(Ест.) Как же ты не узнал меня, Раубах?! Я так любил тебя. Такого ученика, как ты, у меня не было за все тридцать семь лет моей педагогической деятельности… А ты знаешь, Раубах, что все мальчики из твоего класса погибли?
Д и т е р. Знаю.
Н а у м а н. Это я виноват, что они погибли.
Д и т е р. Вы? Почему… вы?
Н а у м а н. Я был плохим историком. Историк должен не только знать, что было, он обязан предвидеть… (Осматриваясь по сторонам.) Но ведь я… Я предвидел! Я знал. Я все знал наперед. Я знал, что все кончится катастрофой. Но я скрыл это от всех. И твои товарищи погибли. Они верили мне, но я не сказал им правду. Сперва я не мог решиться, я боялся… я хотел жить. А потом я забыл… правду. Она куда-то ускользнула, исчезла. И мне стало легко жить. Меня уважали, награждали… А потом вдруг я нашел ее… несколько дней назад… Там, в нише, за бочками… Я спал каменным сном почти восемьсот лет… У меня все затекло, Раубах…
Г е л ь м у т. Возьми у него гранату, Дитер.
Н а у м а н. Гранату я вам не отдам. Вы дети, а граната — это не игрушка. Граната — это смерть… А ты, Дитер, должен жить… Ты умный, одаренный мальчик, у тебя прекрасная голова, и ты когда-нибудь принесешь славу Германии! (Испуганно.) А эти… они хотят тебя уничтожить? Ты у них в плену. Я спасу тебя. (Вскакивает, заносит над головой руку с гранатой.) Отпустите его! Развяжите ему руки!
Д и т е р. Господин Науман, я свободен, мои руки не связаны.
Н а у м а н (показывая на Андрея). А он? Почему он связан?
Г е л ь м у т. Утихомирь старика, Тео.
Н а у м а н. Отпустите его! Развяжите ему руки!
Тео быстрым движением связывает руки Наумана, старик испуганно смотрит на Гельмута.
(Дитеру.) Скажи ему, что я ни в чем не виноват. Я всегда честно служил фюреру. Я воспитывал своих мальчиков как воинов великой Германии… Я был награжден высшим орденом. И мои мальчики пали смертью храбрых, как герои. Скажи ему, пусть он сохранит мне жизнь.
Г е л ь м у т. Тебя никто не трогает, убирайся отсюда вон, старый болван!
Н а у м а н. Куда? Отсюда нет выхода, мальчик. А мои воины спят в горе Кифгайзер каменным сном, и я не смог их разбудить. Может быть, ты их разбудишь, Дитер?
Т е о. Пойдемте отсюда, папаша.
Г е л ь м у т (Дитеру). Ты останешься с русским.
Гельмут, Тео, Рейнгольд и Науман уходят.
Д и т е р. Он всегда был молчаливым человеком, учитель Науман. Но когда он начинал говорить, мы прислушивались к каждому его слову. А он, оказывается, не верил в то, что говорил… Он боялся?! Я верил ему больше, чем отцу, я бегал к нему домой. И не только я, все наши ребята… Он вдохновлял нас даже в самые трудные минуты. И после Сталинграда… Когда мы собирались у него и он говорил, каждый из нас был готов умереть… отдать свою жизнь Германии. И они, все ребята из моего класса, они отдали свои жизни. Он их послал. А сам… Какую правду он забыл? Почему он ее забыл?
А н д р е й. Потому, что боялся своего… Гельмута.
Д и т е р. Господин Науман боялся? Этот старик, который ходил с высоко поднятой головой и которому первым кланялся сам господин директор? Нет, он не боялся. Он верил. Я помню его глаза, когда он говорил. Он верил в каждое свое слово. Неужели он лгал? И какую правду он забыл? Да, да, я вспомнил… ходили слухи, что его сын был коммунистом и он выгнал его из дома, отрекся от него.
А н д р е й. Что ты рассуждаешь о сумасшедшем старике, когда ты сам… сумасшедший!
Д и т е р. Почему… сумасшедший?
А н д р е й. Он забыл правду, а ты знаешь ее!
Д и т е р. Я… знаю?
А н д р е й. Да, знаешь! И готовишься к преступлению, вместо того чтобы спасти…
Д и т е р. Тебя?
А н д р е й. Нет, всех, кто наверху, — раненых, женщин, врачей.
Д и т е р. Я не могу их спасти. Что я могу сделать… один?!
А н д р е й. Я сделаю. Но ты должен развязать мне руки.
Д и т е р. Нет, нет…
А н д р е й. Трус. Ты просто трус. Слушай, Дитер, ты же не Гельмут. Ты же не сможешь жить после этого… ты не сможешь смотреть никому в глаза.
Д и т е р. Да, не смогу… Но ты же знаешь Гельмута… он убьет меня. Хорошо, пусть лучше убьет… (Развязывает руки Андрею.)
А н д р е й. Быстрее! Они сейчас вернутся.
Д и т е р. Гельмут убьет меня… убьет…
А н д р е й. Не бойся, Дитер!
Д и т е р (развязывая Андрея). Господи, что я делаю?
А н д р е й. Живей… Поторопись!
А н д р е й. Что делать, командир?
Г а й д е н к о. Смекай, Андрюшка.
А н д р е й. У меня нет времени… Ни минуты… Сейчас они вернутся, и я должен успеть…
Г а й д е н к о. Не спеши, Андрей. Обдумай каждый шаг. Не оступись… Ошибешься — и сам погибнешь, и людей не спасешь.
А н д р е й. Но у меня считанные секунды…
Г а й д е н к о. Когда мы с тобой в сарае у немцев сидели и ты зубами развязал мне руки… помнишь? Что я делал?
А н д р е й. Ты до самой ночи не показывал виду, что ты уже не связан.
Г а й д е н к о. А дальше? Вспомни, что было потом…
А н д р е й. Потом? Ночью, когда сменился часовой, ты попросил вывести нас и только на улице бросился на него.
Г а й д е н к о. Пусть они думают, что у тебя руки связаны. А когда они подготовят взрыв и уйдут, ты выдернешь запал. Ты все понял?
А н д р е й. Понял, командир, понял.
Д и т е р. Они идут! Чего ты ждешь? Беги!
А н д р е й. Дитер, держись так, как будто ничего не произошло. Я связан. Ты понял меня? Я связан. Понял?
Входят Г е л ь м у т, Т е о и Р е й н г о л ь д, укладывают ящики.
Г е л ь м у т. Сходите еще раз, и хватит.
Рейнгольд, Тео и Дитер уходят.
Ну что, русский, не повезло тебе? Зачем только ты полез в этот подвал? Ты, конечно, не подозревал, что тебя здесь ожидает. Что поделаешь… война.
А н д р е й. Война… Но она кончается. И кончается нашей победой.
Г е л ь м у т. Может быть, ты и прав. Но тебе-то что от этого? Твоя судьба все равно не изменится. Что для тебя победа, которую ты не увидишь?
А н д р е й. Я ее вижу.
Г е л ь м у т. Видишь?
А н д р е й. И ты ее видишь. Поэтому ты взбесился и от ненависти готов на все. Но ты рано торжествуешь.
Г е л ь м у т. Ты еще на что-то надеешься?
А н д р е й. А ты?
Г е л ь м у т. Что — я?
А н д р е й. На что ты надеешься?
Г е л ь м у т. У нас есть оружие. И мы уйдем к своим. И будем снова сражаться. И даже если мы потерпим поражение, мы начнем новую войну. Германия никогда не сложит оружия.
А н д р е й. А что, если ты не уйдешь отсюда?
Г е л ь м у т. Не ты ли меня удержишь?
А н д р е й. Может быть, и я.
Г е л ь м у т. Ты веришь в чудеса.
А н д р е й. Верю.
Г е л ь м у т. Тебе только и остается надеяться на чудо. Но чуда на этот раз не будет. Это я тебе обещаю. Ты и все они там, наверху, взлетите на воздух, потому что я ненавижу вас. Ты должен понять, русский. Я не остановлюсь ни перед чем. Если я не сотру тебя с лица земли, ты сам сделаешь все, чтобы уничтожить меня. Это закон жизни. Ну, скажи, если бы у тебя были развязаны руки, что бы ты сделал?
А н д р е й. Я бы пристрелил тебя.
Г е л ь м у т. Вот видишь, я прав, ты бы всех нас уничтожил.
А н д р е й. Нет. Я бы не тронул Дитера, Тео и даже этого Ренни.
Г е л ь м у т. А меня?
А н д р е й. А тебя бы пристрелил! Как бешеную собаку.
Г е л ь м у т. Ну что ж, это для меня большая честь — ненависть врага. А этих недоумков, которые таскают ящики, чтобы взорвать вас, ты бы пощадил?
А н д р е й. Они таскают ящики потому, что боятся тебя. Потому, что если бы не ты… не такие, как ты… они были бы людьми.
Вбегает У р с у л а.
Г е л ь м у т. Ты? Зачем ты вернулась?
У р с у л а. Гельмут, я сама это видела… Из подвала вышел какой-то старик… У него была граната… он бросил ее… как-то неловко… Она разорвалась, он упал… его ранило… и русские… их санитары положили его на носилки и отнесли в лазарет…
Г е л ь м у т. Ну и что?
У р с у л а. Там не только русские. Я видела, как из лазарета вышли две женщины, немки… Русские врачи оказали им помощь. Я хотела уйти от вас… убежать. Мне было страшно одной, но с вами… еще страшнее. Когда я вышла наверх, мне было уже все равно, что со мной сделают. Но русские меня не трогали. А когда я увидела, что они подобрали этого несчастного старика… Гельмут, вы не должны этого делать! Это грех… это большой грех!
Г е л ь м у т (заметив белую повязку на руке Урсулы). Что у тебя на руке? Белая повязка?! (Бросается к Урсуле, бьет ее по лицу.) Дрянь! Продажная шкура!
Андрей бросается на Гельмута, выбивает у него автомат, опрокидывает его на пол.
А н д р е й. Гад!
Гельмут и Андрей борются, пытаясь дотянуться до автомата. Урсула застыла в испуге. Вбегают Т е о, Р е й н г о л ь д и Д и т е р с ящиками.
Г е л ь м у т. Тео, на помощь! Ренни! Дитер!
Тео и Рейнгольд бросаются на Андрея, связывают его.
(Поднимаясь.) У него были развязаны руки? Кто его развязал?! (Урсуле.) Ты, гадина?!
У р с у л а. Нет, клянусь, я не развязывала его…
Г е л ь м у т. Врешь! Ты! Поэтому ты и сбежала? Развязала ему руки и сбежала?!
А н д р е й. Никто меня не развязывал. Я сам.
Г е л ь м у т. Не считай меня дураком. (Тео и Рейнгольду, показывая на Урсулу.) Свяжите ее. Она пожалела русского. Ну что ж, пусть разделит его судьбу. (Тео и Рейнгольду.) Что вы стоите, как чурбаны? Вы что, не слышите? Связать ее!
Р е й н г о л ь д (Гельмуту). Ты хочешь оставить ее здесь, с русским?
Г е л ь м у т. Вы что, не слышали моего приказа?
Т е о. Урсула, скажи мне: зачем ты это сделала?
Д и т е р. Она этого не делала. Оставьте ее. Это я… развязал его.