— Хорошо, — солгал Путиловский. — Рефлексирую с утра до ночи.
— Проверю! — пригрозил издалека Кюфферле. — Если у дамы будет ухудшение, телефонируйте немедленно.
И дал отбой. Лейда Карловна стояла рядом наготове и ждала указаний. Макс сидел у ее ног и тоже ждал.
— Дама должна как можно больше спать. Лекарства по схеме. Все остальное в руках Господа и профессора Кюфферле.
Путиловский устало развязал душивший шею галстук и помахал им перед носом кота. Макс с укором посмотрел на хозяина, пару раз для проформы махнул лапой и степенно удалился в покои больной, чтобы там претворить в жизнь указания профессора о целебном сне.
Сквозь полузакрытые веки Нина лениво наблюдала за дверью. В дверную щель вначале просунулась полосатая серая лапа, кот вспрыгнул на креслице, свернулся клубком и вновь уставился немигающим взглядом на Нину. Следом появилась экономка с уколом морфина, горьким лекарством и сладким гоголем-моголем. Укол, лекарство и гоголь-моголь вкупе с котом сделали свое дело. Нина провалилась в спасительный сон, уже без тревог и страхов.
Путиловский, лежа в постели, попытался размышлять на тему будущего трудного дня, но тоже не смог сопротивляться одуряющему воздействию Морфея.
Через двадцать минут вся квартира спала. Профессор должен был гордиться такими послушными пациентами.
ГЛАВА 6. РАЗВИТИЕ СОЦИАЛИЗМА В РОССИИ
Общество развития ремесел под покровительством княгини Ольденбургской размещалось на Большой Мастерской улице неподалеку от Фонтанки, в трех-этажном флигельке внутри двора. Евграфий Петрович уже два дня не общался с простым народом и посему настроился приятно провести вечерок в компании чаевничающих мастеровых, поговорить с ними о кенарином пении и узнать для себя что-либо новое. Кабы не служба в полиции, пошел бы он по столярному делу и стал бы знатным краснодеревщиком. Дерево Евграфий Петрович любил за красоту и теплый рисунок.
Полный благостных мыслей, Медянников приоткрыл дверь в залу, откуда слышался невнятный мужской ропот. Сквозь щель наблюдалось довольно изрядное скопление мужчин серьезного вида: почти все в тройках черного сукна, с галстуками и нафабренными усами.
«Солидные люди...» — удовлетворенно вздохнул Евграфий Петрович и просунулся далее. На столе стоял медальный самовар, в корзине лежали свежие сушки (сушной запах приятно пощекотал ноздри проголодавшегося Медянникова). Во главе стола председательствовал молодой человек студенческой наружности в синей косоворотке, рядом с ним сидела единственная женщина, молодая курсистка, и с обожанием глядела в рот председателю.
Двери во флигеле были скрипучие, и оттого все головы разом повернулись к Медянникову и уставились на гостя. Шум чаепития мгновенно стих. Евграфий Петрович застеснялся, поскольку по роду службы не был человеком общественным, любил тишину и уединение. Но что делать назвался груздем...
— Товарищ, вы откуда? — обрадовался новому лицу председатель сборища. Видимо, у него тоже, как и в Департаменте, существовала отчетность и всякий человек только увеличивал денежную помощь.
Медянников не был готов к такому странному обращению и, чтобы не ляпнуть привычное «Гусь свинье не товарищ», выпалил первое, что пришло на ум:
— Фабричный я.
— Отлично! — обрадовался председатель, точно вокруг сидели все деревенские и ощущался большой дефицит в фабричных. — А именно?
Евграфий Петрович вранья не любил и врезал правду:
— От Путиловского мы, — имея в виду своего непосредственного начальника. И тут же удивился, насколько удачно сказанул: и не согрешил ложью, и прикрылся знаменитым заводом, на котором несколько тысяч рабочих. Попробуй всех запомни!
— Прекрасно! — Председатель возбужденно потер руки и официально обратился к курсистке: — Товарищ Алиса, с Путиловского у нас ведь пока никого нет?
Девушка ответила не сразу. Шевеля губами, она внимательно просмотрела регистрационные документы и только потом, покраснев от усердия и внимания, солидно кивнула в знак подтверждения.
— Присаживайтесь!
Председатель указал на свободное кресло, и Медянников, проверив рукой крепость предлагаемого, грузно опустился в него. Кресло пискнуло, но устояло.
— Ну, и как там у вас на Путиловеком?
— Плохо, — опять же не стал врать Евграфий Петрович и горестно вздохнул. — За всякую малость штрафуют. Могут и в морду дать за просто так...
Не далее как вчера Медянников собственноручно за просто так начистил ряху одному из филеров, представившему доклад о наблюдении. При внимательном прочтении доклада Медянников понял, что тот никуда не ходил, а все благополучно придумал. Наказание последовало незамедлительно, как физическое, гак и нравственное: с побитого был взят штраф в пять рублей за вранье, могущее расшатать и повредить устои государства российского.
Фабричные, сидевшие вкруг самовара, обменялись сомневающимися взглядами: ежели мастеровой высокого класса, то никто ему просто так в зубы тыкать не будет. Стало быть, пришел шаромыжник и втирает очки. Сам того не подозревая, Евграфий Петрович посеял семена будущей бури, но не успокоился и добавил для пущей достоверности:
Мастер Иван Карлыч, из немцев, просто лютует. Сегодня из левольверта грозился убить!
Председатель очень обрадовался явной хуле на неизвестного ему Берга. По-видимому, данный факт хорошо укладывался в стройную картину мироздания, воздвигнутую в незрелом студенческом мозгу председателя:
— Вот видите! А почему плохо? Почему грозят? Потому что основные средства производства находятся в руках тех, кто ничего не делает! А в руках тех, кто делает все, ничего нет. Надо изменить ситуацию — передать все в руки рабочим, и дело пойдет! Пейте чай, товарищ. С сахаром!
— Чай — дело хорошее, — пробормотал Евграфий Петрович, налил стакан доверху и, чтобы заткнуть себе рот, аппетитно захрустел бесплатной сушкой.
Председатель, однако же, не унимался и на примере новичка решил развернуть полную картину перехода к новой, счастливой жизни, когда все средства производства очутятся в руках рабочих и на земле наступит рабочий рай.
— Вопрос номер два! Как грамотно изъять у собственника то, что по праву принадлежит вам?
Пьющие чай одобрительно загудели. Раньше они и помыслить не могли, что токарные, фрезерные и даже долбежные станки могут стать их собственностью. А теперь открывалась такая радужная перспектива, что захватывало дух! Оказывается, их обманывали! Спасибо ученым людям, которые открыли глаза на все беззаконие и вековой обман. И правда, откуда на земле взялось все? Рабочими руками сотворено. А раз ихними руками -- отдай и больше не греши. Я сам знаю, как мне токарить правильно.
Всеобщее жужжание накаляло атмосферу, и Медянников накалился тоже. Он вспомнил пару случаев из своей далекой деревенской жизни, допил чай, поставил стакан на блюдечко донышком кверху и встрял:
— То-то и оно! Вот у нас в деревне — я раньше деревенский был — тоже один мужик разок повстречал другого, побогаче который...
Шум умолк — тема оказалась близкой, половина из сидевших была родом из деревни. Вспомнилась родная изба, тятенька с вожжами в руках, девки, красные от мороза и любовных утех... скоро посевная, небо синее, озимые зеленые... Все расчувствовались и прониклись симпатией к новому мужику. Мабуть, землячком обернется, вона харя какая широкая. Наверное, из пскобских, стервец, дери его за ногу...
Евграфий Петрович тоже расчувствовался и слегка потерял бдительность, что его и погубило:
— Который побогаче, у того в руках веревка была, да, а к веревке-то телка привязана. Справная телка.
— Тельная?— спросил кто-то с неподдельным интересом.
— Да нет, молодая еще, но по всему было видно — хороша! Вот который победнее и думает: как бы мне эту телку-то заполучить, вместе с веревкой-то...
Евграфий Петрович, будучи хорошим актером, стал держать паузу: вновь налил себе чайку и с треском поломал сушку в большой деревенской ладони.
— А дальше что? — не выдержал сельского темпа председатель, уже готовый на фоне этого примера пустить свои мысли вскачь.
— Че-че? Известное дело, что дальше. Убил. Вся корова ему досталась. С веревкой.
Спросивший про телку горестно охнул и перекрестился. А Медянников, встал, сложил из трех пальцев ужасающих размеров кукиш и стал вертеть им перед носом у председателя собрания:
— Во, видал? Во тебе отдадут! Ты мужика хоть раз вблизи нюхал? Да он за курицу удавится! За одно яйцо тебя — чик — и ангелом сделает! А ты — все общее! Все общее! Тьфу! — и Евграфий Петрович смачно сплюнул на пол, тем самым поправ основы Общества.
Председатель вскочил и зазвонил в лошадиный колокольчик:
— Товарищ с Путиловского! Остыньте! Прошу вас сесть!
— Эй, путиловский! — Самый продвинутый из развитых ремесленников одернул пиджак, состроил строгое лицо и обратился к новичку со словами увещевания: — Рыгламент!
— Чево? — медведем развернулся в его сторону Медянников, чутким ухом уловив в непонятном слове чудовищное оскорбление своей нравственности.— Кто я?!
— Рыгламент! — не унимался законопослушный европеец, будя в Медянникове азиатского зверя.
— Тля!
Медянников перегнулся через стол, одной рукой схватил лжеевропейца за манишку, а второй нанес его носу непоправимый урон.
Пролилась первая невинная кровь. После нее секундное оторопение прошло и все стало возможным. Счастье, что отсутствовала сама княгиня Ольденбургская: в воздухе замахали руки, головы, стулья и самовар... Тьма опустилась на Общество развития ремесел.
* * *
За столом обсуждали предстоящие празднества по случаю двухсотлетия Петербурга, что ожидались 16 мая. К юбилею открывался новый Троицкий мост по проекту фирмы «Батиньоль» с использованием фантастически передовых идей инженера Семиколенного. Азеф был знаком с ним по заседаниям Инженерного общества и пригласил на ужин к Дубовицкому, так что все вкушали новости из рук самого изобретателя.
«Вот это светская жизнь!» — радостно думалось Вершинину. Все пленяло его: и собственное новое платье, и гости, и шампанское в честь нового моста. Пили за каждый пролет в отдельности, и, поскольку мост был пяти-пролетным, выпито было изрядно.