Хотелось высказать эмоции и излить ощущения. Родной язык предлагает для этого достаточную палитру средств и инструментов. Однако некоторая недосказанность, звучавшая в диалоге со стороны Баскони, заставляла отвлекаться, думать, и тем ограничивала проявление филологического богатства и синтаксической изысканности.
Понятно, что всё пропало. Безысходно и непременно. Геморрой вечен. Потому что неизбежен. Но где-то как-то... не намеком даже, а чисто фактом присутствия... не на взгляд, но на запах, подозрительно похожий на сквозняк, проскакивает мечта. О "свете в конце туннеля". Причём и сам туннель, и даже вход в него - весьма умозрительны, только-только начинают осознаваться. А уж выход...
Первая перспектива - ж...па. Тотальная. По горизонту. От края до края.
Вторая: ты - там. В. Глубоко. С бесконечным и неотвратимым, как царствие божие, припевом: "Выхода нет, выхода нет".
И уже "третьей производной" - а вот как бы не...?
Басконя держал паузу. Суховерх зажевал эмоции и выражения. Попытался собраться с мыслями - ни одна не пришла. Но он же безмысленный, а не безмозглый - сделал необходимое, задал вопрос:
-- Ну?
-- Надо дать им жильё. Для постоя. Вне Владимира.
Ё!
Дык же ж! Вот оное самое!
Эврика! Итить её архимедить!
Вся забота - выкидышем! Ещё до "на свет появления".
Э... но...
-- Вне...? А... А где?
-- На моей земле. Которую я у тебя давеча сторговал.
-- Ап, - повторил боярин, внезапно осознав всю глубину диавольского замысла купчишки.
Не осознавая ещё сам замысел, но уже будучи уверенным в его дьяволизьме. Потому, что замысел - любой - от Сатаны. У ГБ - промысел. Единственный. И больше нам не надо - и так не отплеваться.
-- Херня! А я-то, было, старый дурак... Там же нет ничего! Они чё?! В шатрах посередь хмыжника встанут?!
-- Не-а. Я им хоромы поставлю.
И Басконя одарил посадника ласковой, открытой, слегка сочувственной улыбкой: в доме жить удобнее, это ж все знают!
-- Вот ты меня, господин посадник, спрашивал: зачем я людей баламучу, нанимаю лес валить, глину месить. Вот для этого. С Всеволжска-города уже караван идёт - везёт всякое надобное. Стекло там, вьюшки-черепички, доски-кирпичики. Землемеры походили, промеряли. Где там чего будет. Архи... архитекторы уже и усадьбы нарисовали. Будет вскорости место, куда всех таких... присягателей заселить можно. И тебе хорошо - покой в городе, и им лучше - до Боголюбова ближе.
-- Ага. Вона чего. Хоромы - тама. Озорники - в хоромах. Оно, конечно, всё едино, повылезут... С оттелева. До сюдова. И буза, само собой, как не быть... Но - тама. А тута - только брызгами. Хлебанём-нахлебаемся. Но куды как полегче. Не сравнить.
Оценив разницу ситуаций, когда чужаки с гонором вылазят, мечно и нагло, толпами, из всех щелей в городе, и угнетают бедных смиренных горожан, лишённых отеческой защиты его, доброго посадника Суховерха Сухоборовича, вынужденного терпеть великую честь присутствия полусотни славных и храбрых князей русских и их прихвостней, или же когда те же прихвостни и прихлебатели приходят в город по одному... А их можно и не пустить... По основательным причинам, конечно.
Посадник облегчённо выдохнул и важно сообщил решение:
-- Ну... эт дело хорошее. Дозволяю.
***
Чисто для точности. "Бедные смиренные горожане" - знаменитые уже и в имперской России владимирские плотники ("аргуны"). Через несколько лет (в РИ) эти "бедные" устроят беспорядки такой интенсивности, что Боголюбскому придётся посылать для их успокоения предпоследнего сына, Глеба. Где того и зарежут. После убийства самого Андрея, эти "мирные" разорят Боголюбово. И княжеский замок, и подворья живущих в городке, таких же как они, мастеров. Позже, когда Всеволод Большое Гнездо поймает своих "торцеватых" племянников и сунет в поруб, толпа горожан возьмёт тюрьму штурмом и ослепит пленников. Потом, правда, окажется, что только одного. А второй племянник после освобождения явится в Смоленск, к месту убиения святого князя Глеба на Смядыни. Где чудесно прозреет.
Вот что молитва истовая да святые князья-заступники делают! Даже и от "народа рускаго" защищают! Но не всех.
Это официальные версии. Я их уже...
Во всех этих эпизодах есть общее действующее лицо - "бедные смиренные горожане" Владимира-на-Клязьме. О возможных несчастиях которых и грустит Суховерх.
***
-- Спаси тя бог, господин Суховерх Сухоборович, за доброту, да за ласку, да к нуждишкам моим снисхождение. Однако ж есть в этом деле затыки. Мне-т без разницы. Построю я первую усадьбу до первого снега или до жатвы. Ну, приедут князья, ну, поживут у тебя в городе месяц-другой. Побезобразничают малость, поозоруют. Хотя, для порядка укрепления и благолепия процветания, лучше бы их и вовсе во Владимире не селить. Я так и намеревался. Но мешают всякие. Время, понимаешь, тянут, палки вставляют...
Суховерх помотал головой. Кажется, тема беседы из плохо понятных перспектив появления в городе толп князей с их слугами, разбойниками и охальниками, переходит в знакомое поле деятельности посадника: разбор ссор между купчишками, посадскими и прочими подлыми людьми.
-- Ну.
-- Вот.
И Басконя вытащил из кармана сложенный лист бумаги.
Посадник открыл рот: русские кафтаны карманов не имеют. Что за хрень? Взял лист бумаги. Не, эту хрень он уже видел. Но... а как её разворачивать? А чего она назад сворачивается? А буковки почему синие? А если листок встряхнуть - не осыпятся?
-- Ладно, отдам писарю. Посмотрю, кого ты там стыдить-укорять надумал.
-- Ага. Посмотри, батюшка, погляди, благодетель. И вот ещё. Коль мы это дело об постройке поселения для князей русских обговорили, то не желаешь ли ты, господин посадник, в это дело вложиться? Войти товарищем, так сказать.
***
Напомню: в "Святой Руси" товарищ - не тот, с кем работаешь, а тот, с кем торгуешь. У кого с тобой общий товар или средство доставки. Товарищ - мужчина, женщина - товарка. Если купец дальний - гость. Женщина - гостиница.
***
Басконя, с его вечной тягой к стёбу, несколько не рассчитал. Для юмориста всякое свойство человеческое есть тема для юмора. Включая такое, столь на "Святой Руси" важное, как сословность. Имея склонность постоянно придумывать и обыгрывать в уме разные остроты, он и в вслух говорит схоже. За что его и бьют. Не за насмешки, а за их озвучивание. Был бы немым - был бы целее.
Предложить боярину стать товарищем купцу - очень острая шутка.
Фольк так и говорит: "гусь свинье...". После чего обычно спрашивают:
-- Ну ладно я, лапчатый. Но за что ж ты себя так?
Реакция посадника... воспоследовала:
-- Хто?! Я?! Столбовой боярин! Посадник самого града Владимирова! В товарищи?! К тебе?! Да ты хайло своё наглое...!
-- Виноват! Нижайше извиняюсь! Более - никогда! Даже и мыслиях! Всей душой! Истинный крест!
Купчик быстро и многократно перекрестился, поприседал, помахал ручками и уж совсем собрался поприпадать. Но передумал.
-- Однако есть варианты...
-- Чё?! Какие такие вар... ванты?!
-- Ну, способы. Чтобы ты, господин посадник, денег заработал.
И в горнице градоначальника воцарилась тишина.
***
"Это провал, - подумал Штирлиц".
Это не провал. Но очень серьёзный прокол. Куда серьёзнее ошибки Штирлица в поле ребёнка при допросе Кэт в подвалах гестапо.
***
Нужно учитывать филологию. Которая отражает производственные отношения.
Боярин никогда не зарабатывает. Термин "заработная плата" - из серии про подёнщиков.
Он - получает. Жалование от князя. Подати из вотчины. Подношения от людишек. Долю в добыче. Заработать? - Не умеет и не хочет. Это считается позорным. Даже воины, которые зарабатывают наймом на войну - второй сорт. В Европе рыцарей, нанявшихся на службу городу, не пускают на турниры - неблагородны.
Хуже. Боярин может у купца "взять". Отобрать. Ограбить. Соблаговолить принять подношение. Купец не может боярину "дать". Только "поднести", "поклониться". Чем-нибудь. Даже отблагодарить, отдариться - купец не может. Благодарность, подарки - отношения равных. Я об этом уже...
Суховерх Сухоборович, немолодой, грузный, бородатый мужчина сидел, неудобно раскорячив ноги, на покрытой шитой весёлыми зелёными травами тканью лавке, и растерянно рассматривал стоявшего перед ним полупоклонившегося, молодого, безбородого по Всеволжскому обычаю, Басконю. Постепенно впадая в ярость. Он, боевой, заслуженный, славами и ранами увенчанный, вынужден напрягать мозги! В битвах громких побитые-порубленные! Перед этим сопляком безродным! Чтобы понять похожие на оскорбительные речи какого-то купчишки!
Что за хрень?! Мне - зарабатывать?! Как какому-нибудь батраку или грузчику?!
Да топнуть ножкой! Дать плетей! Вышибить со двора! Чтоб и дорогу забыл! Чтобы и видом не видать, и слыхом не слыхать!
Можно. Что дальше? Внукам придётся чего-то другое в подарки искать.
Ничего! Потерпят! Они дедушку и так любить должны! Но...
Выпороть? - Можно. Что дальше? Всеволжские местному суду не подсудны. "Зверь Лютый" дело по-тихому не спустит, капнет Боголюбскому. Были уже примеры. Да чего там капнет! - Просто денег, которые он каждый год Андрею даёт, не будет. Боголюбский взъярится и взыщет. Втрое. С него, с Суховерха. Примеры уже бывали. Со службы - долой. В вотчину, в глушь, в деревню. В опалу. Всем родом. То-то подарок внукам будет. Уж они-то до самой смерти своей будут дедушкину глупость вспоминать. Которая их с городских хором загнала в крестьянские чёрные избы жить да гусей пасти.
Не, пороть нельзя. Надо как-то... иначе. Как-то... по вежеству.
-- И что это ты про деньги...?
-- Да тут просто. Я думаю с этого дела, с постройки этой, кое-какую прибылюшку поиметь. Немалую. Построю усадьбы, буду их в наём сдавать. Для проживания людей добрых. Которые по нуждишкам своим к государю приехавши. За плату невеликую.
-- Э... Эт навроде двора постоялого?