Двойное дно — страница 9 из 49

Он думает, я не заметила. Но я видела, как он пришел со стороны дюн, как вытряхивал песок из сандалий, прежде чем вернуться к своей компании. Глаза красные и счастливые. Но не из-за алкоголя или общения. Готова поспорить, если всмотреться в дюны, я разгляжу ее светлые волосы, похожие на пучок травы посреди песка. Ее нет рядом ни со Скоттом, ни с подпевалой Джули, с которой Элоизе удалось найти общий язык сегодня вечером. Коко в летнем платьице и в грязном вонючем подгузнике бегает по пляжу сама по себе. Я приглядывала за ней и за Эдмундом, который махал голубой лопаткой, закапываясь в песок. Потом к нашей компании присоединились остальные дети, и она стала похожа на группу продленки, в которой всего один воспитатель. Я.

Я сижу с подругами, у нас на столе креветки, сливочный соус и кувшины с коктейлем «Апероль спритц». Встаю и уверенно направляюсь к Кеву. С силой сжимаю его плечо.

Он поворачивается ко мне и расплывается в улыбке, от него исходит незнакомый земляной, мускусный запах.

– Веселишься? – спрашиваю я.

– Конечно.

– Пойдем со мной. – Я улыбаюсь и тяну его за полу рубашки.

Выхожу из паба, Кев идет следом, мы останавливаемся под эвкалиптами. Он упирает руки в бедра и то ли хмурится, то ли улыбается.

– В чем дело? – интересуется муж.

Я вижу, как он нервничает, и мне это нравится. Нервозность означает, что он мной очень дорожит.

– Где Элоиза?

Он сопит, как всегда делает, если не хочет отвечать, опасаясь моей реакции. И вдруг начинает смеяться, хоть и пытается сдерживаться, как подросток перед классом, а я, точно учитель, складываю руки на груди и вопросительно смотрю на него.

– Мы просто вместе выкурили косяк, – выпаливает Кев. – Только не злись.

– Почему я должна злиться? – Хотя меня злит, что он мог про меня такое подумать.

– Я знаю, ты ее не переносишь.

– Неправда.

– Мы всего лишь пару раз пыхнули. Здесь, среди твоих друзей, она явно чувствует себя чужой.

– Что ты имеешь в виду?

Он снова смеется и медленно показывает на компанию моих подруг за столиком: струящиеся платья разных цветов, кувшины с аперолем и устрицы, блестящие, как взмокшие вульвы. От смеха мужа лицо у меня вспыхивает. Он смеется над ними, он смеется надо мной. Это оскорбление. Он выбрал общество Элоизы. Но не это меня сейчас расстраивает.

– Элоиза – самая безответственная мать, с какой я только сталкивалась. Она принимает наркотики и бросает своего маленького ребенка без присмотра ковыряться в окурках.

– Успокойся…

– Иди к черту, не собираюсь я успокаиваться.

Да уже и не могу. Чуть ли не пар из ушей идет. Понятия не имею, как мне собраться и вернуться за стол веселой и счастливой, чего от меня и ждут.

Я отворачиваюсь от Кева, который меня очень разочаровал, и обхожу вокруг дерева, отковыривая кусочки коры.

Такому браку, как у нас, люди обычно завидуют. Завидуют всей нашей семье в целом.

В воскресенье утром – блинчики и газеты в постель. Во вторник ночью – романтика. За Эдмундом присматривают родители Кева, Джорджия и Уильям, а мы вольны жить и любить. Можем поужинать в местном итальянском ресторане, где подают огромные порции спагетти с чесночным соусом и вино шираз. Можем пойти на пляж, в кафе с черно-белыми зонтиками. Иногда мы повторяем наше первое свидание в старомодном винном баре, где флиртуем, соприкасаясь ногами под столом.

А в пятницу вечером – семейный просмотр фильмов с попкорном, шоколадом и вином.

Пока мы с Эдмундом раскладываем подушки и пледы, чтобы валяться втроем, Кев, изредка вместе с Рози, делает попкорн. Каждый раз, когда дочка присоединяется к нам, в это верится с трудом, но в такие редкие случаи я стараюсь сделать побольше фотографий, чтобы напомнить себе, как прекрасна наша семейная жизнь.

Дом на берегу моря – наш храм, убежище от людей и зданий, тихий уголок, где можно погрузиться в пейзаж и освободить разум. Но временами он становится публичным местом, пристанищем для ненасытных гостей, которые остаются у нас слишком долго и ожидают от нас слишком много. Французский сыр, «Моэт», дети, которых нужно накормить домашней пиццей. В нашем доме не хватает личного пространства, потому что мы пускаем туда слишком много чужаков. Малышня, подростки, коллеги, мамочки из школьных групп.

Только киновечера могут по-прежнему собрать нас вместе.

Мы с Кевом знаем, что эти встречи не только про кино. Мы семья, мы укрепляем узы, созданные после потери, которую я с трудом перенесла и которая угрожает самой сути этого слова – семья.

Эдмунд появился в нашем доме, чтобы сделать меня лучше. Чтобы высушить слезы, пролитые мной, исцелить синяки и раны, что я получила. Он вписался в нашу семью три года назад как кусочек пазла, встал рядом со своей новой старшей сестрой, с которой они ели попкорн и смотрели мультики. Он как щенок, новая машина или запланированный отпуск. Символ, что дает нам надежду на большие перспективы и заполняет собой зияющую дыру. А поскольку он еще слишком мал и не понимает этого, мне легче оправдать себя и справиться с чувством вины. Я вроде как и не совсем лгунья.

Но Рози смотрит на брата по-другому. Она видит в нем угрозу.

Для меня же Эдмунд – исцеляющий бальзам.

При необходимости людьми можно и попользоваться в своих целях.


Элоиза, 19:28

Пенни и ее курицы порхают вокруг стола, глотают шампанское, как перевозбужденные подростки, упиваясь свободой, которую якобы дает это место. У мужчин в пабе свой уголок, там пиво из бочонков хлещет пинтами, собутыльники хлопают друг друга по плечам, смеются басом над чисто мужскими шутками и налаживают связи.

Я под кайфом, и мне нужно поправить макияж.

Сонная Коко сидит на коленях у Скотта и сосет большой палец. Перед ней тарелка с картошкой фри. Время от времени она выхватывает кусочек из кучки и кладет в рот. Дочка счастлива, довольна, и ее абсолютно не беспокоит, где я. А я понятия не имею, где Леви: скорее всего, сидит в наушниках с телефоном и смотрит ролики на ютьюбе. Вероятно, нужно его поискать. Но сначала макияж. Уверена, тушь у меня потекла.

Я рассматриваю выгоревшие волосы и бронзовые тела, потные и пропитанные атмосферой паба. Здесь светится гирлянда, играет легкая фоновая музыка и соленый запах моря смешивается с запахом солярки. Краем глаза я замечаю мужчину, который днем предложил мне помощь, когда я поранилась, и разговаривал с Эдмундом на пляже. Пенни слишком занята, чтобы обратить на него внимание. Наплевать. Я расслабленная и сонная, почти как Коко. А еще у меня абсолютно нет сил. Очень сложно притворяться, что вписываешься в компанию, и при этом чувствовать неотрывные чужие взгляды. Да еще Кев позволил мне показать собственную уязвимость.

Я сглатываю, во рту привкус травы. Нужно найти мятную жвачку или чего‑нибудь выпить, пока никто не учуял запах. Иду вдоль стены к туалету, оттуда выходит мама с дочками, стряхивая капли с рук; подмечаю, что центральная кабинка занята. Внутри кто‑то шуршит пакетом. Затем скребущие звуки: проводят ребром пластика по крышке унитаза. Постукивают. Резко втягивают носом воздух, после чего следует долгий выдох. Довольно нагло, ведь две маленькие девочки только что пи́сали в соседней кабинке.

В зеркале вижу свои обгоревшие плечи и размазанную под глазами тушь. Брызгаю на лицо холодной водой и пальцами стираю черные потеки. Я в ужасном состоянии. Но, по крайней мере, не похожа на себя прежнюю. Те, кто был на острове двадцать лет назад, не узна́ют меня. «Сейчас я блондинка, и грудь у меня стала больше», – мысленно твержу я. Пью воду из горсти и вытираю лицо бумажным полотенцем.

А теперь заберу Коко домой, точнее, на виллу. Мы можем спать с ней на второй двуспальной кровати. Пожалуй, не стоило брать детскую кроватку: ночью Коко все равно втискивается между мной и Скоттом. Из-за ее пухленького тельца секс и даже любые прикосновения сошли на нет, без всякого шанса на воскрешение. Большинство мамочек используют детей как возможность избежать интима с мужьями. А я так хочу Скотта, что занялась бы с ним сексом даже рядом с Коко.

Бросаю взгляд на кабинку. Там продолжают фыркать и шмыгать носом. Вот черт, кто же это? Теперь мне даже интересно, кто оттуда выйдет. Как будто мы связаны с этой незнакомкой: обе застряли на райском острове, обе в туалете, подальше от прочих отдыхающих, и обе под кайфом. Копаясь в сумке, ищу помаду и консилер, но тут открывается дверь и из кабинки выходит Рози.

Дочь Пенни.


Пенни, 19:32

С меня хватит, устала от вечеринки, паба и детей Элоизы, я им не мамочка. Хочу вернуться на виллу, принять душ и заварить чай. Люди уже разговаривают невнятно, напитки льются мимо, на тарелках только корки от пиццы, пустые устричные раковины и размокшие чипсы. Роб, владелец булочной, ставит велосипед у входа. Наверняка заметит меня и захочет к нам присоединиться. Прячусь за колонной и жду, пока он пройдет мимо и смешается с толпой. Не желаю, чтобы Роб завел дружбу с Кевом, а потом расспрашивал его про наши отношения и про детей. В предыдущие наши посещения острова Роб, к счастью, не работал здесь, поэтому не мог прицепиться к нам, освоиться в нашей компании и начать сплетничать о былых временах. Я давно его не видела и решила, что он уехал с острова навсегда. Но теперь Роб здесь, и он знает о бывшем муже, о прошлом, о моей травме, в тайну которой посвящены только мы с Рози.

В любом случае сейчас самое время уйти. Мы обещали Рози встретить ее в половине восьмого. Завтра предстоит долгий день, на праздник к Кеву приедут остальные гости. Эдмунд играет с другими детьми, они лазают по деревьям прямо у входа. Сын, должно быть, тоже устал.

Я смотрю на часы, целую на прощание подруг и вытаскиваю Кева из-за стола. У него все еще красные глаза, и он еле ворочает языком. Слишком обкурен. Безответственный, как подросток. Его вид меня раздражает, и, думаю, муж это понимает. Он подходит ко мне сзади и поглаживает по шее в надежде искупить вину. И он добьется своего. Я его прощу. Но по-прежнему не понимаю, как он мог пойти с этой женщиной.