— Вот незадача! — картинно всплеснул руками Борис. — У вас все? — насмешливо прищурился он на собеседника.
— По фактам — все, — склонил голову тот.
— И сие вы называете фактами?! — взорвался внезапно Император. — Давно я не слыхал подобной несуразицы! Наверное, с тех пор, как вы оправдывались предо мной за тот летний пробой во дворце!
— Мой Государь, насчет оного пробоя — я уже дюжину раз объяснял: там меня жестоко подставили. Как и Сергея Огинского!
— Вот только не начинайте все с начала! — раздраженно бросил Борис. — То дело мной тщательно рассмотрено и закрыто! Я дал вам шанс, надеялся, что в Сибири вы одумаетесь, и что же вижу: вы являетесь ко мне и потчуете нелепыми побасенками. Даже интересно, на что при сем рассчитывая: неужели на то, что, поверив в сей лютый бред, я во гневе отстраню людей, делом доказавших мне свою преданность, и вновь приближу вас, однажды уже не оправдавшего доверия?! Признаться, сие просто оскорбительно!
— Единственное, на что я смею надеяться, Ваше Величество — что вы отмените предстоящую поездку Его Высочества в Венецию. И тем самым хоть как-то порушите планы злодеев. Для себя я совершенно ничего не прошу. Более того, готов оставить и нынешнюю свою должность — если только сей шаг поможет спасти Цесаревича!
— Иоанну ровным счетом ничего не угрожает! — хмуро отрезал Император. — Ни в России, ни в Венеции. Ни где бы то ни было еще! Я сам инспектировал его личную охрану! Она безупречна! Равно как оклеветанные вами граф Разумовский и граф Бестужев-Рюмин — вернейшие из моих людей! В отличие от вас, Романов!
— Воля ваша, мой Государь… — поник Светлейший князь. — Но дабы подтвердить свои слова, — снова решительно вскинул голову он, — я готов незамедлительно подвергнуться любому допросу, начиная от сканирования ауры и заканчивая…
— Бросьте, сударь мой! Обмануть сканирование ауры под силу любому одаренному магу! — одернул его Борис. — А уж вам-то, с вашими немалыми, надо признать, талантами, противостоять методам допроса никакого труда не составит — тем более, что время подготовиться у вас было в избытке…
— Но Ваше Величество…
— Довольно! — резко оборвал Романова Император. — Вы хотели быть услышанным — я вас выслушал. А теперь убирайтесь обратно в свою Сибирь — и не смейте казать оттуда носа, пока я сам не призову вас в столицу! Все ясно?
— Ясно, Ваше Величество… — выдохнул Светлейший князь.
— Что же касается безопасности Цесаревича — если на миг предположить, что сей вопрос вас и впрямь волнует, а я все же склонен видеть в своих подданных лучшее, даже в таких, как вы — то не извольте переживать, — уже куда спокойнее добавил Борис. — Я повторно устрою ревизию его охраны — хотя и не вижу в сем мероприятии ни малейшей необходимости!
— Благодарю, мой Государь… Но в Венецию…
— И в Венецию Цесаревич отправится не ранее, чем я буду абсолютно уверен в его абсолютной защищенности!
— Прошу прощения, может быть, все-таки, отменить сию поездку… — начал было Романов.
— Более вас не задерживаю, — уже вовсе не слушая, бросил ему Борис.
Покинув тронный зал, Светлейший князь, не глядя по сторонам, прошел дворцовым коридором, с абсолютно потерянным видом спустился по парадной лестнице, понуро вышел на площадь, шагнул в услужливо открытый для него адъютантом портал, и только здесь, в белом астральном тоннеле, позволил себе наконец самодовольную улыбку. Неприятно, конечно, выставлять себя идиотом, но главное, что разговор с Императором прошел как нельзя лучше!
Что ж, теперь в разыгрываемой Романовым партии следовало сделать следующий ход…
Глава 1
в которой надо мной кружит голодная чайка
— Ух ты! Это мы где? — озираясь по сторонам, с любопытством поинтересовалась Муравьева, последней шагнув из портала.
— Похоже на Таврику, — не без сомнений заметила в ответ Инна Змаевич.
— Таврику? — переспросил я. «Это Крым, что ли?» — беззвучно уточнил у Фу.
«Так сии земли тоже называют», — с готовностью подтвердил дух.
Мы стояли на относительно пологом, поросшем вечнозелеными соснами и голым по зимней поре колючим кустарником горном склоне — выше, саженях в пятидесяти, превращавшемся в отвесные серые скалы. Под ногами у нас лежала жухлая прошлогодняя трава, лишь в отдельных, наиболее тенистых закоулках накрытая робкими снежными холмиками. Внизу, в тех же пятидесяти саженях, за узкой полоской каменистого пляжа, по которому, подозрительно поглядывая в нашу сторону, лениво гуляли тощие чайки, чернело мрачное в своем могучем спокойствии, холодное даже с виду море.
— Таврика и есть, — уверенно заявила Воронцова. — Юго-западная оконечность полуострова. — Где-то здесь неподалеку, в районе Балаклавы, мои фамильные виноградники.
— Ты хотела сказать, наши виноградники, — с лукавой улыбкой поправила ее Маша.
— Ну да, — невозмутимо кивнула Милана. — Треть площадей теперь твоя. Но сорт там растет пока по-любому прежний — Воронцовский.
— С этим не поспоришь, — усмехнулась длинноножка.
— Отставить досужую болтовню, кадеты! — грозно прикрикнул на девиц Елисей Чубаров — с недавних пор уже не поручик, а целый штабс-ротмистр. Даже интересно: за какие такие заслуги?!
Молодая графиня неприязненно покосилась на придирчивого офицера, но промолчала.
Портал из главного здания Федоровки для нас семерых — уже упомянутых штабс-ротмистра, Миланы, Машки, Инны, а также меня, Златки и Тоётоми — сюда провесил именно Чуб. Шинели и рукавицы нам было велено оставить в корпусе, из-за чего я решил, что перенесемся мы тоже куда-то под крышу — и когда нежданно оказался на открытом воздухе, да еще и на щедро обдуваемом соленым морским ветром откосе, на миг у меня даже голова закружилась. Холодно мне в одном кителе, впрочем, не было — даже к магии прибегать не пришлось. Ну да, Крым, пусть и зимний — это вам не морозная Москва…
О том, где именно будет расположена наша новая alma mater, заранее нам ничего не сообщили. Все, что мы до сих пор знали: именуется заведение Специальной Школой под личным Его Высочества Младшего Царевича Дмитрия патронажем, и со всей Империи отобраны туда двенадцать первокурсников — кадетов, юнкеров и курсантов. «Лучших первокурсников?» — помнится, уточнила, услышав эту новость, Муравьева. Обращалась она к Корнилову, но ответил ей духов Чуб: «Я бы сказал: проблемных первокурсников», — скривившись, словно от зубной боли, буркнул он.
«Проблемных — так проблемных, главное, что тебя там не будет», — подумал тогда я — и, увы, ошибся: поручика перевели вместе с нами, да еще и повысив при этом в звании до штабс-ротмистра. Некоторым утешением, правда, мне служило то, что возглавить спецшколу выпало все же не Чубу, а Корнилову, произведенному при этом в подполковники, а заместителем Юрия Константиновича стала новоиспеченный ротмистр Поклонская — тоже, в общем-то, далеко не худший вариант. Ну а Елисей Елисеич… Дух с ним, с Елисей Елисеичем!
Само по себе расставание с Федоровкой для меня также не стало каким-то особым сюрпризом. После того, что произошло в Китае, тем более — после «выхода из подполья» Фу и Оши, радикальные перемены в моей судьбе сделались неизбежны — и совсем не факт, что к лучшему. Да, собственно, не только в моей: Муравьева так и вовсе была твердо уверена, что новый семестр начнет где-нибудь в подвалах III Отделения, а та же Златка, например, всерьез опасалась, что если российские власти ее и не вышлют из страны, то на всякий случай отзовут на Родину болгары. И вот в последний день зимних каникул нас троих, а также Воронцову, Ясухару и Змаевич вызвали к Корнилову и велели по-быстрому собирать вещи. Но не по домам разогнали и не по узилищам позакрывали — посулили эту загадочную царевичеву спецшколу. Всяко лучше, чем подвал III Отделения, согласитесь!
И вот мы здесь, в Крыму.
— Идем наверх, — окинув нас долгим взглядом, но, как видно, так и не найдя более, к чему бы придраться, коротко распорядился Чуб.
Вслед за штабс-ротмистром мы двинулись гуськом по петлявшей среди сосняка тропинке и шагов через двести вышли к двухэтажному каменному особняку с изящными колонами вдоль фасада и оформленным в виде классического портика парадным входом. За открывшемся нам зданием, выше по склону, виднелись треугольные фронтоны других строений. Вся эта картина живо напомнила мне вид на горный монастырь Шаолинь, любоваться коим мне недавно довелось при весьма драматических обстоятельствах — разве что архитектурный стиль здесь был, конечно же, совершенно не китайский, а какой-то антично-европейский.
Обогнув особняк (из-за уклона, на котором располагался, сзади он оказался высотой всего в один-единственный этаж), мы вышли к ровной квадратной площадке, с трех сторон обнесенной каменной балюстрадой с проходами посередке, а с четвертой примыкавшей к следующему строению и служившей ему своего рода просторной террасой. С фасада над оной террасой нависал широкий балкон, где стояли и о чем-то беседовали с полдюжины офицеров — среди них я рассмотрел Корнилова и Поклонскую. Внизу, на огороженной площадке, собрался народ помоложе — очевидно, наши будущие товарищи по учебе. Как и нас, федоровцев, насчитывалось их шестеро, но были они отнюдь не едины: двое юношей и коротковолосая девушка-блондинка в белых мундирах Императорской Борисовской академии держались нарочито особняком, какой-то парень в штатском костюме скучал в одиночестве, опершись ладонями на перила балюстрады и повернувшись спиной к остальным, а широкоплечий молодой человек в зеленом кителе и синих брюках Новосибирского юнкерского училища разговаривал с щуплой черноволосой девицей в салатовой форме Амурского института полевого целительства. К нам хабаровчанка стояла затылком, но узнал я ее сразу.
— Нет! — само собой вырвалось у меня. — Только этого не хватало!
Словно почувствовав на себе мой взгляд (а может, и правда почувствовав — магия же), девушка резко обернулась: это действительно была Диана Цой.
— Ого! — сдержанно хмыкнула рядом со мной Муравьева. — Вот так номер!