Человека в серебряной маске звали Эрлтоном, и он был верховным магистром — то есть господином и повелителем веек алорских магов. Среди посвященных в чести была одна безумная идея: что Эрлтон Серебряный, живший более трехсот лет тому назад, и Эрлтон теперешний — суть одно и то же лицо. Точнее, одна и та же маска, ибо глава Ордена никогда не появлялся перед своими подчиненными без нее. Никаких прямых доказательств этой гипотезы не существовало, но верно также и то, что напрочь отсутствовали факты, ее опровергающие. И потому каждый был волен соглашаться с тем мнением, которое более соответствовало его взглядам. Правда, среди двенадцати членов магистериума — высших по положению в Ордене и по мастерству — разногласий не было. Они не сомневались в том, что магистр у Ордена был и остается единственным и незаменимым.
Эрлтон был настолько искушен в своем деле, что если бы пожелал, то мог иметь все, к чему обычно стремится человек: золото, власть, красоту и любовь прекраснейшей из женщин. Но глава Ордена Черной Змеи давно уже был не человеком, а кем-то иным. И его влекли одна мечта и одна цель: Эрлтон ненавидел империю — ее законы, могущество, прекрасные города и плодородные земли, веселый народ и справедливых правителей; даже ее легенды и сказки были ему неприятны.
Обычные сказки и обычные легенды про доблестных рыцарей, спасенных ими принцесс, кровожадных людоедов и коварных магов, а также про лучших друзей рыцарей — благородных и смелых драконов.
Столица империи поразила Троя своими красотой и великолепием. Нигде в мире — а несмотря на свою молодость он побывал уже во многих странах — ему не доводилось видеть таких широких, чистых, до блеска отмытых улиц, таких красивых клумб и цветущих деревьев, таких великолепных домов. Послы въезжали в город со стороны порта Майна, но даже на окраине Роана не было ни хибарок, ни покосившихся лачуг, ни тощих собак, облаивающих и пышные кортежи, и дребезжащие телеги, ни нищих, которые обычно не давали прохода богатым путешественникам, особенно в праздничные дни. Короче, никаких признаков бедности Трои не обнаружил.
Особенно же его потрясли янтарные купола и яшмовые колоннады двух базилик, стены зданий, украшенные барельефами, статуи, украшавшие вымощенные белым камнем площади, и тенистые аллеи. Прежде Трои никогда не видел, чтобы такое количество деревьев и кустов росло прямо в черте города — укрепленные города Альворана и Аммелорда напоминали каменные мешки, которые раскалялись в летнюю жару и в которых зимой было чрезвычайно холодно.
И порт, и пригород, и сама столица были настолько хороши, что юноша не мог насмотреться: вертел головой и постоянно дергал дядюшку за рукав, чтобы поделиться впечатлениями.
Посол Шовелен вел себя гораздо сдержаннее. Во-первых, он был стар, и цвета казались ему уже не такими яркими и насыщенными, как любимому племяннику. Во-вторых, в Великом Роане он бывал несколько раз и из них два раза посещал столицу. Первое потрясение давно прошло, и теперь граф был, в основном, озабочен проблемой, как бы пристроить Троя ко двору Агилольфингов. На фоне империи собственное государство и собственный монарх казались ему не просто слабыми, но до смешного игрушечными. Шовелен считал, что им просто повезло, что западный сосед не воюет — иначе Альворан давно уже стал бы одной из провинций Роана, К слову, многие государства просто присоединились к империи, отдав себя под ее протекторат. Так поступили в свое время и графство Анамур, и княжество Эйда.
Трои каждую пышную постройку принимал за императорский дворец, и, когда кортеж проезжал мимо очередного здания, он не знал, радоваться ему или разочаровываться. Однако юноша пришел в совершеннейший восторг, когда они подъехали к берегу реки Алой. Могучий поток нес свои воды в море Луан; вверх и вниз по течению скользили баржи и гребные галеры, лодки и ладьи с резными носами. Это было завораживающе красивое зрелище. Но еще более удивительным Трою показался огромный, изогнутый мост, впившийся своими могучими лапами в оба берега. Посольство стояло теперь на левом; а правый, противоположный, высился перед ними.
Там и располагался императорский дворец, одновременно служащий крепостью. Красотой он не уступал постройкам левобережной части столицы, но был гораздо мощнее и надежнее. Его окружали высокие стены, сложенные из звонкого камня, а над стройными, вытянувшимися к небу башнями реяли зелено-золотистые стяги с изображением дракона. Огромная круглая луна лениво лежала на самом краю черепичной крыши, и вдоль моста протянулась бесконечная цепь людей с горящими факелами в руках.
Только сейчас Трои понял, что уже стемнело, и значительную часть пути они проделали в сгущающихся сумерках.
В резиденцию императора прибыли ближе к полуночи. Послам отвели две огромных комнаты в западном крыле; человек десять слуг бесшумно, словно совы, расставили багаж, проводили господ в бассейн для омовения и уложили спать. Трои был настолько переполнен чувствами, что порывался прорваться к дядюшке в комнату, чтобы побеседовать с ним часок-другой перед сном, однако граф пресек эти попытки в зародыше. Он лишь позволил себе напомнить, что их ожидают завтра к малому выходу императора и на эту встречу он, граф, возлагает особенные надежды. А потому категорически требует, чтобы возлюбленный племянник немедленно отошел ко сну, дабы на следующий день быть свежим и красивым, как цветок. Трои привык подчиняться Шовелену настолько, что не просто лег, но и, поворочавшись с боку на бок, провалился в сон, выпал из реальности и очнулся только утром, когда теплый солнечный луч примостился на его щеке.
Посол был уже у него в комнате, одетый и причесанный особенно тщательно. От внимания Троя не укрылось, что Шовелен предпочел одеться по столичной моде: в высокие сафьяновые сапоги, синий бархатный колет с прорезями на пышных рукавах и небесно-голубую шелковую рубаху простого покроя с широким отложным воротником. В правом ухе графа сверкал звездчатый сапфир. Избранная гамма подчеркивала и усиливала и без того бездонную синеву его глаз и убавляла лет этак пятнадцать-двадцать.
— Дядюшка! — вскричал Трои, садясь в необъятной постели. — Будь девицей, влюбился бы в вас всенепременно.
— Тогда хорошо, что ты не девица, — ворчливо ответил граф, стараясь сдержать довольную улыбку. — Вставай, лежебока. Умывайся, будем наряжать тебя со всей обстоятельностью, соответствующей важности момента. То есть — по-королевски.
Шовелен взялся за дело серьезно, и потому Трои был готов через полчаса. Костюм вишневого цвета с золотым шитьем чрезвычайно шел ему. Украшения из бриллиантов и гранатов придавали особый шик, но не бросались в глаза.
Граф особенно часто упоминал, что все истинно красивые и дорогие вещи не должны затмевать своего хозяина и привлекать к себе внимание. Изысканный вкус требует, чтобы предметы и украшения только подчеркивали внешность своего обладателя, и не более.
Принесшие завтрак молоденькие служанки немедленно зарделись при одном только взгляде на юношу, что было особо отмечено и оценено как хороший признак.
Посол позавтракал со вкусом и аппетитом. Будучи человеком искушенным, он догадывался, что как следует отдохнуть и поесть сегодня им не удастся: приемы длятся долго и отнимают много сил. Но, как он ни уговаривал Троя, как ни соблазнял разнообразными кулинарными шедеврами, юноша отказывался. Он был слишком взволнован предстоящим событием, и кусок просто не лез ему в горло. Наконец появился лакей с сообщением, что император готовится к выходу и гости собираются в парадном зале.
Выйдя из своих апартаментов, Трои и Шовелен присоединились к свите своего повелителя — короля Лодовика — и пошагали бесконечными коридорами по направлению к парадному залу. Вскоре юноша перестал удивляться увиденному, потому что обычный разум в состоянии вместить только определенное количество впечатлений, а затем, чтобы не повредиться, отсеивает все лишнее. Именно по этой причине Трои как должное воспринимал и полированные яшмовые полы, поражающие естественными узорами камня; и ониксовые колонны, поддерживающие потолки из небесно-голубого лазурита и бирюзы; и невероятное количество золота, серебра и камней, которыми сверкали и искрились почти все предметы. А картины, оружие, статуи и гобелены просто меркли на этом фоне, несмотря на всю свою красоту. Остальные вели себя приблизительно так же, как и молодой человек, — сперва восторгались, но после затихли — есть предел и восхищению. Только король Лодовик выглядел хмурым и подавленным: он давно уже прикинул приблизительную стоимость одного этого коридора и сразу понял, что, заложи он все свое королевство, может, и сумел бы воссоздать это великолепие в своем дворце.
В парадном зале внимание Троя привлекли только люди. Это вовсе не значит, что парадный зал больше ничем не поражал глаз, однако придворные императора и его гвардия превзошли все виденные до сей поры чудеса.
Вопреки очевидной роскоши, окружающей их, вельможи и военачальники Великого Роана были одеты скромно и неброско. И от этого только выигрывали, выделялись на фоне ослепительной обстановки. Граф Шовелен, пользуясь тем, что в огромной зале находилось не менее тысячи человек и все они перешептывались, отчего было довольно шумно, обратил внимание своего племянника на костюмы. В них преобладала сдержанная гамма, и предпочтение явно отдавалось черному, белому и жемчужно-серому цветам. Встречались и более яркие одежды, но они ни в коем случае не были пестрыми. Драгоценности, стоившие целое состояние, тоже не бросались в глаза, а только дополняли ансамбль, придавая ему изысканность и шик. Из всех членов свиты короля Лодовика только граф и его племянник могли похвастаться таким же стилем.
Придворные дамы моментально покорили сердце молодого повесы, причем все скопом. Он переводил восхищенный взгляд с одного свежего и милого лица на другое — очаровательное и сияющее зрелой, полновесной красотой — и никак не мог определить для себя, какое же нравится ему больше. Молоденькие фрейлины привлекали его своей безыскусностыо и естественностью; остальные женщины пребывали в удивительном состоянии неопределенного возраста, преимущества которого проявлялись в изысканности, пикантности и обаянии — короче, в том, что приходит только с годами.