чувак, — написал Ник. — ты же знаешь, что можешь это изучать, правда?
что, психологию игровой зависимости??
нет, гений, компьютерные науки. ребята на моем курсе все время участвуют в хакатонах и прочей ерунде. может, это твое?
может быть, но я почти уверен, что все хотят заниматься играми
нет. ВСЕ хотят играть в футбол в Иллирии. Но если ты можешь и то, и другое, почему бы не совместить?
Я сказал ему, что он переоценивает мой интерес к одной вещи. Но меня действительно завораживает то, как я могу управлять своим персонажем в игре намного лучше, чем собой в реальной жизни. Это ощущение свободы, где твое единственное ограничение — собственное воображение. И, возможно, это не только про вымышленный мир — это можно применить и к нашему миру, если научиться мыслить так же масштабно.
Это заставляет будущее казаться безграничным и полным возможностей — как сказала Ви.
Бесконечные версии. Бесконечные возможности.
Ц354Р10: может немного поможешь?
Ах да, пора возвращаться к игре.
12
Переход на пятый уровень близости
Ви
Я не могу заснуть c тех пор, Герцог Орсино вышел из игры. Я пытаюсь, ворочаюсь, но каждый раз перед глазами одно и то же: чувствую я что-то к Ви или нет…
Щелчок ремня безопасности. Его голос у меня в ушах. Я почувствовала… о боже, не говори это.
(Бабочки.)
Передо мной мелькает яркая улыбка Оливии, затем разочарованный взгляд Баша. В конце концов, я сдаюсь, больше не пытаюсь уснуть. Обеспокоенная, встаю с постели и начинаю листать архив старых колонок с советами моей мамы. Не знаю, что ищу, пока оно само не находит меня ранним утром. Шум с первого этажа заставляет меня вздрогнуть. Оказывается, я отключилась за клавиатурой, а на моем запястье осталась слюна.
— Мама? — спотыкаясь, я хватаю ноутбук и иду вниз, где нахожу ее на кухне.
— Да? — доносится ее приглушенный голос из-за шкафа.
— Можно спросить кое-что? Про одну из твоих старых колонок.
— М-м? Да, конечно, просто… — она тяжело вздыхает и выглядывает из шкафа с нахмуренным лицом. — В доме есть кофе?
— Ну, мама, если его нет в дальнем углу шкафа, который мы никогда не используем, то я даже не знаю, где его искать, — отвечаю я, и она стонет, ища ключи.
— Никаких саркастичных комментариев в такую рань, hija. Мы можем поговорить в машине? Мне нужно дописать статью, а для этого требуется либо кофеин, либо чудо, — ворчит она, жестом указывая следовать за ней, сбрасывая тапочки и засовывая ноги в биркенштоки у двери. — Естественно, ты важнее, но, знаешь, нам ведь нужно на что-то жить.
— Да, я… — Я хватаю первую попавшуюся обувь, которой оказываются резиновые сапоги, и выхожу за ней. — Это будет странно, хотя…
— Хорошо, — она зевает, шаркая ногами, идет к машине, открывает дверь и падает на водительское сиденье. — Вдохнови меня.
Я забираюсь на пассажирское сиденье, ерзая, пока она включает заднюю передачу.
С чего начать?
Кажется, лучше просто сказать это напрямую.
— Как ты поняла, что ты би? — выпаливаю я.
Она замирает, держа руку на рычаге переключения передач.
— То есть, был ли, типа… какой-то конкретный момент? Или что-то в этом роде? Я не знаю, — быстро добавляю я, чувствуя себя глупо. — Я прочитала колонку, где ты отвечала девочке, сомневающейся в своей ориентации, и подумала, что, может быть, было бы полезно, если бы ты могла…
Я замолкаю, не уверенная, в чем именно сейчас признаю́сь, и она кивает, раздумывая.
— Сомневаюсь, что смогу дать лаконичный ответ, который ты, вероятно, ищешь, — говорит она спустя секунду. — Не было конкретного момента. Скорее, это была череда моментов, которые обрели смысл только потом, когда я поняла, что любовь может проявляться по-разному. И некоторые из этих проявлений любви походили на то, что я чувствовала. Но я всегда говорила вам, дети, что для меня важен человек, а не их, хм… внешняя оболочка. — Она внимательно смотрит на меня. — Я тебя запутала?
— Нет, — Она всегда была более открытой в вопросах сексуальности, чем любой другой родитель, так что этот разговор не кажется неудобным. — В теории это звучит очень просто, — замечаю я, и она уже собирается что-то добавить, но потом просто пожимает плечами.
— В теории, да, — соглашается она, подталкивая меня продолжить.
— Ладно, — я прочищаю горло. — Мой вопрос… ну, чувствовать что-то к девушкам… это отличается? — спрашиваю я, наблюдая, как она слегка хмурится, пока съезжает по подъездной дорожке.
— Ты имеешь в виду по сравнению с мужчинами?
— Да, ну… — я нервно смеюсь. — Допустим, есть очень-очень классная девушка, — говорю я, подразумевая Оливию. — И она красивая, и она тебе очень нравится.
— Пока что все звучит просто, — осторожно отвечает мама, вероятно, немного сожалея, что не выпила кофе перед этим разговором, но мы уже здесь.
— Правильно, но… — я морщусь. Кажется, что эта тема вызывает у меня большее чувство неловкости, чем у моей мамы. — Но что, если есть кто-то еще? Кто-то, кто заставляет тебя чувствовать… — Абсолютно не вдохновляюще постоянно возвращаться к одному и тому же слову, но на самом деле, кажется, есть только одно. — А что, если есть кто-то другой? Кто заставляет тебя чувствовать себя… иначе.
Кто-то, с кем ты сталкиваешься снова и снова. Он присутствует во всем, что ты любишь, и, будь то реальность или вымысел, вы можете существовать в любой вселенной, потому что для каждой его версии найдется своя версия тебя.
— Ага, — мама откидывается на спинку кресла. — Ну, мне неприятно это говорить, но думаю, это больше вопрос эмоций, нежели сексуальности.
— Фу, — говорю я, вжимаясь в кресло. — Ненавижу эмоции.
— Знаю, — устало улыбается она. — Но, думаю, ты уже поняла, что дело не в анатомии. Речь идет о человеке, hija, и о том, кто из этих двоих зацепил тебя по-настоящему, не так ли?
— Ну уж нет, я бы не стала заходить так далеко, — говорю я с отвращением, и она смеется.
— Ладно, я знаю, что ты не хочешь слышать про мою личную жизнь — ты достаточно ясно дала это понять. — Я виновато смотрю на свои руки, и она продолжает: — Но вот что я хочу сказать: желание быть с кем-то не делает тебя слабой. Это не значит, что ты стала мягкой. Это просто значит, что в этом мире есть кто-то, кто заставляет тебя любить жизнь немного сильнее, когда он рядом, и в конце концов, разве это не самое важное? — Она снова смотрит на меня с легкой улыбкой. — Жизнь и так достаточно сложна, зачем лишать себя радости?
— Все не так просто, — вздыхаю я, отводя взгляд.
— Да, детка, никогда не бывает просто.
— И я не говорю, что у меня есть чувства, — возражаю я, — просто…
— Я знаю. — Она кивает. — Может, они есть, а может, и нет. Может быть, это что-то значительное, а может и нет. Может, однажды ты встретишь девушку и почувствуешь нечто, что ответит на все твои вопросы, а может, и нет. Мир большой, а жизнь длинная. — Она пожимает плечами, затем кусает губу. — Тебе это помогло?
Не совсем. Но в то же время да.
— Ну, в общем-то, да.
— Хорошо. — Она облегченно выдыхает. — Так… мы можем сейчас выпить кофе или это нарушит, как бы сказать, священный момент матери и дочери?
— Конечно, мне определнно нужен кофе, — говорю я. — Мне же вообще-то нужно подумать.
Она смеется надо мной, наконец поворачиваясь, чтобы сдать назад по подъездной дорожке.
— Дорогая Виола, моя умная, потрясающая девочка. Ты и так слишком много думаешь, — говорит она, дернув меня за волосы, прежде чем выехать на дорогу.
Мама занята весь день, пытаясь успеть сдать работу, что меня вполне устраивает — у меня полно школьных заданий и дел для студенческого совета. Обычно мы устраиваем общешкольное мероприятие в конце семестра — что-то, чтобы отвлечь ребят после экзаменов перед зимними каникулами. К сожалению, бюджет почти исчерпан, так что я провожу несколько часов, просматривая идеи в интернете.
Когда я выхожу из комнаты в поисках мармеладных мишек, на лестнице внезапно появляется Баш с приветствием:
— ВИОЛА!
— СЕБАСТЬЯН, — автоматически отвечаю я, но тут замечаю за ним Оливию, и мы обе вздрагиваем от неожиданности.
— О, привет, — говорит Оливия, и ее щеки слегка розовеют. — Баш сказал, что ты дома, поэтому я…
— Да, точно…
— Эй, — вмешивается Баш, обращаясь к Оливии, — скажи ей, что она идеально подойдет для мюзикла.
— Какого мюзикла? — спрашиваю я, потому что внезапно теряюсь в пространстве и времени.
— Весеннего. Пытаюсь уговорить ее пойти на прослушивание, — он подталкивает Оливию локтем. — Думаю, я почти ее убедил.
— Я здесь буквально две секунды, — уверяет меня Оливия, но я-то знаю, что двух секунд вполне достаточно, чтобы попасть под обаяние Баша. — Он предложил, а я сказала, что подумаю.
— Ну так подумай, — мурлычет Баш, а затем исчезает на лестнице.
Я стою несколько секунд, ошарашенная присутствием Оливии в моем доме, пока не вспоминаю, что, кажется, понимаю, о чем она хочет поговорить.
Я указываю на свою спальню:
— Ты…?
— Да, если ты не против…
— Нет-нет, заходи, — я не знаю, какой здесь протокол, поэтому сажусь за свой стол, пока Оливия осторожно садится на край моей кровати.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.
— Намного лучше, спасибо, — она прочищает горло. — Хотя, знаешь, я хотела бы извиниться за…
— Вообще-то, — перебиваю я, — ты не против, если я начну?
— О, конечно, — кивает она, позволяя мне продолжить, хоть я и не уверена, что именно хочу сказать. Почти такое же чувство, как тогда, когда я хотела бы признаться Джеку, кто я на самом деле, прежде чем он доверился Цезарио. Когда казалось, что подойдя к краю пропасти — к тому самому моменту истины — ты можешь либо отступить, либо прыгнуть в неизвестность, не зная, что будет дальше.