Все же в курсе, что мир подписан. Я везу лишь формальный документ. Пара дней у меня точно есть. Не остался на празднике в Константинополе, хотя как дипломат мог. Так что имею право задержаться ещё немного, чтобы оценить свои новые владения и придумать план развития.
Бей ходил рядом и переводил, что докладывали местные старосты. В общем, мне выделили шесть деревень. Общее количество душ — около тысячи. Часть из них — землевладельцы, другие — воины. Тут, оказывается, что-то типа нищих деревенек. Занимаются выращиванием всякого да скот пасут. Алхимиков, магов или кого-то ещё нет. Мне достались простые, самые обычные селения, которые видали лучшие времена.
Жители шарахались от меня, как от прокажённого. Говорили только с Мустафой, бросая в мою сторону опасливые взгляды. Женщины прятались за мужчин и ещё детей скрывали, словно я пришёл их красть. Дети смотрели с любопытством, но стоило мне только повернуться в их сторону, как они тут же разбегались.
Земля вокруг — сухая, потрескавшаяся, явно страдающая от недостатка воды. Поля, некогда плодородные, теперь заросли сорняками. Сады высохли, скот — худой, изнурённый жарой и недоеданием. Деревенская площадь, на которой нас встречали, была покрыта толстым слоем пыли, взлетавшей при каждом шаге.
Я глянул вперёд. На расстоянии пары километров поставили что-то типа столбов с колючей проволокой. Много строений, палаток и людей — там наша армия. Тут, по условиям мира, никого нет до самого Бахчисарая. Пограничная полоса — теперь моя территория как буфер между двумя враждующими странами.
С нашей стороны развевались флаги Российской империи, виднелись фуражки и блестящие на солнце штыки. Военные наблюдали за кортежем с нескрываемым интересом. Наверняка гадают, что это за представление.
Слуги тем временем разбили шатёр для Зейнаб, которая сидела в тени и ела какие-то фрукты со льдом. Откуда они вообще тут лёд достали, для меня оставалось загадкой.
Девушка выглядела свежо и отдохнувши, несмотря на долгую дорогу. Тонкое шёлковое платье подчёркивало изящную фигуру, волосы уложены в сложную причёску, украшенную жемчугом. Настоящая восточная принцесса среди нищеты. Она сидела, выпрямив спину, с гордо поднятой головой, словно находилась не в пыльной деревне, а на приёме у султана.
Потом началось. Шесть часов подряд Мустафа выслушивал старост деревень о проблемах, которые у них есть. И теперь это мои проблемы. Как новый владелец земель я вынужден был внимать всем жалобам.
Первый староста — грузный мужчина с седой бородой и глубокими морщинами на лице — долго рассказывал о состоянии полей. Его руки, покрытые мозолями от многолетнего труда, энергично жестикулировали, когда он рассказывал об урожае, который оказался скуднее обычного из-за засухи.
— Он говорит, что земля высохла, — переводил Мустафа. — Колодцы почти пересохли, а дождей не было уже два месяца. Если так продолжится, следующего урожая не будет вовсе.
Второй староста — худой, как жердь, мужчина с горбатым носом и выцветшими от солнца волосами — поведал о состоянии скота. Многие животные заболели странной болезнью — отказывались от пищи, слабели и умирали. Ветеринаров здесь нет, а лекарства, которые пытались применять сами крестьяне, не помогают.
Третий — моложе других, но с уже поседевшими висками, — говорил о людях. В их деревнях царят уныние и страх. Военные действия закончились, но никто не уверен, что мир продлится долго. Жители не хотят вкладываться в дома и хозяйства, боясь, что всё снова будет разрушено.
Четвёртый — маленький суетливый человечек с беспокойным взглядом — рассказал о детях, среди которых распространилась какая-то хворь. Высокая температура, сыпь, слабость — лишь некоторые симптомы. Уже несколько малышей умерло, а лекарей в округе нет.
Пятый — женщина средних лет с усталым лицом и натруженными ладонями — говорила о нехватке рабочих рук. Многие мужчины ушли на войну и не вернулись. Остались в основном старики, женщины и дети. Некому пахать поля, строить дома, защищать деревни от бандитов, которые нередко наведываются в эти края.
Шестой староста — самый старый из всех, с длинной белой бородой и глазами, видевшими слишком много, — подытожил всё сказанное:
— Нам нужна помощь, — перевёл Мустафа его слова. — Без поддержки эти земли скоро станут пустыней, а люди либо умрут, либо разбегутся.
Армии турок тут больше нет. Продажи товаров, соответственно, тоже прекратились. Помимо того, что требуются деньги на скот и всё остальное, ещё и инфраструктура разрушена. Дороги в ужасающем состоянии, мосты через немногочисленные ручьи обвалились, колодцы нуждаются в очистке и углублении.
Вот это я понимаю, землю выделили. От души, душевно, в душу. А чего ещё ожидать? Что мне Бахчисарай подарят? Золотые прииски? Плантации с пряностями? Разберусь, не впервой начинать с нуля.
Мне дали бумагу, и я записывал всё, что говорили жители через Мустафу. Схематично набрасывал карту территории, отмечал проблемные участки, делал пометки о первоочередных задачах.
Потом я отправился осматривать деревни лично. Первая, самая большая, состояла из нескольких десятков глинобитных домов, покрытых соломенными крышами. Центральная площадь с полуразрушенным колодцем, несколько лавок с жалкими остатками товаров. Тощие куры бродили по пыльным улицам, выискивая что-то в земле. Старики сидели в тени домов, женщины занимались хозяйством, дети — единственные, кто ещё сохранил энергию, — играли в какую-то игру с палками и камнями.
Вторая деревня выглядела ещё хуже. Многие дома заброшены, поля заросли сорняками, сад высох. Жители — измождённые, с пустыми глазами — едва выживали, собирая то, что ещё можно было найти на полях.
Третье селение специализировалось на разведении овец, но стадо сократилось вдвое из-за болезни и недостатка пастбищ. Загоны для скота были почти пусты, шерсть, которую показали мне, оказалась грубой и редкой.
Четвёртая деревня — когда-то мельничная — теперь стояла без дела. Мельница разрушена, владелец убит во время одного из набегов. Запасы зерна давно истощились, и жернова покрылись пылью.
Пятый населённый пункт — самый дальний от границы — пострадал меньше всех. Там ещё сохранились некоторые хозяйства, был скот и даже действовала небольшая кузница, хотя металла для работы почти не осталось.
Шестая деревня, ближайшая к границе, почти полностью разорена. Осталось лишь несколько семей, ютившихся в полуразрушенных домах, предпочитавшие риск смерти позору бегства.
Осталось только придумать, как тут всё по-быстрому наладить. Земля, которая мне ничего не приносит, — не нужна. А здесь есть потенциал. Время — вот, чего точно мало, и ещё одного Магинского. Тогда бы дела пошли куда быстрее.
Я огляделся. Солнце начало клониться к закату, окрашивая безжизненную землю в оранжевые и красные тона. Странная красота была в этом выжженном пейзаже — суровая и печальная.
Сказал, что мне нужно несколько часов, чтобы подумать. Дальше у нас официальная часть приветствия меня как бея Магинского. Потом введу в курс дела «крайне полезную» жену и пойду к своим.
Мустафа кивнул и отошёл, чтобы поговорить с местными. Я остался один, присев на старый пень, служивший когда-то частью забора. В голове проносились десятки идей, планов, расчётов.
Мои размышления прервал какой-то шум. Я поднял голову. На площади собирались люди — дети, женщины, старики. Все нарядно одетые — в лучшие одежды, какие у них были. Видимо, настало время официальной церемонии.
В центре площади установили что-то вроде помоста из досок, украсили его цветными лентами, потрёпанными, но всё ещё яркими. Старосты стояли рядом, торжественные и напряжённые. Мустафа махнул мне рукой, приглашая подойти. Я взглянул в сторону шатра Зейнаб. Она вышла, окружённая служанками, и направилась к площади.
Поднявшись на помост, окинул взглядом собравшихся. Сотни глаз смотрели на меня с надеждой и страхом. Дети показывали пальцами, женщины шептались. Мустафа что-то произнёс, обращаясь к толпе. Потом повернулся ко мне.
— Я сказал им, что ты принёс мир между нашими странами и что под твоей рукой эти земли снова расцветут.
Кивнул. Хорошие слова.
Потом была церемония. Старосты подходили по очереди, низко кланялись и что-то бормотали — видимо, клятвы верности. Один из них — самый старый — поднёс мне блюдо с хлебом и солью. Я взял кусочек, попробовал. Хлеб был чёрствым, но это лучшее, что они могли предложить.
Зейнаб тоже поднялась на помост. Местные жители взирали на неё с благоговением. Для них она была словно видение из другого мира — прекрасная, ухоженная, в дорогих одеждах. Настоящая госпожа, в отличие от меня — чужака с непонятными полномочиями.
Девушка что-то сказала, обращаясь к толпе. Её голос звучал мелодично, но твёрдо. Я не понимал слов, но видел, как люди вслушиваются, как кивают, как их лица светлеют.
— Что она говорит? — спросил у Мустафы.
— Зейнаб сказала, что вы с ней сделаете всё возможное, чтобы вернуть этим землям процветание. Что она как дочь Нишанджи берёт на себя ответственность за благополучие этих людей. И они не будут забыты, как это случилось во время войны.
Надо же, а девчонка-то не так проста, как я думал. Умеет говорить с людьми, знает, как поднять их дух. Такой навык пригодится.
Церемония закончилась тем, что нам поднесли какой-то напиток в глиняных чашах. Пахло чем-то травяным и кисловатым. Я пригубил, стараясь не морщиться, — на вкус это было так себе, но отказываться было бы оскорблением.
Потом начались танцы и песни. Местные девушки водили хороводы, размахивая цветными платками. Старики играли на странных инструментах — что-то среднее между балалайкой и гуслями. Дети прыгали и смеялись, на время забыв о голоде и болезнях.
Мы с Зейнаб сидели на каких-то подушках, наблюдая за представлением. Она держалась отстранённо, но я заметил, как иногда её лицо смягчалось при виде танцующих детей.
Когда празднество подошло к концу, нас проводили в дом старосты — самый большой в деревне, хотя и он скорее напоминал сарай, чем жилище для бея. Но выбирать не приходилось.