Не обижаюсь на эти слова, потому что тоже не в восторге от собачьего и пони — шоу.
— Ну, это же хорошо, правда? Реклама — это всегда хорошо.
— Да. — По тому, как он натягивает солнцезащитные очки, могу сказать, что эта мысль его раздражает. — В этом году Тони отлично справляется с подбором прессы. Это хорошо и все такое… и я рад вниманию, но чем больше подобного дерьма, тем меньше времени у меня для трека. А это то, на чем мне нужно сосредоточить свое время с сезоном, находящимся прямо на гребаном носу.
— Понятно, — говорю я ему, не зная, что еще сказать, когда мы выезжаем на мою улицу, не в силах сдержать довольную улыбку, от которой подрагивают уголки губ. Это были проникновенные двадцать четыре часа с Колтоном. Он впустил меня в свой личный мир, а это кое-что значит. Наша сексуальная химия по-прежнему зашкаливает, и я думаю, что она усилилась после нашей совместной ночи. Я рассказала ему о Максе, и он выслушал со состраданием и без осуждения.
Потом у нас было это утро. Час, наполненный ядовитыми словами и ошеломляющими эмоциями.
И он ни разу не упомянул о своей идиотской договоренности. Он соглашается на меньшее, а я только на большее; мы оказываемся в пресловутом тупике, несмотря на его действия, выражающие полную противоположность.
Вероятно, моя улыбка отражает мой оптимизм по поводу наших возможностей в отношениях. Невысказанные слова Колтона говорят мне не меньше, чем сами слова.
Вздыхаю, когда мы подруливаем к подъездной дорожке, и Колтон открывает мне дверцу. Он одаривает меня натянутой улыбкой, прежде чем положить руку на поясницу и направиться к крыльцу. Я изо всех сил пытаюсь понять, что означает его молчание, чтобы не придумывать себе слишком много.
— Спасибо за великолепную ночь, — говорю я, поворачиваясь к нему лицом на крыльце, застенчиво улыбаясь, — и… — я позволяю слову повиснуть в воздухе, пока выясняю, как рассматривать сегодняшний день.
— Испорченное утро? — заканчивает он за меня, сожаление тяжестью оседает в его голосе, в глазах виден стыд.
— Да, это тоже, — признаюсь я мягко, когда Колтон переключает внимание на отсутствующую возню с кольцом от брелока для ключей в руке. — Но мы прошли через это…
Его взгляд устремлен на ключи, глаза не поднимаются мне навстречу, когда он говорит.
— Послушай, мне очень жаль. — Он вздыхает, проводя рукой по волосам. — Я просто не знаю, как…
— Колтон, все в порядке, — говорю я ему, поднимая руку, чтобы сжать его бицепс — хоть как-то прикоснувшись — чтобы сообщить ему, что я уже сказала, что хотела по поводу этого утра и что больше не допущу того, что случилось.
— Нет, это не нормально. — Он, наконец, поднимает голову, и я вижу в его глазах противоречивые эмоции, чувствую неуверенность его мыслей. — Ты не заслуживаешь того, чтобы иметь дело с этим… со всем моим дерьмом, — тихо бормочет он, будто пытаясь убедить себя в своих же словах. И я понимаю, что его внутренняя борьба связана с чем-то большим, чем события этого утра.
Его глаза пылают сожалением, и он протягивает руку, чтобы убрать прядь волос мне за ухо, когда я изучаю его лицо, чтобы попытаться понять его невысказанные слова.
— Колтон, что ты…
— Посмотри, что я сделал с тобой сегодня утром. Что я говорил. Как я причинил тебе боль и оттолкнул? Это я и есть. Вот, что я делаю. Я не знаю, как… дерьмо! — он скрежещет зубами, прежде чем отвернуться и посмотреть на улицу, где по тротуару едет подросток на велосипеде. Я фокусируюсь на стуке колес, когда они попадают в зазоры на тротуарных панелях, пока размышляю над тем, что говорит Колтон. Он поворачивается и морщинки на его поразительном лице заставляют меня на мгновение закрыть глаза и сделать глубокий вдох, чтобы приготовиться к тому, что будет дальше. К тому, что я вижу, написано на его смирившемся выражении лица.
— Ты мне не безразлична, Рай. Не безразлична. — Он качает головой, мышцы на его челюсти пульсируют, когда он ее сжимает, пытаясь подыскать правильные слова. — Я просто не знаю, как быть… — он путается в словах, пытаясь сказать то, что хочет. — Ты, по крайней мере, заслуживаешь кого-то, кто попытается быть таким ради тебя.
— Попытается быть каким ради меня, Колтон? — я прошу сделать шаг навстречу, в то время как он делает шаг назад, не желая позволить ему разорвать нашу связь. Мое недоумение в отношении его путанных слов никак не помогает тому, чтобы подавить тревогу, которая проникает мне в живот и поднимается, чтобы сжать сердце. Я раскрываю губы и глубоко дышу.
Его дискомфорт очевиден, и больше всего на свете мне хочется протянуть руку и обнять его. Убедить его физическим контактом, в котором он так нуждается. Он снова смотрит вниз и в отчаянии выдыхает, тогда как я втягиваю в себя воздух.
— Ты заслуживаешь, по крайней мере, того, кто попытается быть тем, кто тебе нужен. Даст тебе то, чего ты хочешь… а я не думаю, что способен на это. — Он качает головой, устремляя взгляд на свои чертовы ключи. Неприкрытая честность его слов заставляет мое сердце подняться к горлу. — Спасибо за то, что ты… что вернулась сегодня утром.
Он наконец-то сказал что-то, за что я могу зацепиться, трамплин, с которого должна спрыгнуть.
— Ты совершенно прав! — говорю я ему. Пользуясь одним из его движений, я протягиваю руку и приподнимаю его подбородок так, что он вынужден встретиться со мной глазами, вынужден увидеть, что я не боюсь того, кто он есть. Что я могу быть достаточно сильной за нас обоих, пока он разбирается с дерьмом в своей голове. — Я вернулась. Ради тебя. Ради себя. Ради того, кем мы являемся, когда мы вместе. Ради возможности того, кем мы можем стать, если ты только мне позволишь…
Провожу рукой по его щеке и оставляю ее там. Он закрывает глаза от моего прикосновения.
— Просто это слишком, слишком быстро, Райли. — Он вздыхает и открывает глаза, чтобы встретиться со мной. В них душераздирающий страх. — Я так долго… твоя бескорыстность так меня поглощает, что… — он пытается взять меня за руку, обрамляющую его лицо. — Я не могу дать тебе то, что нужно, потому что я не знаю, как жить — чувствовать — дышать — не будучи сломленным. И быть вместе с тобой. Ты заслуживаешь кого-то цельного. Я просто не могу…
Слова песни, звучавшей в машине, мелькают у меня в голове, и я произношу их, прежде чем могу себя остановить.
— Нет, Колтон. Нет — говорю я ему, убеждаясь, что он на меня смотрит. — Ты не сломлен, Колтон. Ты просто немного согнут.
Несмотря на то, что я говорю это на полном серьезе, Колтон разражается самоуничижительный смехом над уместным использованием мною слов песни, в попытке выразить свои чувства. Он качает головой.
— В самом деле, Рай? Слова из песни? — спрашивает он, а я просто пожимаю плечами, желая испробовать что-угодно, лишь бы вытащить его из этой колеи, в которой он то и дело застревает. Наблюдаю, как его улыбка исчезает, и в глаза возвращается беспокойство. — Мне просто нужно время, чтобы обдумать это… ты… просто это слишком…
Я чувствую его боль и вместо того, чтобы просто стоять и смотреть, как она проявляется в его глазах, я предпочитаю дать ему то, что нужно, чтобы подтвердить нашу связь. Подхожу к нему и прикасаюсь губами к его губам. Один раз. Второй. А затем проникаю языком между его губами и сплетаюсь с его языком. Он не слышит слов, поэтому мне нужно их ему показать. Кончиками пальцев, порхающими по его челюсти и волосам. Своим телом, прижатым к нему. Языком, танцующим с его языком в ленивом и распутном поцелуе.
Он медленно расслабляется, принимая и поддаваясь чувству между нами. Желанию. Потребности. Правде. Его руки скользят вверх, чтобы взять мое лицо в ладони, большими пальцами нежно касаясь щек. От суровости к ласке, прямо как мы двое. Он оставляет на моих губах последний, долгий поцелуй, а затем упирается лбом в мой лоб. Мы остаемся так на мгновение, с закрытыми глазами, прерывисто дышим, изучая свои души.
Я чувствую себя спокойной. Довольной. Связанной с ним.
— Пит-стоп, — шепчет он мне в губы.
Слова появляются из ниоткуда, и я вздрагиваю от их звука, как от удара. Повтори? Я пытаюсь отступить, чтобы посмотреть на него, но он крепко держит меня за голову и прижимается ко лбу. Не знаю, как ответить. Мое сердце не в состоянии следовать по пути, который он только что выбрал, в то время как голова уже на пять шагов впереди.
— Пит-стоп? — медленно произношу я, тогда как мои мысли проносятся со скоростью сто шестьдесят километров в час.
Он облегчает хватку на моей голове, и я отклоняюсь, чтобы взглянуть на него, но он отказывается смотреть мне в глаза.
— Либо пит-стоп, либо я говорю, что Сэмми заскочит с комплектом ключей от дома в Пэлисейдс, и с этого момента мы там встречаемся, — он медленно поднимает глаза, чтобы встретиться со мной взглядом, — чтобы не было никакой недосказанности.
Слышу, как он произносит слова, но не думаю, что я их слушаю. Не могу их осмыслить. По сути, он только что сказал мне, что после вчерашней ночи — после сегодняшнего утра — он собирается втянуть меня в это дерьмо? Вернуть меня в категорию договоренностей в его жизни.
Так вот как все будет? Черт побери, Донаван. Делаю шаг назад, нуждаясь в расстоянии от его прикосновения, и мы стоим, молча глядя друг на друга. Смотрю на мужчину, который не так давно был таким сломленным, а теперь пытается от меня отдалиться, пытается восстановить свое замкнутое состояние самосохранения. Его просьба приносит острую боль, но я отказываюсь ему верить, отказываюсь верить, что он ничего ко мне не чувствует. Может быть, все это напугало его — кто-то подобрался слишком близко, когда он привык быть совсем один. Может, он использует запасной вариант и пытается причинить мне боль, поставить меня на место, чтобы я не могла ему навредить в дальнейшем. Я так отчаянно хочу верить, что это так, но так трудно не дать этому ничтожному сомнению проникнуть в душу.
Надеюсь, он видит недоверие в моих глазах. Шок на моем лице. Дерзость в моей позе. Начинаю осмысливать боль, всплывающую на поверхность — чувство отторжения, постоянно держащееся где-то с краю — когда та меня настигает.