— Наденьте защитное забрало, — приказала она Киселю. — Подойдите сюда. И теперь, как я отойду, стукните палочкой по пустой колбе.
Ничего не соображающий Кисель следовал всем ее приказаниям. Дора улыбалась, показывая в улыбке крупные и белые зубы чрезвычайно правильной формы. «Как жемчужины!» — подумал бедный Кисель и притронулся палочкой к колбе. Ничего не произошло.
— Да не трусьте вы! Смелее!
Кисель с размаху тюкнул по стеклу. Раздался громкий хлопок, и колба в одно мгновение превратилась в крошево из мелких стеклянных осколков. Студенты отскочили от неожиданности, а Дора заразительно засмеялась, прижимая руки к груди.
«Господи, как я люблю ее! Вот оно, то настоящее чувство, о котором безрезультатно мечталось столько лет!» Совершенно одурев, Кисель быстро наклонился и поцеловал Дорины пальчики.
Дора покраснела, отчего-то закашлялась и как ни в чем ни бывало продолжила свою лекцию:
— Это сдетонировали остатки нитроглицерина на поверхности колбы. Теперь вы видите, вследствие каких малых сотрясений он взрывается и какой разрушительной силой обладает. А ведь там было всего несколько миллиграмм вещества! Теперь я солью водный раствор кислоты, и на дне кюветы останется почти готовый нитроглицерин.
Она стала осторожно сливать бурый раствор в раковину. В дверь постучали — три удара, пауза, один удар. В подвале стало тихо. Кисель взял молоток, лежащий на столе, и на цыпочках подкрался к двери, готовый защищать свою первую любовь до последней капли крови.
* * *
Спинной мозг Берга полностью владел почти всем телом, кроме органов, отвечавших за пространственную ориентацию. Поэтому иногда его швыряло куда-то вбок, и лишь неимоверным усилием воли и неведомо откуда взявшихся боковых мышц Иван Карлович обуздывал неожиданные порывы непокорного тулова.
Помимо пространственного дефекта в логических структурах мощного головного мозга отчетливо наблюдались заметные лакуны, и мысли его обладателя текли несколько отрывисто и непоследовательно. Сам обладатель ничего этого не замечал и, сидя за рабочим столом, продолжал мыслить вслух, чего делать бы не следовало.
— Итак, — говорил Берг сам себе, — ежели пуля, покидая канал ствола... зачем Манон носит лиловое? несет на себе все его дефекты... лиловое ее полнит... то из этого следует, что, досконально изучив пулю, мы сможем... я смог всю ночь... при наличии нескольких подозреваемых однозначно... куда делся наган? определить ствол, из которого был произведен роковой выстрел... пиф-паф, ой-ей-ей... все-таки абсент мы пили зря — гадость! Предупреждали меня товарищи еще в училище — не внял! Земмлер два года назад доказал, что масло полыни, содержащееся в абсенте, ведет прямиком к повреждениям мозга: тяжелые фенолы застревают в тонкой мозговой субстанции, становишься дураком... пуля дура, а я молодец, такую вещь открыл! Ай да Берг, ай да сукин сын!
Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошел Путиловский. Берг вскочил, как подброшенный пружиной:
— Господа офицеры!
И тут же смутился — в комнате он был один как перст.
Путиловский изумленно взглянул на Берга. Подобное обращение в Департаменте не приветствовалось. К тому же офицерского чина Путиловский не имел и на такое приветствие вряд ли мог рассчитывать.
— Добрый вечер, Иван Карлович, — мягко ответил Путиловский, снимая легкое летнее пальто. — Мы с вами должны были сегодня встретиться, но, очевидно, я что-то напутал со временем?
— Счастливые часов не наблюдают, — поддержал Берг светский разговор. — Павел Нестерович, я приношу свои извинения... я опоздал, потому что... потому что!
Берг решил поменять тактику прямо во время разговора, замкнуться и сыграть в таинственность, чем сразу решалось много проблем, в том числе и служебных. Поэтому он замолчал, принял горделивый вид и стал что-то рисовать карандашом на листе бумаги.
Путиловский повел своим орлиным носом, ощущая в полной красе сложный аромат, составленный неопытными руками новоиспеченного развратника из пива, ликеров, шампанского, дешевых сигар и дрянного коньяка, связал все это воедино с утренним отсутствием носителя запаха на рабочем месте и мысленно прочел всю бесхитростную историю падения дома Бергов.
Берг сидел одинокий, как узник замка Иф, покрывая замысловатыми узорами лист казенной бумаги. Путиловский, стоя над ним, размышлял, как бы поделикатнее отправить Берга домой и донести до него при этом простую истину: в похмельном виде на работу лучше не являться.
Из коридора донесся характерный лошадиный топот, и в комнату ворвался Евграфий Петрович, спасая тем самым ситуацию.
— Павел Нестерович! Идемте, он сейчас в смотровой, оттуда его — в камеру. Там и допросим!
— Может, сюда? Здесь приятнее.
— То-то и оно! Здесь потом. А в камере много сподручнее: пусть, зараза, тюрьмы нюхнет! Ваня, хочешь взглянуть?
Совершенно невинный вопрос неожиданно вызвал у Берга неадекватную реакцию. Он вскочил, с хрустом переломил карандаш надвое и вскричал:
— Я вам не Ваня, а русский офицер! И впредь попрошу обращаться ко мне по уставу!
Удивленный своей смелостью и напуганный своей же непредсказуемостью, он сел. Лицо его выражало один лишь вопрос, направленный глубоко внутрь, до самых печенок подсознания: «Какого рожна я так ору?» Но ответа не последовало. Внутренние органы молчали все как один.
Медянников оторопел и воззрился на Путиловского. Тот прижал палец к губам и показал на дверь. Евграфий Петрович кивнул, и оба молча вышли. Уже в коридоре Путиловский тихо высказал свою точку зрения на мотивы столь странного поведения подчиненного.
Оттого что вследствие пьянства в Берге остались лишь хорошо вколоченные в него воинские инстинкты, безболезненно изъять вояку из кабинета нужно было тоже чисто воинским путем. Медянников высказал здравую мысль, как это можно быстро сделать, и они удалились в неизвестном Бергу направлении.
Вверенный самому себе, одинокий Берг забегал по комнате и быстро пришел к мысли о спасительном самоубийстве как самом верном способе избавить себя от позора, а мир — от такой гнусно несовершенной личности, которая отвратительно пялилась на него из зеркала в раме орехового дерева. Мысль эта была настолько приятна всему его существу, что он даже засмеялся от радости. Дело оставалось за малым — за орудием самоубийства.
Несомненно одно: уходить из этой жизни следовало достойно, но быстро. Никакие медленно действующие способы — яды, запой, удаление в пустыню с последующей смертью от голода — не годились.
Можно повеситься... Фу! Берга даже передернуло от этой мысли. Некрасиво и не по-военному. Броситься вниз? Он подошел к окну: невысоко и мала вероятность сломать себе шею. Можно себя взорвать! Новейший способ покончить с собой! Но что будут хоронить? Кусочки Берга? И он представил шуточки товарищей во время похоронной процессии. Нет!
Остается только оружие. Да, так он и сделает! Можно выбрать холодное — стилет, кинжал, штык. Чтобы было благородно и красиво! Берг заметался по комнате в поисках стилета, но ничего более похожего, чем нож для разрезания страниц, в кабинете Путиловского не обнаружил. Примерился и понял, что нож не выдержит. Но раньше не выдержит он сам.
Тогда — стреляться. Как же он раньше не догадался, тупица, идиот, штафирка!
И тут воспоминание, острое как бритва, заставило его застонать от отчаяния: своими руками вчера он отдал старый верный наган какому-то купчику, посмотреть. Что было потом, Берг не помнил, но нагана при нем не оказалось.
Полнейший позор! Утеря личного оружия на поле боя карается смертной казнью! Если, конечно же, нет смягчающих обстоятельств. Смягчающим обстоятельством мог явиться день ангела Дарьи-Манон, но членов полевого трибунала навряд ли бы смягчил факт активного участия поручика в плясках до утра. Он дошел до того, что выучил новейший «обезьяний» танец, в чем ему усердно помогал тот самый неизвестный купчик. А может, и не купчик то был вовсе, а адвокат?
Берг стал по крупицам восстанавливать события давно минувших дня и ночи. События сопротивлялись отчаянно, вплоть до мучительной драки внутри головы. Спас его от сей кровавой битвы посыльный, вручивший Бергу плотный запечатанный конверт. На конверте аккуратным государственным почерком было написано:
«Секретно. Поручику Бергу И. К. лично. Вскрыть по прибытии к месту проживания. По прочтении уничтожить».
Посыльный ел глазами Берга:
— Ваше благородие, экипаж ждет! Велено вас сопровождать!
— Отлично, братец!
Берг был ласков с нижним чином, тем более что тот спас его от верной смерти. Правда, впереди их ждало неизвестное и опасное задание. И Берг скомандовал окрепшим и решительным голосом:
— Вперед!
До дома домчались в пять минут. Берг, молодцевато пошатываясь, чертом влетел в квартиру на четвертом этаже. Сзади усердно топотал сапогами посыльный. Вбежав, Берг отдышался, распечатал конверт и уставился на лист бумаги, на котором чернело всего лишь одно слово:
«Спать!» И подпись: «Путиловский».
Команду Берг исполнил без промедления. Предварительно уничтожив приказ и отпустив посыльного.
* * *
Вновь раздался такой же стук — три удара, пауза, один удар.
— Откройте, эго свои, — спокойно сказала Дора, продолжая сливать желтоватый раствор в раковину.
Кисель, держа в руке молоток, свободной рукой с трудом отодвинул массивный засов. На пороге стоял семинарист с длинными поповскими волосами, выбивавшимися из-под черной скуфейки. Взгляд его был спокоен и благостен.
— Бог в помощь, — сказал он, входя в лабораторию, поискал взглядом образа, не нашел и перекрестился на кювету с нитроглицерином.— Сестра, тебя срочно ждут. Собирайся.
Дора продолжала сливать кислотный раствор, следя за струйкой.
— Я заканчиваю, осталось работы на полчаса.
Семинарист был неумолим:
— Мне велено тотчас привезти тебя. Поехали, извозчик ждет. Сказали — срочно.
Дора закончила слив. На дне кюветы тонким слоем растекся светло-коричневый нитроглицерин, миллилитров двести, не более. Аптекарская склянка.