— Страшные времена! Ох, господи, страшные времена!
5.
К тунгусскому стойбищу Макар Павлыч с Власием добрались в еще раннюю пору. На заснеженной полянке выставилось три чума: три семьи остановились тут перед выходом в село. Над чумами курились дымы. На полянке с лаем бесновались собаки. Где-то меж деревьями мелькали отдыхающие олени.
Макара Павлыча и Власия тунгусы встретили так, как встречают в тайге неожиданных прохожих. Их завели в чум, с ними приветливо и радушно поздоровались, у них расспросили о дороге, о здоровье, о новостях. Их угостили чаем и жареной сохатиной.
Макар Павлыч разглядел среди тунгусов, набившихся сюда, в чум, где они остановились, своего старого покручника.
— Здорово, Савелий! — обратился он к нему, как к самому близкому приятелю. — Здорово, друг! Вот к тебе в гости приехал я с батюшкой... Люблю тебя, милый! Очень ты справедливый человек.
— Здорово, здорово! — обрадовался Савелий. — Я тебя тоже шибко люблю! Пей, друг, чай! Ешь сохатину! Ешь! Не жалко!
Власий уселся на почетное место у камелька и пододвинул к себе свою суму. Перекрестившись, он достал взятый в дорогу хлеб, мешочек с солью и матушкину бутыль с настойкой. Он поглядел на свет на бутыль, вытащил пробку и налил пахучего напитка в маленький стаканчик. Макар Павлыч наклонился к нему и шепнул:
— Савелке налейте полный, а другим можно и по половиночке!
Власий кивнул головой и протянул налитый до краев стаканчик Савелию. Тунгус осторожно взял стаканчик, от удовольствия зажмурился и прежде чем выпить вежливо проговорил:
— На угощеньи спасибо! Шибко спасибо!
Стаканчик обошел всех тунгусов. Все пили и благодарили за угощенье. Все пили и жадно поглядывали на бутыль. Но Власий, налив всем по одной, да притом еще и не полной, тщательно закупорил бутылку и спрятал ее в суму. Тунгусы вздохнули. Савелий покосился на батюшкину суму и прищурил глаза.
— Давно, ох, давно не пили! Перестали разве ее делать теперь? Пошто в лавках нету! Пошто у новых купцов не стало ее?
— Пошто? — насторожились тунгусы и потянулись жадными взглядами к Макару Павлычу, к Власию.
Макар Павлыч тихонько толкнул Власия в бок: молчи, мол.
— Делать ее не перестали, нет! — объяснил он. — В городах ее самым любезным делом выгоняют да в продажу пускают. А вот сюды, вам не допущают ее. Жалеют для вас новые купцы. Не любят вас... Не душевные они к вам...
— Ух! Плохо! — закачали головами тунгусы. — Плохо!
Но кто-то один, помоложе, просунулся из-за спин и, вынув трубку изо рта, осторожно запротестовал:
— Худо от нее! Вот от этого ее и не допускают сюда... Худо! Разве мало прежде наших людей вред от нее получали? Много! У меня отец замерз в тайге. Много-много выпил ее, одолела она его, он и застыл, как строганина, как расколотка...[5]
Тунгусы сканфуженно вслушались в слова молодого. Макар Павлыч и Власий беспокойно заерзали на песте.
— Откуда этот? — тихо спросил Макар Павлыч Савелия. — Кто его этак-то научил?
— Летом он с вашими, русскими людьми по тайге ходил. В стекла люди смотрели, камни отколачивали от хребтов, землю копали. С ними он ходил! Слова он разные знает! Много-много!..
Макар Павлыч мотнул головой и крякнул.
— Эх, милый ты человек! — весело и приветливо обратился он к молодому. — Да ведь вред-то от вина только тому, кто его жрет без пути! А кто ежели в охотку, да после охоты выпьет, то какой же вред?.. Если б был прямой от него вред, рази в городах допустили его пить? Нет! А то русским, нам, скажем, можно, а вам, тунгусам, запрет! Почему?
— Почему? — всколыхнулись тунгусы.
— Да, да! — подтвердил Власий и подумал. — «Ах, хитрая бестия этот Макар Павлыч! ловкач!».
А Макар Павлыч, окрыленный своим красноречием, расписывал дальше:
— Как же это можно, что б не выпить! Бродите вы, бродите по тайге, намаетесь, идете по домам, вот тут бы согреться, повеселиться, а согреву-то нету!.. И промысел хороший, а спрыснуть его нечем... Эх, друзья!.. И меняя тон он сразу перешел к тому, что его больше всего занимало, — а как нонче промысел, как добычи?
Тунгусы вперебой ответили:
— Ходили хорошо!
— Белка шла ладно!.. Лучше прошлого года добыли!..
— Вот! — огорчился Макар Павлыч за тунгусов. — Добыча у вас, слава богу, — а сдадите ее по-сухому, зря...
Савелий оглядел своих сородичей и придвинулся к Макару Павлычу.
— Друг! — заискивающе сказал он. — Ты не с товарами ли? У тебя нет ли ее с собою?
— Да как тебе, Савелий, сказать, — начал было Макар Павлыч, но остановился: снаружи всполошенно и заливчато залаяли собаки. — Кого это принесло?
Савелий поднялся и вынырнул из чума.
Роудужный полог[6] откинулся и в чум вошел гость. Власий пригляделся к нему и узнал шамана Ковдельги.
6.
Тунгусы весело встретили прибывшего. Ему уступили место у камелька. Он, скинув парку[7], оглядел всех, увидел Макара Павлыча и Власия и потянулся к ним с рукою. Власий брезгливо сунул ему ладонь лодочкой и стал пасмурным. Макар Павлыч улыбнулся, понаблюдав за попом.
— Ничего, батя! — успокоил он Власия. — Этот нам не помеха!
Ковдельги вытащил трубку и старательно раскурил ее. У камелька ненадолго протянулось молчание. Тунгусы чего-то сосредоточенно ждали. Савелий смущенно замигал глазами, словно в глаза попала вихревая пыль:
— Мало-мало шаманить надо! — поделился он тихо с Макаром Павлычем. — Парнишка тут шибко захворал. Горит!
Макар Павлыч хлопнул его по коленке и засмеялся:
— Ну, фарт теперь этому парнишке! Шаман его будет настовать[8] да и наш батя вымолит ему здоровье!.. Здорово пофартило вашему стойбищу!
Власий услыхал неладпое и наклонился к Макару Павлычу:
— Об чем это?
— Обождите, отец Власий! — остановил его Макар Павлыч. — Сурьезное дело. Стоющее дело подходит.
— Сумлительно мне что-то, — огорчился поп. — Не по душе мне, что шаман сюда притащился. Нельзя ли его отпугнуть?
— Что вы, что вы?! — замахал руками Макар Павлыч. — Всю музыку этим спортить можно!... Говорю, не помеха он нам!
Между тем кто-то из тунгусов вышел из чума. Савелий присмотрелся, разглядел, что Власий помрачнел, и залебезил:
— Угощайся, друг! Угощайся! Пошто плохо ешь? Ешь! Сохатина жирная!
Власий отодвинул от себя еду:
— Благодарствую... Сыт. А теперь вот и господу богу помолиться можно.
Он встал на ноги, выправил из-под бороды брякнувший на цепочке крест и широко перекрестился. Макар Павлыч вскочил и толкнул Савелия. Савелий и вслед за ним другие тунгусы встали на ноги. Шаман нехотя последовал примеру остальных.
Высокий тенорок Власия выплеснул к узкому прорыву вверху чума привычную скороговорку молитвы. Помолился Власий быстро. А помолившись, деловито спросил:
— А где болящий?
Макар Павлыч быстро и угодливо переспросил следом за Власием:
— Парнишка-то хворый в каком чуме?
Тогда шаман, угрюмо сверкнул глазами, глухо вмешался:
— Шаманить буду... Звали меня. Злую болезнь выгонять буду.
Тунгусы смущенно переглянулись. Забеспокоился и Савелий. Но Макар Павлыч быстро нашелся.
— Стойте! — крикнул он. — Порядок должен быть. А по порядку как выходит? по порядку вот этак: кто первый сюда приехал, тот и станет первый мальчишку обихаживать. А первый тут отец Власий!
— Ох, неладно вы так-то! — запротестовал Власий. — Как же вы священнослужителя православного на одну доску с шаманом ставите!
— Помолчите, батюшка! — вполголоса огрызнулся Макар Павлыч. — За делом мы сюда притащились, ай нет?
Власий примолк.
На тунгусов резонное заявление Макара Павлыча подействовало. Савелий обрадовался.
— Вот-вот! хорошо! Пусть оба настуют парня!
Ковдельги, шаман, что-то опасливо и настороженно проворчал.
В чум в это время возвратился тунгус, который вышел еще до того, как Власий помолился. Вошедший, нерешительно топчась у самого входа, растерянно поглядывал на шамана, на попа, на Макара Павлыча.
— Бойе[9], — обратился к нему Савелий, — твоего парня батюшка выхаживать будет! Хорошо!
— Православной религии священник! вот кто! — внушительно поддержал Савелия Макар Павлыч.
— А шаманить после! Потом! — прибавил Савелий.
7.
Когда переходили в тот чум, где лежал больной мальчик, Власий сокрушенно пенял Макару Павлычу:
— А все-таки сумлительно мне это обстоятельство! Негоже мне шаманству, идолопоклонству ихнему потакать! Как духовному лицу негоже!
— Отец Власий! — внушительно и непреклонно заявил Макар Павлыч. — Коли ежели вы совместно со мною в дело, в пай, значит, пошли, то соблюдайте обчий наш интерес! Не портите камерции!
В чуме, где находился больной, было полутемно. Мальчик лежал на груде оленьих шкур, прикрытый меховой рухлядью. Возле него, испуганно вглядываясь в его горящее жаром лицо, сидела тунгуска. Хозяин чума прошел к больному, к женщине, к камельку. Он подбросил дров и огонь вспыхнул ярче и веселее.
Власий сразу стал деловитым и властным. Он вытащил из узелка, который принес с собою, всякие принадлежности для богослужения. Он укрепил в изголовьи больного два восковых огарка и зажег их. Он встал посреди чума и передал Макару Павлычу маленькое кадило. Над больным, над тунгусами, над камельком сладко и чадно запахло ладаном. Слова молитвы, пугая тунгусов, взметнулись под покатыми стенками жилища.
Власий молился недолго. Он отчитал пару-другую молитв, напустил полный чум дыму. Он прикоснулся к губам мальчика крестом, заставил всех тунгусов приложиться к нему. И кончив с привычным и давно надоевшим, сказал привычное же:
— Ну, уповайте на господа бога и на милость его!