– Инсульт.
Мы посмотрели друг на друга испуганно, и я увидел, какое белое у бабушки лицо. Это страшное слово я знал. От инсульта умер дед.
У него это тоже случилось на улице. Он в другом городе шел с конференции в гостиницу. И упал. Но ему никто не помог. Все думали, что это просто пьяный валяется на тротуаре, и проходили мимо. А мой дедушка вообще не пил! Никогда…
– Помоги, – прошептала ба. Я опустился на колени, подсунул руку математику под плечи, и мы вместе осторожно перевернули его на спину.
– Положи его голову себе на колени, – сказала бабушка, – и держи так. Голова должна быть повыше. Главное – не тряси его, нужно, чтобы больной сохранял неподвижное положение. Не дрожи так!
Я немного успокоился. Бабушка, когда не витала в облаках, была очень здравомыслящей.
– Теперь надо расстегнуть ему куртку, – бабушка словно проговаривала про себя какую-то инструкцию. Она размотала шарф, который Вячеслав Анатольевич носил поверх куртки, и потянула молнию вниз. Показалось худое горло с кадыком.
– А он не простудится? – спросил я.
– Надеюсь, нет, – ответила она. – Но сейчас важнее, чтобы свежий воздух попадал в легкие.
Вот и скорая. Я посмотрел на часы. 8:50. Всего через десять минут после того, как я их вызвал. А мне эти минуты показались вечными. Из машины выпрыгнули двое медбратьев и вытащили носилки. Врач-реаниматолог, высокий мужчина в синем костюме, наклонился к математику и проделал все то же, что и бабушка раньше – пощупал пульс, оттянул веко и посмотрел зрачки, а еще постучал молоточком ему по коленям. Потом подошел к нам:
– Это ваш родственник?
– Сосед, – с достоинством сказала ба.
– Это мой учитель, – сказал я.
– Ясно. Паспорт у него есть?
Мы переглянулись.
– Не знаем.
– Но я могу сказать, как его зовут. Он в нашей школе работает. Он известный ученый!
Пока медбратья укладывали математика на носилки, врач записал все данные.
– Вот мой номер, – бабушка протянула визитку. У нее всегда они во всех карманах. «Мало ли где пригодится?» – часто приговаривает она. «Лейно Таисия Андреевна», – написано на черной карточке золотыми буквами. «Доктор филологических наук, профессор».
– Позвоните, пожалуйста.
Врач коротко кивнул.
– Позвоним.
Проводив бабушку до дома, я побежал в школу. Еле успел до звонка. Наверное, вид у меня был безумный, потому что, когда я плюхнулся за парту, Никита спросил:
– Илюха, ты чего такой всклокоченный? Проспал, что ли?
Но тут прозвенел звонок, началась литература, и я ничего не ответил.
После первого урока в класс вошла директор. Ее лицо было похоже на маску мумии, серое и страшное. Она постоянно соединяла и размыкала пальцы, а губы ее то сжимались в тонкую ниточку, то она их закусывала, словно боялась, что изо рта сейчас вывалится что-то, чего нам не положено знать, и пыталась это удержать.
– Друзья, у вас сейчас по расписанию м-математика, – она запнулась. Класс замер. Все почувствовали, что случилось что-то неприятное. Белецкая с Терлецкой испуганно переглянулись, потом, как по команде, отвели взгляд друг от друга и уставились на директора. Наша директор обычно улыбчивая и элегантная, как настоящая француженка, а тут она сама на себя была не похожа. Только бы ее тоже не схватил удар.
– Но Вячеслав Анатольевич заболел. Его увезли на скорой в больницу… – она продолжила как будто через силу и обвела глазами класс.
– Мы пока не в курсе, что случилось, знаем только, что скорую вызвал ученик нашей школы.
В оглушительной тишине вдруг раздался оглушительный грохот. Это Антон Каш уронил ручку. И наклонился за ней. Все как один посмотрели на него.
– Это Антоха, – я услышал Алискин шепот и скосил глаза налево. Ксюха и Алиска смотрели на Антона с одинаковым выражением лица, в котором читалось чуть ли не почтение. Попова, как будто чувствуя эти взгляды спиной, панибратски положила Антону руку на плечо, словно говоря: «Он мой. Мой герой».
На перемене все переговаривались и переглядывались, но спросить Антона в открытую никто не осмелился. А я тоже не стал ничего говорить.
Но немного было неприятно, что Ксюха, как и все, создала себе кумира да так быстро.
Глава 10Подруга или…
Сегодня с двух последних уроков я отпросилась, ездили с мамой и Улей в консульство, подавать паспорт на визу. Всю дорогу я молчала, а Уля пела свои песенки из трех слов: Уя, Уя, – это она про себя, Юша, Юша, – это она про меня, и мама, мама, – это про маму. И так всю дорогу по кругу. Уя, Уя, Юша, Юша, мама, мама… Уя, Уя…
Мама смотрела в зеркало заднего вида на Улю и счастливо улыбалась. А до меня никому и дела нет.
У консульства стояла толпа народу, но нам мадам Вейле сказала пройти без очереди.
– Je suis stagiaire[8], – пробормотала я, подойдя к огромному охраннику. Только бы он сказал, приходите завтра, все закрыто! Но нет. Он коротко кивнул и открыл передо мной дверь. Мама с Улей остались за ней, а последнее, что я слышала за спиной, был недовольный ропот толпы.
– Паспорт будет готов через три недели, – сказала француженка в окошечке. У нее губы были накрашены красной помадой, а на шее – зеленый шелковый шарфик. Маме тоже такие нравятся.
Значит, со второй четверти мне придется учиться в Париже. Мадам Вейле разговаривала с мамой и рассказала, что принимать меня будет семья адвокатов с тремя детьми. Средняя дочь как раз моего возраста. И все надеются, что мы с ней подружимся.
Как бы повернуть это назад? Сделать, чтобы этого не было? Так замирает сердце, и в груди тошнота. А чем дальше, тем сложнее что-то изменить. События несутся с бешеной скоростью, как снежный ком с горы.
Я заперлась в комнате, но мама позвала обедать. На кухне вкусно пахло корицей. Это значит – пирог будет. Мама в хорошем настроении, но как же к ней подступиться? Я уже все испробовала за эти два дня. И кричала, и плакала, и дверью хлопала. Но родители – ни в какую.
– Мы тебя понимаем, – в один голос говорили они. – Но…
Это их «но» просто вымораживает! Если бы понимали, то не было бы никакого «но»! А раз оно есть, значит, не понимают!
Сегодня на обед был салат с киноа. Я ковырялась в тарелке. Есть не хотелось вообще. Уже какой день. Как будто внутри что-то сломалось, и я теперь не чувствую вкуса. В голове только одна мысль, и крутится она постоянно.
– Что случилась, котик? – мама какая-то неожиданно ласковая. Обычно она таким голосом только с Улей разговаривает, а со мной, типа, «по-взрослому». А раньше это я была «мышонком, малышкой и солнышком». А теперь я только Ксюша, а иногда даже – Ксения.
– Почему ты ничего не ешь?
– Не хочу, мам.
– У тебя желудок?
Мама знает, что на нервной почве у меня часто случаются спазмы в желудке. Это гастрит. Доктор сказал, еще в детстве, что нервничать мне нельзя.
– Да нет, все нормально. Спасибо. – Я положила салфетку и встала из-за стола.
Надо собираться на конюшню. Вдруг вспомнилась сегодняшняя новость про математика. Надо же, Антон его спас. Не ожидала от него.
Весь день в школе мы только и делали, что обсуждали Каша и Попову. Она от него не отлипала ни на шаг. В столовой они о чем-то таинственно шептались, как заговорщики. А все вокруг ходили, смотрели на них, как на королевскую чету, с восхищением. Попова аж светилась. На перемене, когда я уходила из школы, я случайно увидела их в сквере. Они сидели на скамейке, обнимались и целовались.
Я набрала Алиску. Поговорить с ней на другие темы в школе не было времени.
– Мне скоро визу дадут… – я уныло посмотрела в камеру телефона. Алиска слегка поджала губы, но потом изобразила улыбку.
– Ну супер. А что ты вечно кислая такая? Из-за коня, что ли, своего?
– Ну да. Из-за него. Понимаешь, он такой… – я вздохнула, – он умнее собаки. Он меня чувствует как будто телепатически.
Но она только фыркнула.
– Телепатически. Скажи еще, что он все понимает, но сказать не может. Что он как человек, и даже лучше.
Я открыла было рот, чтобы сказать, что так и есть, но Алиску уже понесло:
– А хочешь, я вместо тебя поеду? Париж, все такое, лойс! Ля дерньер дансо-о-о, – ужасно фальшиво запела она. Это песня Индилы, старая уже, но ее Диана Анкудинова перепела, и мы с Алиской пару лет назад любили под нее прыгать и плясать, когда она приходила ко мне в гости. Я всегда думала, что Алиска – настоящий друг.
С ней так здорово смеяться.
Мы столько пережили вместе!
И страшного, и смешного.
Мы часто вспоминаем, как хохотали на мой день рождения, когда мне исполнилось десять лет.
Родители тогда подарили мне квест по Гарри Поттеру. Я пригласила девочек, Марину и Тасю с конюшни, и, конечно же, Алиску, и мы отправились за приключениями.
Когда мы с мамой и девочками вошли в приемную комнату, нас встретила женщина в мантии и с волшебной палочкой.
– Я профессор Макгонагалл, – представилась она и поправила остроконечную шляпу. Марина тихо хмыкнула, а Алиска выступила вперед и подала руку:
– А я Алиса. Возьмете меня в Гриффиндор?
Все засмеялись, и я почувствовала, что мне стало легко.
– Ваша задача – найти дневник Тома Рэддла и уничтожить его! – торжественно сказала преподавательница. – Вы окажете огромную помощь профессору Дамблдору, если сможете сделать это.
Мы кивнули.
– Но учтите, впереди вас ожидают опасности, – предостерегающе сказала она, и я услышала, как кто-то тихонько пискнул. Наверное, это Тася. Она всего боится. Она однажды мышь увидела на конюшне и так заверещала, что эта мышь в обморок, наверное, сама свалилась. А Марина снова хмыкнула. Она скептик, ее ничем не прошибешь. Алиска ее протестировала по темпераменту и сказала: «Флегма, что тут сделаешь». Себя она считает сангвиником, а меня меланхоликом. Хотя я думаю, что она холерик, слишком бурный у нее темперамент.
– К картинам в комнатах прикасаться с осторожностью! А если вам понадобится помощь, все вместе поднимите руки! Духи Хогвартса спасут вас! – таким было последнее напутствие профессора Макгонагалл. И Марина хмыкнула в третий раз.