прикрыла глаза. Скоро вся Алая Эллада будет гудеть подобно растревоженному улью. И предметом всех разговоров станет она.
– Из того, что сказал мне Никиас, я поняла, что память о твоих прошлых жизнях и самой первой твоей инкарнации к тебе еще не вернулась. Такое случается, но кому, как не тебе, Пандора…
– Деми, – поправила она упрямо.
Быть может, глупо цепляться за собственное имя. Однако Деми узнала его лишь сегодня утром, с дюжину часов – и дюжину вечностей – назад и не хотела так скоро его терять.
Никиас только хмыкнул – все с тем же презрением, как ей показалось. Из-за проклятой маски (он снова, будто намеренно, стоял к ней полубоком) нельзя было сказать наверняка. Вопросы о предназначении этой маски крутились в голове Деми среди прочих, но их она отодвигала пока на второй план.
С первым бы разобраться.
Кассандра мягко, по-кошачьи, улыбнулась. Улыбка преобразила ее, наполнила еще большим очарованием. Поучиться бы Никиасу у нее…
– Кому, как не тебе, Деми, под силу отыскать пифос и явить миру таящуюся на его дне надежду? Твои воспоминания – это ключ. В них кроется тайна нахождения пифоса, которая никем из обеих сторон еще не раскрыта.
Взгляд Деми на мгновение приковал рисунок на полу, геометрическое переплетение линий. Однако слова Кассандры заставили ее резко вскинуть голову.
– Арес тоже ищет пифос?
– Да. Чтобы уничтожить его. Чтобы не дать Элпис появиться на свет.
Горло разом иссохло, желудок словно стянули в узел. Бог войны искал ее. Не ее, Деметрию Ламбракис, но ее, Пандору.
Однако и кое-что еще, сказанное пророчицей, вызывало не меньшую тревогу. Она не помнила, каково это – быть Пандорой, и, конечно, ничего не знала о пифосе и о той, прошлой жизни. Хуже того – она и нынешнюю забывала каждый рассвет.
– Вы все это время искали меня… Значит, умирая и возрождаясь, вы знали, кто вы, и помнили, какова ваша цель?
– Вспоминала, – уточнила Кассандра. – С течением времени воспоминания о прежних инкарнациях приходили сами собой.
– Но… как? Как это возможно?
– В Элладе существует обряд, что ставит печать на наши смертные души. Она позволяет нам не забывать, кем мы были в прошлой жизни, кем остается наша душа, изменившая телесную оболочку. Взрослея, мы вспоминаем все, перенимая опыт наших прошлых жизней. Случается так, что душа преодолевает завесу между нашими мирами и проникает в твой. И тогда на Земле рождаются те, о ком прежде слагали легенды, – Тесей и Гиацинт, Персей и Ахилл, Геракл и Одиссей. С печатью на душе инкарнаты рано или поздно вспоминают, кем были когда-то. Взывают к своим богам, и те распахивают для них завесу, или же Харон, откликнувшись на зов, переносит их домой. В Элладу. Те же, кто не проходил обряд, остаются на Земле.
– Хотите сказать, в моем мире проживают свои новые жизни те, кто когда-то был частью древнегреческих мифов? – ахнула Деми.
– Те, кто вписал свое имя в анналы истории, – со сдержанной улыбкой поправила пророчица. – Да.
– Но что заставляет инкарнатов отказываться от обряда, от печати?
– Мы проносим благословения богов – их дары – сквозь года, в наши новые жизни. Быть может, некоторые из инкарнатов устали от дарованной богами силы и захотели стать обычными людьми. Быть может, они устали от войны. Отринув память об Алой Элладе, ты не вспомнишь и о том, что дало ей такое название. Не все инкарнаты – великие герои, и не все хотят ими становиться.
– Или они желали начать жизнь с чистого листа, – вполголоса сказала Ариадна. – Не все могут похвастаться счастливым прошлым. Инкарнаты могли потерять любимых, пережить предательство или всю свою жизнь преодолевать сонм ниспосланных им богами испытаний. А к чему помнить о том, что причиняет боль?
– А может, им просто было что забывать. Может, они хотят стереть из памяти свои прошлые ошибки. – Угрюмый взгляд Харона снова был прикован к лицу Деми.
Вспыхнув, она закусила губу. Обижаться на его прямоту бессмысленно. Если она и впрямь Пандора, а все происходящее – явь, а не долгий, странный и безумный сон… Она виновата. Нет, не так – виновна, пусть ее вину еще никто не доказал.
– Может, на моей душе тоже нет печати? И я никогда за все эти жизни не взывала к богам или к Харону, потому что никогда не вспоминала об Алой Элладе?
– Или ты просто трусиха, постоянно бегущая от войны.
Деми успела забыть о присутствии Никиаса, но он не преминул напомнить. Да так, что ее внутренности словно обожгли кислотой.
– Когда ты открыла пифос, бедствия разлетелись по всему свету. Мир не был к этому готов. – Кассандра отвела взгляд. – Я пыталась предупредить их, но меня никто не слушал.
Деми с усилием кивнула, чувствуя нарастающую дрожь. Вещая дочь троянского царя посмела отвергнуть любовь самого Аполлона, за что и поплатилась проклятием. По воле бога никто верил ее предсказаниям. Страшно подумать, какие муки испытывала Кассандра, предвидя надвигающиеся беды и не имея возможности их предотвратить.
– По миру разгулялось зло. Страшные болезни косили людей беспощадно. Происходящие с людьми несчастья, разочарование и жадность порождали ненависть – то, чего прежде они не знали. А та плодила новую ненависть. Пороки завладевали человеческими сердцами и распространялись словно пожар. И конца всему этому не было.
– А что же боги? Были заняты пиршествами на своем Олимпе?
Харон неодобрительно нахмурился. Кассандра пригвоздила Деми к полу взглядом карих глаз.
– Они пришли на помощь, как только поняли, что человечество нуждается в ней. Но было уже слишком поздно. Человеческие тела хрупки, и порой еще слабее их воля. Греция захлебнулась кровью и тьмой. Она была уничтожена. Остальной мир вскоре последовал за ней, стертый с лица земли Великим потопом.
– Моя Греция? – выдавила Деми. – Мой… мир?
– Наш мир, – охрипшим от ненависти голосом сказал Никиас. – И мы видели все это. И не смогли ничего сделать. Ничего.
Он помнил. Помнил, как на его глазах умирал целый мир.
– Хронос – единственный, кому под силу было все исправить. – Кассандра говорила негромко, и вместе с тем казалось, что ее сильный, ровный голос раздается у Деми в голове. – Он породил время, он – само время. Он же время в мире Изначальном и остановил. А затем повернул вспять, ломая им самим созданные когда-то законы, пойдя против устоев, что были укоренены, вшиты, врезаны в канву этого мира. В этой реке времени, текущей вспять, против собственного же течения, Хронос отыскал миг, ставший началом конца. То самое мгновение, когда ты, Пандора, открыла пифос.
– И он сделал так, чтобы этого не случилось? – пораженно спросила Деми. Магия такого масштаба просто не укладывалась у нее в голове.
– Да. Изначальный мир вернулся таким, каким мы его помнили. Мы думали, что спасены, но мы ошибались. За нарушение законов мироздания даже богам рано или поздно приходится платить. Хронос истратил почти все свои силы на это чудо, но и такой великой цены оказалось недостаточно. Наша хрупкая реальность не выдержала столь сильных, масштабных чар. Она попросту раскололась на две части в той точке, где все и произошло. Изначальный мир продолжил существовать как прежде. Запечатанный пифос боги выбросили в океан, в Саргассово море. Туда, где его никто и никогда не сможет отыскать.