Все время до утра мы проговорили. Пытались найти выход, вспомнить что-то, на что раньше не обращали внимания. Ночь за окном стала светлее, потом и вовсе ушла, отправив какую-то новую группу на дежурство, а мы все сидели на диване, листая книги и рассматривая карты, и только иногда улыбались, соприкасаясь склоненными над листами головами.
— Мне бесполезно все-таки просить тебя уехать? — как бы между делом спрашивает Шеф, складывая и отбрасывая в сторону карту города начала XIX века.
— Бесполезно, — подтверждаю я делано-безразличным тоном, и когда он поднимает голову, смеюсь. Мне правда все равно, если завтра нас не станет. Пусть — зато у меня есть эта ночь. И пусть она не такая, о какой мечталось бы обычным людям, для меня она самая лучшая, потому что в ней нет притворства и нет обмана, потому что я вижу, как смешно Шеф хмурит брови, и как совсем по-человечески грызет карандаш, задумавшись. Пепельница на диване наполняется, кофейная банка пустеет, и мы только иногда переглядываемся, сосредоточившись на карте города.
— У нас есть план? — решаюсь спросить я, когда Шеф выразительно смотрит на часы и начинает собираться. В ответ он просто улыбается и ерошит мне волосы.
Глава 46
На работу мы приехали по отдельности — сейчас только не хватало косых взглядов и шушуканий. Было, наверное, около десяти утра, когда в кабинете Шефа собралась неизменная теперь компания: он сам, Оскар, Айджес и Всполох. Я сидела чуть в сторонке, стараясь не привлекать внимания и не смотреть на него постоянно. Но, проходя мимо с очередной порцией кофе, Шеферель так скользнул рукой по моей талии, что я мгновенно покраснела. Оскар вздохнул, Всполох кашлянул, Айджес беззвучно хмыкнула.
— Вернемся к боевым действиям, — Шеф истово зевнул, и мне показалось, что у него проступили клыки, — все еще раз хорошо подумали? Кто спустится сегодня со мной Вниз, уже может и не вернуться.
— Ой, да заткнись ты уже, — беззлобно огрызнулась Айджес, заправляя прядь за ухо, — все уже все подумали, никто тебя бросать не собирается.
— Угу, — Всполох улыбнулся, тщетно пытаясь рукой отогнать сигаретный дым, плотной завесой скрывший кабинет.
— Ну что ж, — Шеф качнулся на кресле, — vos morituros saluto.
Остаток дня я просто старалась не попадаться под ноги. Все куда-то ходили, что-то говорили, кому-то звонили. Обычная жизнь в Институте казалась мне сутолокой, но теперь только я поняла, что происходит на самом деле.
Оскар собрал всех оборотней, которые находились сейчас Наверху, и объяснил ситуацию. Он говорил о том, что они могут не вернуться, и что должны подумать, о том, что этот город хоть и стал для них домом на долгие годы, все же не является их родным, и может быть, они найдут другой, если мы проиграем... Шеф, прислонившийся к косяку, довольно улыбнулся.
— Вот манипулятор!
— Ты о чем?! — не поняла я, растроганная речью Оскара до глубины души.
— А ты прислушайся, — дракон округлил глаза, — после таких слов не пойти с нами значит выказать себя неблагодарным трусом, которому наплевать и на чувство долга, и на друзей. Учись!
В итоге было решено, что все оборотни, лекари и решившие присоединиться эмпаты спустятся Вниз в вечерних сумерках. Верхний город останется под присмотром вампиров, которые идти с нами и не хотели, и обязаны не были. В случае если мы проиграем и не сможем выйти, они вольны были продолжать битву с Домиником или же уйти, оставив город ему. В случае их победы Петербург и Институт, со всеми его ресурсами, отходил им.
Признаться, я была неприятно поражена, когда увидела, сколько нелюдей отказались нам помогать, оставшись нейтральными. Фактически, в нашем распоряжении были только группы. Я пожаловалась на это Шефу, который с ненормальной веселостью носился по Институту, но он только пожал плечами: «По сути, они нам ничем не обязаны. Это не ура-патриотический фильм, Чирик, это реальная жизнь».
Решив ненадолго скрыться от всей суматохи, я прокралась в курилку. На подоконнике, нахмурив брови, сидела Китти. Увидев меня, она улыбнулась и кивнула на место рядом.
— Ты чего тут делаешь? — я зевнула. — В смысле, тебе вроде как отсыпаться положено, нет?
Вампирша кивнула, затягиваясь до самого фильтра.
— Поспишь с вами, пожалуй! — она выпустила дым в стену, и он разбился красивыми кольцами. — Вы же умирать собрались!
— Мы не специально, — я напряженно улыбнулась, — я бы тоже с удовольствием поспала или просто пожила спокойно лет эдак сто пятьдесят.
Китти махнула рукой:
— Виктор сейчас отдает последние распоряжения. Ему пришлось назначить себе приемника, хотя он не хотел делать этого еще лет тридцать-сорок, в итоге начались такие дрязги, — она выразительно закатила глаза. — Ты не поверишь, насколько склочными могут быть вампиры!
— Я уже готова во все поверить... — сказала я, следя, как большое весеннее солнце медленно поднимается вверх. — Ты уверена, что хочешь идти с нами?
Она пожала плечами:
— Я иду с тобой и с Виктором. А он и ты идете с Шефом и Оскаром, — она улыбнулась, снова поднося сигарету ко рту, — у меня просто нет выбора.
В какой-то момент я осталась одна в кабинете Шефереля. Все разбежались по делам, даже Китти нашлось занятие, а я тихо старалась избавиться от чувства своей полной бесполезности. Дверь скрипнула, и в кабинет вошел Всполох, перебирая какие-то бумаги. Когда я в третий раз уронила ручку, которую крутила в пальцах, оборотень скосил на меня глаза.
— С вами все в порядке?
Я вздохнула и, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:
— Мне страшно.
Священник повернулся, опустив бумаги, и посмотрел на меня внимательным мягким взглядом.
— И еще я не понимаю, почему не страшно больше никому, — добавил я, — если бы тут все ходили с квадратными глазами, мне было бы как-то проще.
Всполох о чем-то на мгновение задумался и, проведя по волосам быстрым рассеянным движением, присел на подлокотник кресла.
— Черна, вам случалось попадать в какие-то... передряги?
— Нет, — я усмехнулась, — вот это все — моя самая большая передряга!
— Да уж, из огня да в полымя, — он замолчал, хмуря брови. — Знаете, я не буду цитировать Библию. Не потому, что там нет подходящих примеров (мне иногда кажется, что там есть примеры для всего), просто боюсь, вы ее сейчас не воспримите.
Я кивнула.
— Так вот. Понимаете, здесь все боятся. В большей или меньшей степени. Бояться — это не плохо. Страх заставляет нас быть осмотрительными. Проверять и перепроверять выбранные варианты. Искать новые. Мне правда жаль, что вы в таком юном возрасте попали в такой переплет, — он потрепал меня по плечу, — но нам приходится быстро взрослеть. Не вешайте нос! Может быть, мы еще все вернемся!
Я кивнула и, уже когда он ушел, вспомнила, что в фильмах фразы про возвращение всегда говорят те герои, которые погибают первыми.+
Глава 47
А потом день перевалил за половину, и я вдруг с пугающей очевидностью поняла, что скоро. Утро тянулось, сначала день казался бесконечным, и я слонялась без дела, а теперь вдруг как-то сразу оказалось всего пара часов до спуска.
Я стояла на четвертом этаже, облокотившись о перила, и смотрела в огромное окно проходной, панически следя, как садится солнце. Мне казалось, что сегодня оно делает это особенно быстро. Было, наверное, около шести часов, и внутри у меня все сжалось, а сердце билось в ушах — хотелось, чтобы все уже быстрее началось, лишь бы не ждать, не зная своей судьбы.
— Скучаешь? — Шеф появился как всегда будто из ниоткуда, походя чмокнув меня в макушку.
Я повернулась к нему, на мгновение забыв обо всем. Но только на мгновение.
— Не сказала бы, что это можно назвать скукой, — я кое-как улыбнулась, — просто не знаю, куда себя деть и от этого мучаюсь ожиданием.
— Ну, — он прикурил и оперся о перила рядом со мной, сжимая в пальцах сигарету и пуская колечки дыма, — что уж делать, вся наша жизнь, по большей части, ожидание.
Шеферель усмехнулся, щурясь на солнце как довольный кот. Оно позолотило его кожу, сделав ее не такой бледной, отбросило на щеки тень от ресниц, расцветило волосы.
— Знаешь, — я посмотрела в окно. День был поразительно красивым, в такой бы гулять и фотографировать, а не воевать и умирать, — знаешь, мне очень обидно, что все заканчивается вот так. То есть, что вот наконец-то ты перестал от меня скрывать все подряд, но уже... — Я развела руками.
Шеф покосился на меня, засмеялся и приобнял одной рукой.
— Глупый ты мой Чирик. Не спеши нас хоронить, — он выпустил дым вверх, и на секунду мне показалось, что белки его залило золото, а зрачок стал вертикальным.
Оскар стоял на несуществующем мосту и смотрел в одну точку. За эти несколько часов он, казалось, постарел на несколько сотен лет — у рта залегли складки, под глазами появились круги, взгляд вечно горящих желтых глаз потух.
Его вечный провожатый, щупленький юноша в круглых очках, остановился, ожидая, когда оборотень продолжит путь. Оскар еще раз посмотрел сквозь арки вниз на красный туман и продолжил дорогу.
На этот раз Доминик был приветлив и даже весел. Это было веселье не самоуверенного глупца, уже празднующего победу над еще не поверженным врагом, и не отчаянное веселье обреченного — так может радоваться только человек, которого годами держали взаперти, а потом наконец разрешили выйти. Доминик чувствовал пульс жизни, и это придавало ему сил. Оскар подумал, что, по сути, за всю жизнь он встречал только одного достойного противника, который до сих пор остался жив.
Доминик не задавал вопросов и не пытался что-то выведать. Он, как и всегда, предложил воды, а не вина, помня первое правило оборотней. Оскар, как и всегда, отказался.
— Хотите увидеть Изабель? — улыбнулся Инквизитор.