Алексей КаплерДвое из двадцати миллионов
Кинодраматург Алексей Каплер — автор сценариев первых и навсегда запавших в душу народную фильмов об Ильиче — «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» — и таких известных, как «Три товарища», «Котовский», «Она защищает Родину», «Две жизни».
Несколько лет назад трудно было найти человека, не знающего в лицо Алексея Яковлевича Каплера — доброжелательного, ироничного, энцинлопедически эрудированного и удивительно своеобразного ведущего телевизионной «Кинопанорамы».
Алексей Каплер никогда не упускал случая броситься в бой. За попранную справедливость сражался он острым пером художника и публициста. Появившиеся в центральных газетах очерки «Сапогом в душу», «Воспитание дегтем», «Холодные глаза», «Случай в дачном поселке» взволновали читателем шестидесятых — семидесятых годов и прошли испытание временем. Собранные в последней посмертной книге «Загадка королевы экрана» («Советская Россия», 1979), они не могут не волновать тех, у кого «сердца для чести живы», потому что нацелены против «отца всех пороков» — равнодушия. Потому что утверждают главное: чувство собственного достоинства, веру в торжество справедливости.
Жизнь сводила Алексея Каплера с такими людьми, как Серго Орджоникидзе и Сергей Эйзенштейн, Дмитрий Шостакович и Василий Шукшин, Борис Щукин и Константин Симонов, Роман Кармен и Григорий Козинцев, Он влюблялся в них, он преклонялся перед ними, увлеченно писал о них.
Но с той же страстностью и восхищением, с той же бесконечной любовью к человеческому благородству вводил нас художник в мир так называемых «маленьких людей», тех, чьи имена обычно остаются неизвестными, как имена неизвестных солдат.
Чтобы видеть и писать именно так, надо самому быть мужественным человеком. Каплер был им. Жизнь много раз проверяла его. И как солдата — он добровольно побывал в качестве военкора от «Правды» и «Красной звезды» в партизанском крае и на Сталинградском фронте. Точно обжигающие документы эпохи читаются в книге его партизанские и фронтовые записки.
Надо сказать, что уже и первые сценарии Алексея Яковлевича хорошо читаются: остросюжетность, соединенная с масштабностью событий и психологической тонкостью, непринужденная интонация, крепкий диалог, умная веселая ироничность.
И все-таки в первых сценариях Каплера чувствуется оглядка на кинокамеру. Оно и понятно: сценарии пишутся для того, чтобы их ставить.
Но недаром с некоторого времени драматург стал называть свои сценарии киноповестями: чувствовал и понимал — им суждена и литературная жизнь.
…На грозном историческом фоне — в аджимушкайском аду — родилась любовь юной медсестры Маши и молодого летчика Сергея, героев последней повести А. Каплера «Двое из двадцати миллионов».
Аджимушнайские каменоломни — одно из самых трагических мест на нашей многострадальной земле, оставшихся навсегда в истории Великой Отечественной войны.
Мы с Алексеем Яковлевичем приехали первый раз в Аджимушкай, когда там еще не было никакого музея, никакого мемориала. Тихо звенела бурой пересохшей травой мертвая, израненная глубокими воронка ми степь. А если хорошо присмотреться, можно было найти и несколько черных, похожих на громадные звериные норы, выходов из каменоломен.
Мы вползли в одну из этих «нор». Темнота сразу бы поглотила нас, если бы не припасенные заранее фонарики.
Повторяю: тогда здесь не было и намека на подземный музей. Согнувшись в три погибели, мы прошли несколько метров по этой ледяной могиле, бережно поднимая то проржавевшую каску, то прогнивший котелок, то полуистлевший солдатский башмак, то продырявленный хобот противогаза, то… искалеченную детскую игрушку.
Вначале, случалось, пели.
Шалили, во тьме мелькая.
Вы, звездочки подземелий.
Гавроши Аджимушкая.
Вы, красные дьяволята.
Вы, боль и надежда старших…
И верили дети свято.
Что скоро вернутся наши.
Мне стало жутко в этом подземном лабиринте. Рассказывали, что, случалось, заблудившиеся бродили здесь неделями…
И я с трудом уговорила Алексея Яковлевича вернуться наверх, чтобы прийти сюда уже с проводником.
Наверху, приучая глаза к солнечному свету, долго молчали. Потом он тихо сказал: «Будет преступлением не написать про это».
И вот повесть «Двое из двадцати миллионов».
О многом заставляет задуматься эта трагедия. И учит — тонко, ненавязчиво, беспощадно — ненависти к фашизму, грозящему превратить весь мир в ад Аджимушкая…
По странной случайности последними словами Алексея Каплера в его последней книге были такие: «Итак, дорогой мой читатель, настало время расстаться. Признаюсь, мне этого совсем не хочется, но что делать, во веяной книге, как и в самой жизни, есть не только начало, но и конец».
Это, увы, бесспорно, однако, бесспорно и то, что у настоящего художника расставание снова превращается во встречу. Одной из таких встреч станет для читателей «Юности» знакомство с повестью «Двое из двадцати миллионов».
Юлия Друнина.
Двое из двадцати миллионов
Я увидел их в день тридцатилетия Победы — защитников и пленников Аджимушкайских катакомб.
Они сидели на искалеченной Аджимушкайской земле, поминая погибших своих товарищей.
Из многих и многих тысяч остались в живых, чудом уцелели двадцать четыре человека. Каждый год седьмого-восьмого мая они съезжаются в Керчь и несколько дней проводят вместе.
Приезжают и родные погибших в здешних каменоломнях в те страшные сто семьдесят дней и ночей сорок второго.
Ныне один из входов в каменоломни ведет в подземный музей Славы, к братской могиле героев.
Круглый год тянутся сюда люди, приезжают бесчисленные экскурсии со всех концов страны, и плиты братской могилы постоянно завалены горами цветов.
А Девятого мая, каждый год Девятого мая спускаются к подземной братской могиле те двадцать четыре. Они гасят шахтерские лампочки и стоят в темноте, молча поминая погибших.
После поминок, для которых жены живых и вдовы погибших расстелили скатерти прямо на земле и уставили их едой, со мной остался один из живых героев Аджимушкая.
Мы нашли место в тени скалы и уселись там.
Перед нами лежала мертвая, вся в глубоких воронках земля, и даже то, что она давно уже поросла травой, и то, что светило майское солнце и небо было совсем безоблачным не только над Аджимушкаем, но и над всей нашей страной, — даже это не могло умерить ощущение трагизма этих мест: будто лето сорок второго пропитало здесь воздух.
Вблизи Керчи с незапамятных времен, быть может, еще с тех пор, когда Керчь была столицей Боспорского царства, люди добывали камень, и оттого под землей образовались на десятки километров катакомбы — лабиринты, тупики, развилки, из которых, не зная их, в жизни не выберешься…
Я слушал низкий, прокуренный голос своего собеседника и смотрел на старую женщину, медленно шедшую по Аджимушкайской земле.
То была очень-очень старая женщина. Она опиралась о кривую, изогнутую палочку и с трудом спускалась в заросшие травой воронки, с трудом поднималась из них.
Старая женщина, видимо, ничего не искала здесь, она просто шла, низко согнувшись, — то ли старость, то ли болезни, то ли горе так безжалостно пригнули ее к земле.
Весной сорок второго, когда наши войска вынуждены были отступить из Крыма за пролив, когда немцы подошли к Керчи, в Аджимушкайских каменоломнях скрылись бойцы, прикрывавшие отход Красной Армии. А вместе с ними и великое множество солдат и командиров, оторванных от своих частей, и только что выпущенные из училища молодые летчики, и бегущие от врага мирные жители — женщины, дети, старики — все хлынули сюда, в подземелья Аджимушкая. И госпитали с огромным количеством раненых, которых не удалось эвакуировать, были тоже помещены в каменоломнях.
Все эти тысячи, тысячи людей погибли здесь — кто от взрывов и обвалов, кто от голода, от жажды, кто удушенный фашистскими газами.
Старая женщина остановилась у входа в катакомбы, у одной из щелей полузаваленных обломками скал. Она стояла и смотрела на эту щель. Почему женщина пришла сюда? Может быть, ее близкие погибли в этих каменоломнях, а может быть, она просто слышала о трагедии, которая произошла тут когда-то?..
Первые дни в катакомбах был катастрофический хаос, конец света… Но нашлись волевые командиры — полковник Ягунов и старший батальонный комиссар Парахин, — которые сумели сбить военное ядро, создать боевые части, распределить оружие, объединить продовольствие и воду, наладить раздачу скудных пайков.
Вскоре из катакомб начались вылазки — боевые действия: нападения на немцев, которые окружили район. Иногда таким путем удавалось добыть трофейное оружие и боеприпасы, а главное, во время этих вылазок красноармейцы приносили воду из колодца, что находился невдалеке от одного из входов в каменоломни.
Люди ждали, жили надеждой, что вот-вот, со дня на день Красная Армия ворвется в Крым и освободит их. Готовились ударить тогда немцам в тыл.
Но они не имели понятия о военной обстановке, не знали, что наступление сможет начаться только через полтора года — в ноябре сорок третьего…
Там, где только что была старая женщина, уже никого не осталось. Растворилась, растаяла…
Лето сорок второго
Гремел немецкий военный марш. Пространство над Аджимушкайскими каменоломнями было ограждено колючей проволокой, а вокруг нее — немецкие танки, пулеметные точки на возвышенностях, автоматчики в секретах, наблюдатели в укрытиях.
Стояла жара. Свободные от дежурства немецкие солдаты в чем мать родила грелись на солнце, курили, играли в карты.
Переваливаясь с боку на бок на неровностях почвы, приближался со стороны моря тупорылый грузовик — немецкий радиофургон с раструбами громкоговорителей на крыше.
Советские воины, стоявшие на посту в расщелине катакомб, наблюдали за этим фургоном. То были истощенные, заросшие бородами люди в истлевших гимнастерках.