В этой школе еще моя бабушка училась, а потом она поступила на филфак, на итальянское отделение, и занялась своими поэтами Средневековья, Петраркой и Данте. Кандидатскую написала, потом докторскую. Теперь она известный ученый. И папа здесь учился, и мама. Они в школе и познакомились. Влюбились, а потом в девятнадцать лет поженились. После университета мама стала работать переводчиком и организовывать путешествия во Францию и в другие страны мира.
И, когда пришло время, меня тоже хотели отдать в эту школу, по традиции. Она у нас рядом с домом. Но тут воспротивился папа.
– У ребенка явная склонность к математике, ему в физмат надо, а не парле-вуфрансе, – сказал он за семейным ужином. Мне только исполнилось шесть лет, и хотя мне было все равно, в какую школу идти, я прислушивался к разговору с интересом. Все-таки он касался моей судьбы. Тем более мой друг детства Никита, с которым мы ходили в один детский сад, собрался в эту школу.
– Это семейная традиция, – напирала бабушка.
Дедушка молчал. Соблюдал нейтралитет.
– Миша, пусть пока он поучится здесь, а в старших классах, если захочет, то переведем его, – уговаривала мама.
Папа хмурился.
– Была бы девочка, вопросов бы не было, – бормотал он.
Но девочки у них не было. У них был я.
В итоге, женская часть нашего семейства мужскую все-таки победила.
Но я верю в то, что мысль материальна. В моей жизни это подтверждается опытом. Папина мысль, видимо, была очень сильна. В тот год, когда я перешел в четвертый класс, в школу пришел новый математик. И не просто обычный учитель, а очень известный ученый. У него была какая-то сложная болезнь ноги, и он с недавнего времени не мог ездить на лекции в разные университеты и за рубеж, а жил он как раз в соседнем со школой дворе. И он пришел к нам преподавать. Ходил он все время с палочкой и часто присаживался отдохнуть.
И, когда он начал с нами заниматься и вести математический кружок, наша школа вдруг стала брать первые места в математических олимпиадах. Сначала в районных, потом в городских, а потом и во всероссийских. А вскоре вообще получила звание «гимназии с углубленным изучением французского языка и математики». У нас уникальная школа, она одна такая. Обычно же либо то, либо другое.
Зовут математика Вячеслав Анатольевич, а мы между собой называем его просто Вячик. Он небольшого роста, седой и в больших квадратных очках с толстыми стеклами. Но, когда он преподает, его невзрачная внешность исчезает, он так интересно рассказывает! Даже девочки сидят, раскрыв рот. Даже Попова, которая все время говорит: «Я чистый гуманитарий, не люблю я эти сухие безжизненные науки», и та у него примеры решает, как компьютер. А Антон, главное достоинство которого – папа-француз-дипломат, и тот с полутройки, то есть тройки, которую ему ставили только за красивые глаза и за папу, до четверки поднялся.
– Главное – понять алгоритм, – часто говорит математик. – Если есть ясность, то остальное – дело практики. Каждый шаг должен быть осознан. Если вы что-то пропустили, не идите вперед, пока не поймете этот шаг полностью. Иначе ваш пробел обернется большой дырой, и вам уже из нее не вылезти.
Когда я первый раз выиграл в пятом классе городскую олимпиаду, мама сказала:
– Какое же правильное решение мы приняли, что отдали тебя в эту школу.
А папа сказал:
– Ваш математик – гений. Вот что может сделать одна выдающаяся личность с детьми.
А бабушка сказала:
– Я всегда знала, Илья, что ты умней нас всех. Так держать.
Дедушка ничего не сказал, только улыбнулся, но в его глазах светилась гордость.
По этому случаю мы пошли в ресторан. Потому что готовить маме и бабушке было, как всегда, некогда а отметить всем хотелось.
– Твоя первая большая победа, – бабушка расчувствовалась больше всех. – Путь длиной в тысячу шагов начинается с первого шага, – процитировала она.
– Это Данте? – спросил я. Чаще всего, когда цитата философская, это именно он. Я почти всегда угадывал. Но тут не угадал. Бабушка засмеялась:
– Нет, это китайский мыслитель Лао Цзы.
Мы хорошо посидели. Я заказал борщ со сметаной и драники, а потом еще добавку, мама с бабушкой – по салату (они вегетарианки), а папа – целую утку с гарниром: вареной картошкой и апельсинами. Я у него тоже попробовал.
К сожалению, это был последний наш семейный вечер. Через месяц родители разошлись. Я не знаю, что не так. Ничего я не чувствовал. Говорят, интуиция подсказывает и все такое. Я и с психологом потом общался, и она меня спрашивала про климат в семье. Да все нормально было! У нас всегда дружно в доме и спокойно. Каждый своим делом занимается. У бабушки свой кабинет, у меня тоже комната есть. Гостиная у нас большая, и мы собирались там иногда по вечерам, «Что? Где? Когда?» смотрели по телевизору (бабушка любит, они с дедом в студенческие годы тоже участвовали и многих игроков знают) или, когда мама приезжала из путешествий, слушали ее рассказы и фотки на компьютере разглядывали. Я дома люблю бывать, мне тут хорошо. Я думал, что всем нам хорошо. Может, только мама часто уезжает, но это же не причина для развода?
Папа мне тогда сказал просто:
– В жизни всякое бывает, Илья. Никто не виноват. Мама чудесный человек, и мы остались друзьями. И с тобой тоже, я надеюсь?
Я кивнул, еще не до конца все поняв. Только потом дошло, что мой мир сломался. И во мне что-то сломалось тоже.
Глава 9Что с математиком?
Сегодня я шел в школу нога за ногу. После вчерашнего объявления об отъезде Ксюхи я постоянно думал о ней. И о себе, конечно, тоже. Как же я останусь без нее? Буду приходить каждое утро и видеть рядом с Алиской пустое место? Я уже сейчас чувствую пустоту внутри, как будто у меня забрали что-то ценное, хотя никто еще ничего не забрал и Ксюха ходит в школу как ни в чем ни бывало.
Волосы она обычно убирает в такую штуку на затылке, как у балерин. И хотя она совсем не красится, она все равно в нашем классе самая красивая.
Хотя Никите, например, почему-то нравится Белла Белецкая. Она очень яркая, не спорю, и носит по пять браслетов на каждой руке. Каждый день она делает новую прическу с разными заколками, а глаза подводит карандашом.
Я стал обращать внимание на внешность девочек после спектакля, когда на премьеру все, кроме Ксюхи, пришли накрашенные. А мадам Вейле сказала:
– Девочки, зря вы так ярко макияж нанесли, в вашем возрасте красота – в естественности.
А мужчине необязательно быть красивым, думал я, вспоминая спектакль и главного героя. Главное – чтобы женщине было с ним интересно.
Впереди я увидел нашего Вячика. Он уже заворачивал за угол дома, в школьный двор. Он шел, странно прихрамывая. Еще больше подволакивал ногу, чем обычно. Вдруг… он пошатнулся и…
Упал! Прямо как шел, так и упал, лицом вниз. И остался лежать на животе, не двигаясь.
Я подбежал к нему. Он лежал ничком, прямо на асфальте. Я нагнулся.
– Вячеслав Анатольевич? – я осторожно взял его за плечо, но в ответ раздалось только невразумительное бормотание и стон. Я перевернул его на бок. Глаза у него были открыты. Но он меня не видел как будто. Неужели он умер? Что делать? Неужели вот так просто можно упасть и умереть? Ни с того ни с сего?
Я выхватил из кармана телефон и непонимающе уставился на него. Надо вызвать скорую! Как ее вызвать? На что нажать? Как будто все мысли выветрились из головы, я видел только пустой экран телефона, на котором плавали разноцветные кружочки.
Краем глаза я заметил, что математик дышит – его бок поднимался и опускался. Еле-еле. Чуть заметно, но все-таки! Значит, он живой! Может, надо было ему искусственное дыхание сделать? Но я же не умею!
Внутри меня бился кто-то безумный, как будто хотел вырваться из клетки и убежать. Нужно было успокоиться! Я сделал длинный вдох и выдох! Прижал палец к экрану телефона, разблокировал его. Перед глазами все плыло, я почти наощупь набрал 103. Что им сказать?
– Здесь человек упал! Пошатнулся и упал! Он живой, но еле дышит! Приезжайте скорей! – Я продиктовал адрес.
Пока ехала скорая, я пытался разговаривать с математиком:
– Вячеслав Анатольевич, вы меня слышите?
Его глаза смотрели на меня, ничего не выражая. Лицо исказила ужасная гримаса. А нога периодически подрагивала.
А вдруг это эпилепсия и у него припадок?
На уроке ОБЖ нам говорили, как ее распознать – нужно задать простой вопрос. И если это эпилепсия, то человек не сможет ничего сказать.
Я пробовал еще раз.
– Вячеслав Анатольевич, я Илья Лейно, вы меня узнаете? Из восьмого А.
Математик смотрел на меня и молчал, а у меня все холодело внутри от этого взгляда. Казалось, что там, за глазами, никого нет. А потом он закрыл глаза. И мне стало совсем страшно.
Где же скорая? Почему так медленно едет? Вдруг он умрет прямо на моих руках. Я прислушался, но никакой сирены не услышал, даже вдали.
Через двор прошла женщина с коляской, в которой пронзительно кричал ребенок. Может быть, добежать до нее, попросить помощи? Но не хотелось оставлять математика одного лежать здесь. Почему-то мне казалось, что пока я рядом, он не умрет.
Я снова прислушался. Ничего. Только легкий шелест листвы. Каркнула на дереве ворона. Вдалеке привычно гудела дорога. Вроде бы все как обычно. Каждый день я это вижу и слышу. Но сегодня привычный мир разорвался по швам. Тут человек умирает. А я не знаю, как его спасти, как сделать так, чтобы все вернуть, как было, чтобы жить по-прежнему и не думать о смерти.
Бабушка! Нужно позвонить ей! Она все знает!
Я набрал номер. И закричал в трубку:
– Ба, срочно! Математику плохо! Мы в нашем дворе.
Бабушка прибежала через минуту, бледная, в накинутой на спортивный костюм куртке. Она наклонилась над Вячеславом Анатольевичем, осторожно взяла за руку, пощупала пульс. Замерла. Потом сунула руку ему под куртку, туда, где на шее сонная артерия.
– Учащенный.
Потом она заглянула ему в лицо: