Два иностранных свидетельства XVI в. о славянах, русских, о церковнославянском и русском языке
Ценные факты о языковой ситуации в русских (восточнославянских) землях в XVI в., содержащиеся в латинском трактате 1517 г. польского историка Матвея из Мехова (Матвея Меховского) (Матвей Меховский, 1936), уже были предметом нашего рассмотрения (см. Толстой, 1976, с. 189—190; Толстой, 1988, с. 115—116; наст. изд., с. 159—160). Однако в предшествующей работе они были изложены и анализированы лишь частично, что позволяет нам снова вернуться к этой теме. К тому же, аналогичный материал в латинских сочинениях итальянца Антонио Поссевино (Поссевино, 1983), иезуита, папского посланника, дипломата и знатока Руси и Польши, еще не подвергался специальному анализу. Поэтому есть основание попытаться также выделить этот материал из общей суммы исторических и этнографических свидетельств, содержащихся в трудах ученого иезуита, и взглянуть на него под историко-лингвистическим и этнонимическим углом зрения.
Иностранные славянские и неславянские хронисты имели достаточно четкое представление об историко-культурном, этническом и языковом единстве славянских народов задолго до XVI в. В XVI в., в эпоху польского «сарматизма» и далматинского «иллиризма», эти представления стали еще более яркими и полными. Матвей Меховский в своем «Трактате» в завершающей части раздела о вандалах, аланах писал об автохтонности славян, расселенных в разных землях: «Надо заметить, в-четвертых, что поляки, богемы, свевы и все славянские племена от потопа до нашего времени остаются на своих местах, в коренных своих владениях, а не прибыли откуда-нибудь из иных мест, как сообщает польская хроника и хроника богемская». В итоге он свидетельствовал: «Заметим, в-пятых, что славянская речь весьма распространена и широко употребляется во множестве стран и областей. Сюда принадлежат: сербы, мизии, расции или булгары и боснийцы (Serui, Misii, Rasci seu Bulgari et Bosnenses), ныне покоренные турками. Точно так же — далматы, кроаты, паннонцы, славы, карны, богемы, моравы, силезийцы, поляки Великой и Малой Польши, мазовиты, померанцы, кассубы, сербы, рутены, московиты (Dalmatae, Croatae, Pannonii, Slaui, Carni, Bohemi, Moraui, Slesitae, Poloni Maiores et Minores, Mazouitae, Pomerani, Cassubitae, Sarbi, Ruteni, Moskouitae). Все это — славы и винделики (Slaui et Vindelici) и занимают они обширные области. Теперь, впрочем, уже и литовцы говорят по-славянски. Сюда же относятся нугарды, плесковиты и огульки (Nugardi, Pleskouienses et Ohulci): смотри их хроники и космографии» (Матвей Меховский, 1936, с. 78—79, 158).
Кратко комментируя приведенный отрывок, поясним, во-первых, что в русском тексте мы сохранили перевод либо транслитерацию С. А. Аннинского, издавшего в 1936 г. по-русски и по-латыни «Трактат о двух Сарматиях» Матвея Меховского, во-вторых, что Матвей Меховский дал достаточно точное и не слишком дробное деление южных, западных и восточных (именно в такой последовательности) славян на народы или этнические группы (большие и малые). Сербы у польского хрониста разделены на сербов и расциев. Этноним «расции» происходит от названия древней и на Балканах (с VI в.) исконной сербской земли Рашки (Rascia), располагавшейся в пределах нынешней Черногории и части соседних земель. Но «рацами» венгры называли сербов еще и в недавнем прошлом, и под ними могли подразумеваться и сербы, мигрировавшие в земли венгерской короны, т. е. в Венгрию и Хорватию, однако союз seu (или) указывает на то, что Матвей Меховский расциями называет боснийцев, а мизиями — болгар. В таком случае к южным славянам он причисляет болгар, сербов, боснийцев, хорватов и славов (вероятно, словенцев), присовокупляя к ним далматинцев — теперешних хорватов и других славянских жителей Далмации, паннонцев — тех же теперешних хорватов и, возможно, сербов, живущих севернее течения р. Савы и Дуная[1], и выделяя в среде словенцев карнов (Carni — краинцы), т. е. жителей Верхней и Нижней Краины — центральной зоны современной Словении. Поляки, как и следовало ожидать от польского хрониста, также описаны подробно. На польской этнической территории выделены четыре крупные группы — силезцы, мазовшане, поляки Великопольши и Малопольши, упомянуты примыкающие к ним кашубы и поморяне. Не забыты также и лужицкие сербы (Sarbi).
Что же касается восточных славян, то они в общем перечне славянских племен и народов даны под двумя именами: «рутенов» — русских и «московитов» — жителей Московии. Для XVI в. такое противопоставление очень типично. Рутены — это западные русские (малороссы) — украинцы и белорусы, а московиты — русские Московского царства. После пояснения, что все перечисленные народы — «славы и винделики» (Slaui et Vindelici)[2], и замечания, что «уже и литовцы говорят по-славянски», называются «нугарды, плесковиты и огульки», т. е. новгородцы, псковичи и вогулы[3]. Выделение новгородцев и псковичей любопытно в свете того интереса к их диалектам, который возник в русистике в последнее время; однако, надо полагать, их упоминанию в «Трактате о двух Сарматиях» способствовала энергичная торговая и политическая деятельность этих западновеликорусских этнических групп в большей мере, чем их языковые особенности[4].
Матвею Меховскому, как нам уже приходилось отмечать, принадлежит свидетельство, что «в русских церквах при богослужении читают и поют на сербском, то есть славянском языке»[5] и что «и в Новгороде, Пскове, Полоцке и затем к югу за Киев живут все русские, говорят по-русски и по-славянски, держатся греческого обряда и подчиняются патриарху Константинопольскому» (Матвей Меховский, 1936, с. 98, 109, 175, 185—186)[6]. Речь идет, таким образом, о единстве русского языка на всей восточнославянской этнической территории и о единстве русского языка в Московской Руси. Это подтверждается другими заявлениями Матвея Меховского в том же его «Трактате». Он писал: «Московия — страна весьма обширная в длину и ширину… и речь там повсюду русская или славянская» и повторял это, обращаясь к читателю в завершающем его книгу трактате о Московии: «Знай…, что в Московии одна речь и один язык, именно русский или славянский, во всех сатрапиях и княжествах» (там же, с. 116, 192).
Таким образом, Матвей Меховский различал «сербский», т. е. церковнославянский язык, принятый в церквах, и русский, «или славянский», распространенный в Московии (in Moskouia, т. е. на Руси Великой) и в Руссии (in Rutenia, т. е. Руси Малой и Белой).
Другой хронист и наблюдатель современной ему русской жизни, панский посланник Антонио Поссевино в своем трактате «Московия», созданном в 1582—1583 годах, постоянно пишет о двух Россиях, находящихся под влиянием московского царя или короля польского. Так, завершая рассуждение о том, «на что нужно обратить внимание при снаряжении посольства от Апостольского Престола… в Московию», Поссевино заявляет: «Таким образом светоч веры будет передан лучшим, и тот, кто искренне жаждет славы Христовой, внесет католическую религию в обе России, и ту, что у польского короля, и ту, что у московского князя» (Поссевино, 1983, с. 68). Это положение находим и в других местах трактата: «Таким путем это („Диплом“ Флорентийского собора 1439 г. — Н. Т.) с Божьей помощью сможет дойти до той части России, которая принадлежит польскому королю, и до той, что принадлежит великому князю московскому» (там же, с. 22), или: «Если бы мы… продолжали дело упорно и постоянно, и позаботились, чтобы Россия, которая принадлежит Польскому королевству, впитала католическую веру…, мы имели бы уже как бы очень крепкое орудие, которое смогло бы применяться для покорения московской схизмы. Однако мы выпустили из рук эту часть России» (там же, с. 35), или: «Некоторые русские князья… с распростертыми объятиями примут благость Святого Престола. Когда мы ехали через королевскую Русь в Московию, некоторые знатные люди, отставшие от своей схизмы, доверительно говорили с нами», или: «Киев — область Руси под властью польского короля» (там же, с. 39). Поссевино известны понятия и термины «Белая Русь» и «Червонная Русь», но терминов «Малая» и «Великая Русь» он не употреблял. Так, он писал: «Когда я был в Белой Руси, мне рассказывали, что в той местности, которая зовется Червонной Русью и которая, так же как и Белая, подчинена польскому королю, в Дорогобуже есть колодец с соленой водой» (там же, с. 30).
В своих сочинениях «Московия», «Московское посольство» и «Ливония» (написаны в 1582—1583 гг.) посол Римского первосвященника не дал обзора славянских стран и народов, перечисления славянских народов, что объясняется, видимо, жанром его сочинений, написанных искусно и умело, с литературным блеском, но являющихся своеобразным отчетом о своих действиях в Московском государстве и инструкцией для будущих посольств в далекую от Италии и центральной Европы и могучую страну. Поссевино использовал в своей работе множество источников и сочинения своих предшественников[7], но в то же время старался не повторяться, не писать об известном, и потому его труды живы и оригинальны, потому, видимо, в его трудах нет специального раздела о языках и народах славянских. Тем не менее он касается этого вопроса, и мы снова предлагаем подборку цитат, посвященных этой теме. Обращаясь к проблеме церковного языка, Поссевино пишет: «Что касается богослужения и исполнения церковных обрядов, то все это делается на славянском, или скорее, на русском языке, а он почти таков, как язык, принятый у русских подданных польского короля. Все книги они сами переписывают, но не печатают, исключая то, что печатается на станке для самого князя в городке, который называется Александровской слободой, где у государя есть типография» (Поссевино, 1983, с. 27). Несколько далее он пишет о мнении своего предшественника — итальянского путешественника в Московию: «А то, что написал в своих „Записках о Московии“ Джовио, именно, что среди этого народа распространены сочинения четырех ученых латинской церкви и других отцов церкви, переведенные на русский язык (он думал, что последний сходен со славянским), этого еще не удалось пока узнать, хотя я тщательно об этом расспрашивал. … О них, по-видимому, не слыхали даже те из великокняжеского двора, которые обычно составляют окружение государя» (там же). В сочинении «Московское посольство», возникшем из донесения Поссевино генералу Иезуитского ордена и заметок его спутника Джовани Паоло Кампани, сообщается, что «в Московии нет ни одной гимназии, в которой юно