Я знал. Я был уверен. Из Бостона я направился в Байглоу (Мэйн), где прекращается местная линия железной дороги. Оттуда я проехал миль восемь дилижансом до маленькой деревушки Юстис, с 50-ю жителями, лежащей на опушке леса.
Затем последовало нечто, пожалуй потруднее одинокой двухмесячной жизни в лесах, а именно — тряска на протяжении 16 миль по узкому тракту на одноколке. Проделав этот путь, я очутился у Кинг-энд-Бартлетских лагерей, где и провёл последние дни перед тем, как войти в дремучие леса.
У самых лагерей расстилается озеро Кинг-энд-Бартлет шириною одну милю. Там, в присутствии профессиональных охотников и спортсменов, живших в палатках в ближайших окрестностях, я разделся и вошёл в чащу леса, сняв с себя всю одежду и ничего не взяв с собою.
В своём месте я расскажу о моей борьбе за существование в первые дни пребывания в лесу. Теперь же я хочу описать одно утро, когда я проснулся в блеске солнца, щедро лившего свои лучи под навес моего шалаша.
Я поднялся и сделал десятую зарубку на моём, шесте-календаре. Было тринадцатое августа, и я вдруг вспомнил, что это день моего рождения. Я отдался своим мыслям, и вся моя прошлая жизнь, все воспоминания моего детства столпились и прошли пред моим умственным взором, пока я сидел рассеянно глядя на деревья. Мысленно я увидел наш старый дом на лесной опушке в Вильтоне, Мэйн, где я родился ровно 44 года тому назад. И я увидел самого себя маленьким мальчиком, ясно как наяву.
До этого утра в лесу я как-то ни разу не задумывался о том, как много сделала для меня моя мать. А ведь это она научила меня всему, что мне известно о лесах и лесных обитателях.
Я вспомнил, как тяжко нам приходилось, когда мой отец вернулся домой после Гражданской Войны, искалеченный и совершенно неспособный кормить семью.
Моя мать родилась в глуши Канады — там, где живут индейцы, — и была самым отважным человеком из всех, кого я знал. Во времена наших лишений в Вильтоне она одна поддерживала всю семью в течение 10 лет. Нас было: отец, два моих брата, сестра и я.
Зимой она таскала дрова из лесу, и у нас в доме всегда было тепло. Летом она собирала ягоды и но сила их на продажу в деревню за шесть миль от нас. Она плела корзинки, шила мокасины и брала на дом всевозможную работу. Она работала за всех и на всех и кое-как сводила концы с концами.
Мне казалось — в это утро дня моего рождения, когда я лежал голый на земле, что я вижу перед собой её улыбающееся лицо.
Мне живо вспомнился день, когда мы были завалены снегом, а у матери дома нашлось только одно единственное яйцо индюшки. Этого было далеко недостаточно для шести голодных человек, но мать быстро сообразила, что делать. Она взяла пригоршню оставшейся у неё муки и сбила вместе с яйцом в тесто. Этой стряпнёй мы кормились три дня. За всё это время сама мать не прикоснулась к этой еде, уверяя, что она не голодна.
Задняя дверь нашего дома открывалась прямо в лес, так что, сделав два, три шага, я уже был в лесу. Однажды, играя в лесу, я подумал, что я уже большой, — мне было тогда 10 лет — и могу стать охотником. Я вошёл в дом и взял наше старое фамильное ружьё. Оно было значительно длиннее меня самого, но я кое-как тащил его за собой в лес. Снег был глубиной футов в восемь. У меня на ногах были ночные туфли отца, которые, как лыжи, держали меня на поверхности снега. Ещё дом не исчез у меня из виду, как меня остановил шум, раздавшийся с верхушки дерева. Я поднял голову и увидел что-то тёмное, двигавшееся среди ветвей.
Моей первой мыслью — как сейчас помню — было бежать. Но я собрал всё своё мужество, с большим трудом поднял ружьё к плечу и выстрелил. Животное не ответило ни единым звуком, но через мгновение волосы дыбом встали у меня на голове; оно, медленно пятясь, ползло вниз по стволу дерева.
Я завыл, кинул ружьё, запутался в своих огромных туфлях и полетел лицом в снег. Но я тут же вскочил и понёсся к дому, оставив туфли на снегу.
Добежав до дому, я снова растянулся на земле и заревел, мать и отец выбежали из дверей — кто стрелял? кого там убили?
— Медведь гонится за мной! — завопил я.
Мой отец сбежал, хромая, по ступенькам и, сильно тряхнув меня, закричал:
— Чего ты там врёшь? Все медведи теперь лежат у себя в берлогах!
Мать успокоила его и поставила меня на ноги.
— Ну, рассказывай, что случилось? — сказала она. Когда я выпалил свой рассказ до того места, как животное стало сползать вниз по стволу, мать поспешила уверить меня, что это был не медведь, а ёж!
Оба они знали, что ёж в самом деле очень похож на маленького медвежонка, съёжившегося во сне, и потому не донимали меня больше этой историей.
Я громко рассмеялся в своём лесном одиночестве в упомянутый день 13-го Августа, впомнив это моё детское приключение. Но моя серьёзность вернулась ко мне, как только я вспомнил другое событие моего детства: моё бегство из дому.
Убежал я с целью поступить на морскую службу. Было мне тогда всего только 13 лет.
В долгие зимние вечера мой отец, много видевший на своём веку, рассказывал мне увлекательные истории о море и многомачтовых кораблях, пересекающих океаны. Эти рассказы сильно волновали меня. Целых шесть месяцев я обдумывал план своего бегства. Однажды ночью, после того, как отец здорово выбранил меня за моё нежелание работать в поле вместе с другими мальчиками, я тихонько покинул дом и ушёл в ночной мрак. Пешком дотащился я до Портленда. Это отняло у меня два дня.
Первое, что я увидел, придя в большой город, было судно, готовое сняться с якоря в одной из верфей.
Я обошёл многие верфи в поисках работы, но мой маленький рост был мне всюду помехой, и я уходил ни с чем. Я был обескуражен и сильно тосковал по дому, в этот первый вечер в большом городе. Я ничего не ел с тех пор, как ушёл из дому и мне негде было спать.
Я оставил доки и пошёл по рельсам в поисках ночлега. На этот раз мне повезло: я скоро набрёл на старый амбар в поле по близости от железнодорожного полотна. Я забрался в него, бросился на кучи сена и тотчас же заснул.
Когда я проснулся, солнце светило в дверь амбара. Поглядев в даль, в направлении Портленда, я различил мачты вдоль линии побережья. Поглядел я и вверх по рельсам — в сторону, где находился наш Вилтон. Я был голоден и скучал по дому, но тем не менее море не утратило для меня своего обаяния.
Я вновь поплёлся к верфям. В течение всего дня я встречался лишь с разочарованиями и неудачами. Ни один из капитанов не хотел принять меня на службу.
Это был третий день после моего ухода из дому, а я всё ещё ничего не ел. Ночевать я отправился в тот же амбар, но прежде, чем заснул, принял неуклонное решение с рассветом вернуться домой.
Когда наступило утро, я пошёл по дороге к Вилтону. Голод уже не так сильно мучил меня. Мне вспомнилось, что я где-то слышал, будто человек может прожить без еды девять дней. Со дня моего ухода из дому прошло три дня. Для того, чтобы добраться до Вилтона, мне потребуется ещё два дня. Таким образом, до голодной смерти в моём распоряжении остаётся ещё четыре дня.
В этот день я недолго шёл дорогой к дому. В одной из верфей я заметил стоявшую на якоре двухмачтовую шхуну, которой ещё накануне там не было.
— Дай-ка я попытаю счастье на ней — подумал я, — а если не удастся, пойду прямо домой.
Дойдя до места стоянки мелких судов, я увидел судовую команду, разгружавшую кладь. На бочёнке солёной макрели сидел человек с седыми баками.
— Это он и есть, — решил я.
— Прекрасный день, сэр. Неправда-ли? — приветствовал я его, подойдя ближе.
— Ну, так что ж? — был короткий ответ.
Такая неожиданная реплика не остановила меня. На карту у меня было поставлено слишком много.
— О, ничего особенного!.. Мне просто надо вам что-то сказать.
— Что же вам надо мне сказать? — спросил он, в упор глядя на меня.
— Я хочу просить у вас работы! — выпалил я.
— Ну? — буркнул капитан — на самом деле это был он. — Что же вы умеете делать?
— Я умею править рулём! — ответил я.
В эту минуту я действительно полагал, что умею править рулём.
— Были вы когда-нибудь на море?
— Нет, сэр.
— Вот как? Почему же вы думаете, что умеете править рулём? — спросил он.
Как раз в ту минуту, когда моя мысль безнадёжно блуждала по сторонам в поисках сколько-нибудь удовлетворительного ответа, из каюты вышел повар с ведром в руке и попросил капитана послать кого-нибудь за свежей водой к водокачке в конце верфи.
Я стоял рядом с капитаном, и он послал меня за водой, пообещав взять меня с собой в ближайший рейс.
Наконец-то меня берут в море! Я становлюсь настоящим моряком. А главное — мне дадут чего-нибудь поесть!
На этой шхуне я проделал несколько береговых рейсов.
Однажды шквалом сорвало кливер с бушприта. Помощник капитана обругал меня «сухопутным лентяем» и другими отборными, совершенно непечатными ругательствами, в результате чего я покинул судно. Высадился я в Портленде, имея в кармане два десятидолларовых билета, — первые деньги, заработанные мной, и немедленно отправился домой.
Прежде всего я накупил подарков для всех членов семьи. Какое это было радостное возвращение под отчий кров! Отец был в деревне, когда я пришёл домой. Он явился позже, когда я рассказывал матери о своих приключениях. Увидев меня — блудного сына — он с минуту постоял неподвижно, не сводя с меня глаз. Затем, не сказав ни слова, он ушёл в соседнюю комнату. Это задело меня сильнее, чем все шлепки, когда-либо выпадавшие от него на мою долю.
В тот же самый вечер, через два часа после моего возвращения, я осторожно спустился по лестнице и опять убежал из дому, как год тому назад.
На этот, раз я ушёл на много лет.
Сначала я плавал на береговых судах. Потом я прослужил некоторое время на судах дальнего плавания. Я объехал едва ли не весь свет. Затем я поступил в военный флот Соединенных Штатов, в котором пробыл несколько лет. После этого я решил поплавать по пресным озёрам.
В стране Великих озёр я познакомился с индейскими племенами Сиуксов и Чиппуа, кочевавшими по всему западному побережью Мичигана. Я бросил матросскую службу и стал жить с индейцами.