Назначения и перемещения
1. Шофер — 2-я автоколонна.
2. Исключен из списка в связи со смертью…
ТРУДОВАЯ КНИЖКА (выписка)
Лакс В. И., 1951 года рождения, беспартийный. Общий стаж работы — 9 месяцев 8 дней.
ХАРАКТЕРИСТИКА 1-й паневежисской восьмилетней школы на Юрониса А. Н.
Ученик прибыл в 1963 году после удаления из школы-интерната. За два года отличился очень плохим поведением, был нечестным.
Не выполнял указания учителей, пропускал уроки, плохо учился.
Занимался воровством: отнимал у детей деньги, авторучки. Воровал в магазинах и на улицах.
Альбинас с матерью не считался и совсем ее не слушал…
ХАРАКТЕРИСТИКА училища на воспитанника Лакса В. И.
…В училище находился в течение четырех лет. Владимир — ученик слабоуспевающий, неряшливый, рассеянный. Замкнут, обособлен, ничем в училище не увлекался…
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА шофера 5-го таксомоторного парка Колесовой Анны Андреевны
…Костя работал в нашем парке еще до ухода в армию, в токарном цехе, и одновременно учился на водителя. Он так много сил потратил на оборудование пионерлагеря нашего парка, хотя своих детей не имел.
Вся жизнь Попова Кости прошла на наших глазах: это была хорошая, честная, рабочая жизнь. Мы все требуем сурового наказания преступникам…
ХАРАКТЕРИСТИКА Паневежисского завода автокомпрессоров на ученика Лакса В. И.
…Дело осваивал без усердия, работал вяло. Нарушал трудовую дисциплину. Замкнут. В общественной жизни не участвовал.
Обсуждался на товарищеском суде за хулиганство в городе…
СПРАВКА
Осужденный к исправительным работам Юронис А. Н. наказания отбыл 23 рабочих дня.
ХАРАКТЕРИСТИКА на водителя 5-го т/моторного парка Попова К. М.
…За время работы хорошо относился к вверенной ему технике, систематически выполнял государственный план. Участвовал в общественной жизни парка и колонны, являлся членом редколлегии стенгазеты, был общественным контролером…
Владимир Лакс
Я никак не могу сообразить сейчас — чем это мы так сильно были недовольны в Паневежисе? Зарабатывал я семьдесят пять — восемьдесят рублей. Конечно, это не сундук пиастров. Но ведь если честно говорить, то я же и этих денег ни разу не отработал. Я ведь и делать-то ничего, совсем ничего, не умею. К сожалению, это факт.
Я тысячу раз давал себе клятву: проявить волю и побороть свою лень. И тысячу раз мне что-то помешало, пока я не махнул на все это рукой, решив, что, каким человек родился, таким он и помрет. Да и меняться не очень хотелось, потому что в конечном счете жилось-то нам не так уж плохо! Я часто вспоминаю здесь, как мы целыми вечерами сидели в кафе «Анжелюкас», потом шли в «Линялис», а когда были деньги, то отправлялись и в ресторан «Васерас». Какие это были прекрасные, шикарные кафе! С цветными светящимися витражами, бронзовыми чеканками на деревянных темных стенах. Если в Москве и есть роскошная жизнь, то она, наверное, проходит по какому-то другому счету. Здесь я не видел таких кафе. Во всяком случае, глядя в окна московских кафе, я не заметил, чтобы они были лучше тех, что в Паневежисе. Внутри-то мы не были, денег не хватило. Мы только пили водку с этими унылыми пьяницами, друзьями Баулина. В его грязной, паршивой комнате. И это было скучно и совсем неинтересно. А сейчас я все время раздумываю — в чем же она состоит, интересная и веселая жизнь? Вот если бы я был на свободе и у меня оказалось очень много денег, то я бы построил себе роскошный каменный особняк в Ниде. Или в Паланге, мне все равно. И купил бы кадиллак «эльдорадо Брогам». А потом женился на Валде. Если бы я к ней приехал на «эльдорадо», то она бы мне не влепила по морде, как в тот раз, когда я прижал ее на лестнице. Да-а, здорово было бы, конечно… Только все это дома надо бы; здесь, в Москве, скучно, и люди какие-то неинтересные — и Баулин, и дружки его — Серафим, Толька, Сашка, Николай…
Свидетели по уголовному делу № 41092 (К ответственности по делу не привлечены)
Макаркин Серафим (из протокола допроса):
…Я Макаркин Серафим. Мне двадцать четыре года, и я работаю грузчиком пятьдесят третьей базы…
(Я даю показания, как свидетель и еще ничего не знаю о том, что через два месяца, в сентябре, сам буду сидеть в тюрьме за ограбление женщины.)
…Я приятель Баулина и ничего плохого о нем сказать не могу.
…Числа 18–20 июня, вечером, я гулял по улице и встретил Баулина с двумя какими-то ребятами. Помню, что я уже был пьян. Но с Баулиным я решил выпить еще. Выпил. Водки. Поэтому все, что происходило потом, я помню смутно. Как в тумане.
Я не помню:
— кто платил за водку;
— кто такие эти двое ребят;
— что они говорили;
— зачем они приехали;
— были ли у них деньги, и сколько;
— чем они занимаются;
— какие у них планы;
— выпивал ли с нами еще кто-нибудь.
Все это мне было неинтересно.
Алпатов Анатолий (из протокола допроса):
…Я Алпатов Анатолий. Мне двадцать семь лет, и я работаю токарем Карачаровского механического завода.
…Я знаю Баулина, но в дружбе с ним не состою.
…За несколько дней до убийства я встретил Баулина на улице с двумя ребятами, которые жили у него в комнате. Я к тому времени уже был пьян. Но с Баулиным согласился выпить еще. У них была бутылка водки. Мы вошли в подъезд дома двадцать девять и там выпили…
Кто покупал водку и на чьи деньги — не помню.
Ничего о ребятах-литовцах — не знаю.
Выпивал ли с нами кто-нибудь еще — понятия не имею.
Андрюшин Александр (из протокола допроса):
…Я Андрюшин Александр. Мне двадцать девять лет. Я не работаю.
…Я знаю Баулина, но ничего сказать о нем не могу.
…В июне я пришел к Баулину. У него было двое ребят — приезжих из Литвы, которые были выпивши. Они угостили меня водкой. Я, конечно, выпил. Потом дал денег — купили еще вина. Затем выпили.
…Ничего о литовцах — кто они, зачем приехали, какие имели планы — знать не могу.
Гусев Николай (из протокола допроса):
…Я Гусев Николай. Мне тридцать девять лет. Я не работаю.
Я знаю Баулина, потому что он мой сосед.
У Баулина жили чужие ребята.
20 июня в четыре часа дня меня вызвал Баулин и велел сходить купить красненького. Дал три рубля. Я сходил.
Вино распили мы все вчетвером.
Но как зовут гостей Баулина, я не знаю. Они сами не сказали, а я не спрашивал.
Потом разошлись.
Вечером встретились на улице. Опять договорились выпить.
Баулин дал три рубля. Купили две бутылки вина и распили его у Баулина в комнате. Разошлись. Я еще хотел выпить, но денег нет. Пошел по соседям. Не дали. Пришел к баулинским ребятам. Дали сорок пять копеек. Я собрал пустые бутылки — семь штук — пошел в магазин. Баулин — со мной. Мы с ним пили… Потом спал, очень крепко. Даже милиционеры, когда пришли, еле меня разбудили…
По именам я их не знаю.
Внешность их запомнил плохо. Я на них особо и не смотрел: мне-то что? Я с ними выпил — и пошел… Узнать я их, может быть, смогу.
Евгения Курбатова
Девятого августа я вызвала Юрониса, чтобы допросить его и сообщить о результатах криминалистической экспертизы. Эксперт дал заключение, что их ножи не являются холодным оружием «…и относятся к хозяйственным ножам общего применения (для резки мяса, овощей, хлеба…)».
— Что же ты, Юронис, не резал своим ножом овощи или хлеб? — спросила я его, заполняя бланк «Протокола допроса несовершеннолетнего обвиняемого».
Он задумчиво посмотрел на меня и сказал:
— А у меня завтра день рождения…
Я отложила ручку в сторону:
— Ну что ж, поздравляю тебя. Хотя и не стоило бы…
— Я знаю, — сказал он. — Но все-таки… Правда, такое совершеннолетие не у всех бывает?
— Да, к счастью. А ты что, гордишься этим, что ли? Я что-то не пойму…
— Нет. Тоскливо мне сегодня. Поговорить совсем не с кем.
— А о чем ты хотел поговорить?
— Не знаю. Я ведь молчу все время. И думаю.
— Ну?
— У меня в Паневежисе друг был. Звали его Иван Морозов. Он в нашем доме жил. Намного он старше меня. Раз пять уже сидел, за разное — хулиганство, кражи, грабеж.
— И что?
— Он очень весело про тюрьму рассказывал, здорово.
— Похоже?
Юронис покачал головой:
— Нет. Совсем в тюрьме не так. Врал Ванька. В тюрьме люди не должны жить.
— А если эти люди убивают других людей? Где же им жить — на курорте?
Он снова покачал головой:
— Надо, чтобы не убивали.
— Но ведь ты же убил?
— Да, убил. Поэтому я в тюрьме, я понимаю. И я все время думаю о другом…
— О чем же?
— Зачем врал Ванька Морозов? Ну, зачем, например, говорить, что лучше всего фраера ограбить и убить — будет наверняка молчать? Теперь-то я знаю, что с убийством во сто раз быстрее попадешь, всю милицию на ноги поднимают, как на войну… И все, что он про тюрьму рассказывал, — вранье, подлое вранье… Все, что он рассказывал…
— А он тебе рассказывал, что здесь хорошо?
— Не в этом дело, — он досадливо махнул рукой. — Не говорил он, что здесь хорошо. Но так получалось у него, что сюда самые смелые попадают. Просто им немного не повезло. Но здесь их уважают… И среди заключенных есть свой закон.