Она бросает на меня понимающий взгляд, и я смиренно пожимаю плечами:
— Ладно, говори.
— Ты когда-то сказала мне, что если я решу быть собой, то не буду одинока, — произносит она просто. — И тебе тоже не придется.
«Но», — думаю я с тоской. (Плюс тысяча неубедительных оправданий, которые сдерживали меня неделями.)
— Это немного другое, когда речь идет о чувствах другого человека, — возражаю я.
— Да, но лучше запоздалая правда, чем очередная своевременная ложь, верно? — напоминает она. И я снова думаю: как же мама была права насчет отношений с людьми. О том, как важно прощать и впускать их в свою жизнь. С каждым днем я понимаю это немного больше, как будто что-то медленно пускает во мне корни.
Потому что какую бы боль ни принесла мне любовь, я бы не отказалась от нее ни на секунду. Ни на один иррациональный удар моего алчного сердца. Даже если я совершила ошибки с Башем, Антонией и особенно с Джеком, еще не поздно сделать все по-другому.
Потому что Джек Орсино думает, что это я помогла ему, но на самом деле, я могу сделать нечто большее.
Я позволю ему помочь мне.
— Ладно, — вздыхаю я. — Хорошо.
Оливия улыбается своей ослепительной чирлидерской улыбкой и ведет меня в спортзал.
— Вот это Ви Рейес, которую я знаю, — говорит она и сжимает мне плечи.
Джек предложил провести тестовый раунд перед турниром, чтобы остальные могли лучше разобраться в игре. Я вхожу в зал как раз вовремя, чтобы увидеть, как он с недоумением смотрит на Баша, которого разгромили, а тот, не отрываясь, уставился на клавиатуру.
Смотреть на брата-близнеца, который выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, — достаточно веская причина, чтобы вмешаться. Вот прямо сейчас.
— Эй, — игнорируя любопытные взгляды окружающих, я подхожу ближе и касаюсь его плеча. — Давай. Я сделаю это.
Джек хмурится, и я стараюсь не встречаться с ним глазами.
— Что? — хрипит Баш.
— Давай, ты уже бледный как привидение.
— И помни обо мне,102 — тяжело вздыхает Баш, не упуская шанса добавить немного драмы.
— Серьезно, Гамлет? Я знала, что ты выберешь трагедию. — Я снова подталкиваю его локтем. — Я поняла, Баш. Спасибо.
Взгляды, которыми мы обмениваемся, я знаю всю свою жизнь — это драгоценные «прости меня» и «я тебя прощаю», а еще «я люблю тебя» и «я знаю».
Ему не приходится повторять дважды. Он неуклюже поднимается с кресла, спотыкается на лестнице и устремляется прямо к Оливии. Остальные участники турнира — в основном парни — хмурятся, начинают шептаться, но мне все равно. Я спокойно сажусь в кресло Баша, чтобы занять место Цезарио напротив Джека, который смотрит на меня c подозрением.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
Я переставляю клавиатуру под себя, регулирую стул. На экране мигает мой аватар Цезарио, ожидая начала игры. Это момент истины.
Настоящая я. Наконец-то больше никаких секретов.
— Прости, — говорю я Джеку. — Надеюсь, ты дашь мне возможность объясниться.
Он моргает. В его глазах мелькает осознание, а затем они сужаются. Если он еще не все понял, то скоро поймет. Я знаю, что замешательство плавно перерастает в чувство, что его предали, так же как знаю, что этот день будет долгим и тяжелым.
Но в кои-то веки я ничего не скрываю, и это приятно. Насколько это вообще может быть возможно в ситуации, когда я уверена, что я вот-вот его потеряю.
— Готов? — спрашиваю я.
Он смотрит на меня так, будто видит впервые.
— Давай сыграем, — говорит он ровным голосом и кликает на «Старт».
16
Последние очки здоровья
Джек
Я вспоминаю, как мы с Цезарио впервые подверглись атаке других игроков в игре. Он предупреждал меня, что у нас есть реликвии, которые другие игроки хотят заполучить, и что они будут пытаться нас атаковать. Однако, как он сказал, это не является частью квеста, а лишь делает его практически невыполнимым. Я тогда заверил, что всё понимаю и не тупой, а Цезарио ответил: «ну, так докажи». В течение нескольких дней я был самоуверен, думая, что он просто пытается меня напугать. В конце концов, это ведь всего лишь игра, верно?
До того момента я не подозревал, что в этой игре существуют целые сообщества людей, которые контролируют ее изнутри, создавая собственные маленькие социальные сети в рамках воображаемого мира. Я также не догадывался, что Цезарио уже сталкивался с ними ранее. В тот первый раз, когда на нас напали, Цезарио узнал ники нападавших. «Это буллеры103», — сказал он. Я был занят тем, что пытался не умереть, пока Цезарио занимался чем-то другим. Мы расправились c ними жестко и безжалостно, а Цезарио забрал их очки и валюту в качестве лута? хоть они и не были нам нужны. Так он преподал им урок, но тогда я не совсем понимал, зачем.
Позже я спросил его, как он узнал, что это буллеры. Он коротко объяснил, что у него была подруга, которая любила играть, но больше не чувствовала себя комфортно в этом мире. Не в мире игры, а в мире ее игроков. Они преследовали ее, засыпая её оскорбительными комментариями в чате. Те же люди атаковали её на фанатских форумах? оставляли комментарии к ее фанфикам, которые громили ее блог, топя его в анонимной ненависти изо дня в день, пока она не перестала писать. Я сказал что-то вроде: «чёрт возьми, насилие среди гиков в наши дни какое-то дикое».
«Ага», — это все, что он мне ответил.
Почему я думаю об этом сейчас? Потому что, что-то было не так, когда я смотрел, как играет Баш. И дело не только в том, что он был катастрофически плох — меня сбивало с толку и это, — но и в ощущении, похожем на зуд. На чихание. На момент, который требовал космической концентрации, потому что что-то просто… было неправильно.
Я хочу сказать, что был удивлен, когда Ви Рейес заняла место напротив меня, предназначенное для Цезарио. Это ошеломило меня, перевернуло мой мир, поставило в ступор. Так и было — я чувствовал себя игольницей, внезапно пронзенной острой иглой. Но я не думаю, что это шок, или, по крайней мере, не такой сильный шок, каким должен был быть.
Наверное, когда перед тобой аватар огромного рыцаря, решительного и хорошо владеющего мечом, легко поверить, что этот человек — именно тот, кем кажется. Я никогда по-настоящему не задавался вопросом, никогда не задумывался, почему незнакомец, с которым я, в течение последних нескольких месяцев, проводил половину своего времени, казался мне таким знакомым.
Думаю, то, что я сейчас испытываю, — не шок, а просто кусочки пазла наконец-то складываются воедино.
Как я мог не узнать ее? Независимо от того, какие формы мы с ней принимаем, я её знаю. Я знаю её по тому, что она заставляет меня узнать о себе. Я знаю, каково это — чувствовать её присутствие в своей жизни.
Но я не видел этого раньше, и теперь чувствую себя ошарашенным. И злым.
Это точно она. Я погружён в свои боевые раунды, по спортзалу разносятся одобрительные возгласы, свист и разговоры людей о глупой компьютерной игре, заполняющей экран. Но издалека я узнаю все фирменные приёмы Цезарио. То, как он переходит в атаку, какие приемы использует в начале. То, как контролирует центр, вытесняя его противников за пределы поля.
Не его противников. Её.
Ви — единственная девушка на турнире. Я понимаю, что, вероятно, это моя вина. То, как я преподносил этот вечер другими ученицам, таким как Кайла и Маккензи, делало его похожим на два совершенно разных события. Я обещал после турнира показ фильма, “девчачьего”, раз уж мы начнем с этого шумного, наполненного тестостероном, турнира. Я подталкивал девушек покупать билеты, потому что, даже если им было неинтересно (а я предполагал, что им это неинтересно), будет много и других развлечений. Но я ни разу не задумывался, стоит ли предложить девушкам самим поиграть. Я не пытался убедить их, как своих друзей-парней, что это весело, увлекательно и совсем не сложно. А теперь чувствую себя неловко от мысли, что, мне даже в голову не приходило, что, возможно, они бы тоже захотели попробовать.
Давал ли я Ви возможность почувствовать что для нее есть такое же место на турнире, как и для меня? Нет, не давал. Конечно, я хотел, чтобы она была здесь, но просто считал, что ей это не интересно. Это просто было не похоже на нее.
Она должна была мне сказать.
Стыд и раздражение переплетаются в моей сжимающейся груди, как сиамские близнецы. Она так прямолинейна во всём, так почему же не могла просто сказать мне?
И между прочим, сколько всего я рассказал ей?
Мой пульс учащается. Боже, я рассказал ей всё. Что я к ней чувствую, что думаю об Оливии. Все, в чем, как я думал, я исповедовался другу, на самом деле я рассказывал какой-то тени в интернете. В отчаянии я вымещаю гнев на Волио, который ругается рядом со мной, и чувствую, как ярость внутри меня нарастает. Я не злюсь. Я не должен злиться. Не могу злиться. Она знает об этом. Должна знать.
Я пытаюсь сосредоточиться на экране. Цезарио — Ви — побеждает Курио. Она методична, спокойна, выражение ее лица не меняется — именно так я всегда представлял себе Цезарио, играющего в игру. Только на самом деле я никогда не знал, кто такой Цезарио. Я сблизился с Ви, даже не зная, что у неё был доступ к той части меня, какая в ней мне была закрыта.
Я всё время твердил, что знаю её. О чем, черт возьми, я вообще знал?
Том Мёрфи вырубает Мэтта Даса. Мёрф сталкивается с Ви и проигрывает, затем она побеждает парня по имени Леон, который много болтает и громко жалуется, когда его выносят. Она выглядит так, будто это ее совершенно не волнует.
А. Потому что она здесь не ради них. Я понял.
Какой-то второкурсник, который выглядит так, будто никогда не видел солнца, становится моей последней жертвой, прежде чем мы с Ви остаёмся единственными игроками на платформе. Люди сейчас заинтригованы, не игрой, а тем, как мы с Ви избегаем взглядов друг друга и сохраняем молчание. От нас исходит неловкость, и я практически ощущаю перешептывания.