13. Вопрос наставника Гуна, оставленный учениками без ответа
Давно известно, что лучшие цирковые фехтовальщики не являются лучшими воинами, а девушки из веселых домов, искушенные в искусстве любви, не являются самыми пылкими возлюбленными.
Требуется ответить, объясняются ли эти случаи одной и той же причиной, и какова причина такого положения вещей?
Почему искусство циркового фехтовальщика и искусство воина различны, это объяснили Ян Чжу и Чжуан-цзы. Искусный игрок при ставке на черепицу начнет волноваться, если ставкой станет серебряная застежка, и способен потерять рассудок, если на кону вся Поднебесная.
Человеческая деятельность многообразна, простор для различий между мастером и учеником огромен. И все же важнейшее различие вносится не мастерством и не упорством, оно возникает тогда, когда встает вопрос о жизни и смерти. Пока этот вопрос не встал, никто не может предсказать, сохранит ли остроумец свое остроумие перед лицом смертельной угрозы, будет ли грубиян все так же груб, сможет ли цирковой фехтовальщик применить свою виртуозность. Заглянувший в зрачок смерти увидит там свое отражение – вот только сможет ли себя опознать?
Искусство девушек, торгующих своим телом, столь же отлично от безоглядной любви – и по тем же причинам. Ведь любовь, при которой отдаешь себя навсегда, есть репетиция смерти, и потому она воистину серьезна. Что смогут прибавить к ней навыки фехтования или кокетства? Ничего существенного.
Мы готовы сказать, что именно опыт воина, а не фехтовальщика содержит истину, а любовь, оплаченная деньгами, незаконно носит свое имя – имя любви. В чем-то такие утверждения справедливы, но в них не вся истина.
Подумаем о художнике, которому заказаны две работы, и одна оценена в тысячу юаней, а вторая всего лишь в один. Кто же будет настоящим художником – тот, кто заведомо лучше выполнит первый заказ, или тот, кто, приступив к труду и погрузившись в самозабвенность, забудет о соотношении с оплатой?
Нечто подобное происходит и с истинным воином: он лучший не потому, что близость смерти вдохновляет его, а потому, что эта близость не собьет его с толку, искусство же потребует полной отдачи. Да и любовь совершенна лишь в том случае, если она забывает о совершенстве. Как любовь, она одна и та же и под знаком вечности, и в кратком мгновении, которое может выпасть на долю любого из смертных. Все это хорошо понимали мудрые мужи, следующие путем дао.
14. Нить
Идеальная нить должна быть тонкой и прочной. Но эти ее свойства противоречат друг другу, они совместимы лишь в небесном эталоне, где они, наоборот, друг друга усиливают. Нитки же, которыми мы пользуемся на земле, либо прочны в ущерб тонкости, либо тонки, вплоть до невидимости, – но в ущерб прочности.
ТРЕБУЕТСЯ дать ответ, похожи ли узы дружбы на идеальную нить, или их природа иная?
Уз ы дружбы разделяют участь всех земных подобий высоких идеалов. Истинная или, лучше сказать, высшая дружба сочетает в себе верность и неназойливость. Мы говорим: настоящий друг – это тот, кто никогда не бросит в беде. А про себя с горечью добавляем: и никогда не оставит в покое. Поэтому узы дружбы, как всякие узы, поддерживают при падении, но стесняют в движениях. Вообще, наши важнейшие аффекты и состояния сплетены из тех же нитей, даже настоящее знание должно быть обширным и в то же время быстро применимым.
Следует также заметить, что, оказываясь перед выбором, мы вынуждены отдавать предпочтение одному из противоположных свойств, и, как правило, прочную суровую нить мы предпочитаем шелковистой нити. Утонченность прекрасна, однако надежность больше ценится на земле.
Но есть и исключения из общего правила: чтобы это увидеть необязательно даже обращаться к небесам. В созданиях художника утонченность нисколько не мешает прочности, они равно необходимы, как основа и уток; пожалуй, это неземное начало и восхищает нас в искусстве. Произведения искусства сплетены из тех же нитей, которыми пользуются боги. Только боги ткут из них собственное бессмертие, а человек лишь бессмертие своего произведения.
Окажись в нашем распоряжении идеальная нить, самая тонкая и самая прочная на свете, мы быстро сообразили бы, что она ни на что не годна. То есть, годна ровно на то, чтобы быть идеальной нитью.
Ищущий идеальной дружбы, скорее всего, никогда не найдет себе друга. А если судьба и предоставила бы внезапно такой удивительный шанс, искатель идеала очень скоро впал бы в тоску от осознания собственного несовершенства. Принято думать, что все отклонения от идеала вызваны поправкой на человеческую природу. Поэтому совершенным считается такое устройство совместной жизни, которое требует наименьшего количества поправок. При этом забывают, что только отклонения от идеала и придают жизнеспособность вещам и качествам. Сама жизнь является таким отклонением.
И узы дружбы притягательны благодаря игре сходного и различного, а не благодаря тому, что тебя каждый день заставят убеждаться в собственной никчемности.
15. Относительность пустоты
Если со стола убрать тушь, кисточки, книги, то стол окажется пустым. ТРЕБУЕТСЯ ответить, будет ли отсутствие вещей на столе тем же отсутствием, что и отсутствие в природе того, что ей противоречит?
Тот, кто думает, что о небытии нечего и сказать, часто бывает просто невнимательным. Отсутствие сохраняет следы отсутствующего.
Вот со стола все убрали. Стол опустел, на нем ничего нет. Однако, если мы попробуем исследовать это ничто как отсутствие, мы, может быть, обнаружим волосок от кисти, пятно пролитой туши или вмятину от тушечницы. Но если даже ничего такого мы не обнаружим на поверхности стола, мы без труда найдем это в памяти – и тушь, и кисть, и книги. Стало быть, их отсутствие не бесследно.
Более того, отсутствие всех этих вещей на столе отличается от их отсутствия в лодке, в горной пещере, и уж тем более отличается от небытия тех начал, которые невозможно даже помыслить. Вообще, следы отсутствия порой говорят нам больше, чем зримые свидетельства присутствия. Небытие может рассказать о том, чего именно нет, гораздо подробнее, чем бытие о том, что в нем есть. Наоборот, о том, чего нельзя даже представить отсутствующим, попросту нечего и сказать.
Внимательность, проявляемая к небытию, к пустоте, есть лучший способ узнать что-либо действительно важное о сущем. И любое ничто в тени сущего отличается от небытия, при котором сущего вообще нет, но и такое абсолютное небытие мы способны вообразить, лишь отталкиваясь от отсутствия тушечницы на столе.
Различие, о котором спрашивается в задаче, существует, но существует лишь для отсутствующего, а не для самого отсутствия. Ибо небытие, постигающее любую сущую вещь, и небытие, которое постигает все сущее, – одно и то же. И речь наша неизбежно будет идти об отсутствующем, как о некотором бытии, но никогда о самом небытии.
Но этого мало, ведь даже речь об отсутствующем свойственна скорее простолюдину, чем сюцаю. Как раз человек, лишенный благородства и образованности, начинает свою речь с обсуждения того, чего у него нет, и далее способен часами говорить об отсутствующих предметах своего тщеславия, вожделения и безрассудства. Напротив, удел благородного мужа, и удел нелегкий, состоит в том, чтобы говорить преимущественно о сущем, не отвлекаясь на проявления небытия.
16. Указательный жест
Ни одно живое существо, кроме человека, не способно к указательному жесту. Те м не менее среди людей показывать пальцем считается чем-то неприличным, причем не только подданные Поднебесной избегают этого жеста, его избегают и люди степей и даже далекие северные варвары.
ТРЕБУЕТСЯ ответить, почему это исключительно человеческое достояние всюду подпадает под запрет?
Указательный жест находится у самых ворот разумности, задача же состоит в том, чтобы миновать ворота и пройти как можно дальше. Родители радуются, когда ребенок начинает указывать пальцем на предметы, но радость их не бесконечна, рано или поздно жест вызывает осуждение. Ничего удивительного, ведь и первая попытка ползать доставляла в свое время радость родителям.
Указательный жест подлежит последующей отмене по той же причине, по какой убирают строительные леса после того, как дом построен. Смысл культуры состоит не в том, чтобы обеспечить минимальные условия человеческого, а в том, чтобы раскрыть максимум возможностей, доступных человеку.
Искать смысл того или иного первичного запрета, – задача совершенно бесполезная. Смысл не предшествует таким запретам, а появляется как их результат. И на вопрос: «Почему постыдно показывать пальцем?» – следует ответить так: «Потому, что пальцем показывать стыдно». Сила стыда великая вещь, но стыду необходимо должное количество запретов, чтобы он мог набрать свою силу.
Почему-то принято считать, что все в мире имеет свои причины. Это не так, многое вызвано к жизни чужими причинами, а самые важные вещи мира – беспричинны.
17. Выбор
Погонщик Фао очень любил своего дрессированного слона и недолюбливал своего родного брата. Со слоном Фао виделся каждый день, проводя с ним немало времени, с братом же он встречался от силы раз в год и не испытывал желания видеться чаще. Однако нет никаких сомнений, что если бы погонщика поставили перед выбором сохранить жизнь лишь одного из них, он сделал бы выбор не в пользу любимого слона, а в пользу нелюбимого брата.
ТРЕБУЕТСЯ решить, можно ли обвинить Фао в неискренности? А если нет, то какова природа его несовершенства?