– Я… я пойду…
Выйдя из оцепенения, я сделала шаг в сторону, но мужчина схватил меня за руку и сильно рванул на себя, впечатав в тело. Запах алкоголя ударил в нос, он был снова пьян, а к тому же сильнее меня в несколько раз
А дальше начался самый настоящий ад, который я не могу забыть уже несколько лет. Который всегда всплывает перед глазами, лишь стоит только мне сомкнуть веки.
Я бы рада это все забыть, но у меня не получается. Я бы хотела, чтобы в тот вечер я все-таки пошла на свидание с Павликом, либо братья остались дома и не поехали в новый клуб. Либо вообще сидела в своей комнате, закрытой на замок, одетая в спортивный костюм, который закрывал каждый сантиметр моего тела.
Но всего этого не случилось.
Я даже не знаю, помогла бы мне мать, если бы она была дома. Потому что то, что вытворял мой отчим, не поддавалось никакому описанию. Он словно с цепи сорвался.
Хлопчатобумажный топик был разорван одним движением, прохладный воздух обжег тело. Дядя Андрей грубо бросил меня на диван рядом со своим пиджаком. Одним рывком содрал с меня шорты и трусики.
И, навалившись своей массой сверху, не слыша мои крики, мои слабые стоны о помощи, не видя слез, начал шарить по телу, больно щипать грудь. Сжимать своими мерзкими толстыми пальцами кожу, накрывать меня между ног.
Я захлебывалась, заливалась в истерике. А при этом песня про любовь и океан, как только закончилась, началась заново. Острая боль пронзила тело, но мне было уже все равно. Я была эпицентром боли, которая, кажется, никогда не утихнет.
Я смутно помню, что происходило дальше, но я четко помню свои ощущения – безразличие. Абсолютное и яркое безразличие ко всему. Я лишь зажмурила со всей силы глаза, кусая до крови губы, старалась не двигаться, силы закончились, чувствуя, как тело отчима на мне стало еще тяжелее, как оно вроде бы обмякло, а потом совсем пропало. Сквозь это марево ужаса я слышала голоса, их было двое.
Хрипы, бульканье, мат. Кто-то как будто бил грушу, а она издавала звуки.
– Юля, Юля, посмотри на меня, посмотри! Открой глаза, с тобой все хорошо?
Знакомый голос привел в чувство. Я не хотела открывать глаза, зажмурилась. Сжала пальцы в кулаки, повернулась на бок и свернулась в позу эмбриона.
– Нет, Юля, посмотри на меня! Все в порядке. Посмотри, – прозвучало более требовательно, меня встряхнули за плечи.
Когда я открыла глаза, первое, что увидела, была кровь. В крови были мои руки по самые локти, кровь была на груди. Кремовый кожаный диван, на котором я лежала, оказался весь залит ею.
– Все в порядке, девочка, все хорошо. Мы уже рядом. Все хорошо.
Это был Артур. Он прижимал меня к себе, гладил по волосам. А я неотрывно смотрела на свои руки, перевела взгляд на брата, понимая, что он тоже весь в крови.
Я не могла дышать, в груди все сжалось, стало горячо, а потом пусто.
И вот тогда меня накрыла истерика.
Я выла, орала, я цеплялась за Артура, я била его в грудь кулаками, а он позволял мне это, он давал выплеснуть свою боль. Через несколько минут я выдохлась, провалилась в какое-то темное и вязкое марево, которое проглотило меня навсегда.
Очнулась, увидев над собой белый потолок и сидящую рядом плачущую мать. Я не хотела никого видеть, ни с кем разговаривать, я не хотела жить.
Но мне пришлось – ради них, ради того, чтобы они знали, что я их жду.
Глава 19
– Нет… нет, пожалуйста, нет…
Хочу кричать, но не получается, горло будто сдавило тисками, словно меня кто-то душит. Щеки горят, мокрые, я плачу, цепляясь за брата, я даже чувствую его запах.
– Все хорошо, хорошо, я рядом, все хорошо.
Расслабляюсь под рукой, что поглаживает меня, но тут же напрягаюсь и выныриваю из своего кошмара. Нет, я не могу все еще быть там, но иногда мне кажется, что это именно так.
– Все хорошо, я с тобой.
Нет, их со мной нет, уже четыре года они в другом месте. Резко толкаю руками чью-то широкую грудь, под ладонями теплая кожа и сплошные мускулы. Открываю глаза, смотрю в лицо парня и только через пару секунд понимаю, что это Роман.
– Что…
Хочу спросить, что происходит, почему он рядом, почему вокруг нас полумрак, но во рту сухо, голова раскалывается от боли, все тело ломит, я даже не могу понять сразу, где мы. Нет сил сопротивляться, ложусь, закрываю глаза, чувствую за спиной движение.
Там Гор, мне даже не надо поворачиваться, чтобы проверить свою догадку. Вот почему я не паникую – их двое, они рядом, они не обидят и спасут. Мой мозг так воспринимает безопасность, так говорила психолог, к которому я ходила два года.
– Что случилось? – спрашиваю шепотом, не открывая глаз, не хочу этого делать.
– У тебя жар. И кошмары. Давно мучают?
Давно? О, да, прилично, есть из-за чего, я считаю. Но я так не хочу отвечать и тем более рассказывать все, что произошло, я хочу забыть, я учусь с этим жить, уговаривая себя, что таких, как я, жертв насилия миллионы, и мы должны быть сильными.
Но без братьев у меня не получается.
– Юля?
– Помолчи, пожалуйста… давай… давай просто полежим.
Горло режет, но я говорю, прижимаясь к Роману плотнее, он обнимает меня, утыкается губами в макушку, почти целует, а у меня по венам вместо страха разливается тепло. Сзади Гор кладет тяжелую руку мне на бедро, я понимаю, что лежу между двух парней в одних трусиках и топике, но мне все равно, нет сил думать.
Мне бы надо оттолкнуть их, наорать, сказать, чтобы проваливали, что я не позволю себя использовать снова, но пусть пока вот эта слабость будет вызвана ангиной и температурой. Я не хочу, я устала, я все это скажу им завтра, потому что моя память начала проясняться, складывая, как сложный пазл, в одну картинку то, что происходило три недели назад.
Но как же хорошо вот так лежать.
– Надо выпить лекарства.
– Не хочу.
– Но надо.
– Ты противный, ты знаешь?
– Да, Гор все время говорит об этом.
Спустя несколько минут, когда я уже практически задремала, Ром все равно меня будит, нежно расталкивая, как маленькую девочку, заставляя открыть глаза и подчиниться.
– Ну, хорошо, – принимаю сидячее положение, открыв глаза, картинка нечеткая, но, когда ловлю фокус, цепляюсь взглядом за мой короткий черный халатик, висящий на ширме, которая стоит около двери.
– Вы… вы что… вы…
– Да, пришлось, здесь слишком маленькие кровати.
Тру лицо, убирая волосы, они реально, мне это не мерещится, сдвинули три кровати вместе, присоединив две своих к моей. Мне в руку впихивают стакан с желтой жидкостью, он теплый, еще таблетку вкладывают в другую ладонь.
– Вообще-то, это я должна вас лечить, а не вы меня.
– Мы не лечим, мы делаем так, чтобы тебе не стало хуже.
Похоже, голос разума и человека рационального мышления в этом тандеме Роман, а не Егор, его, кстати, и не слышно, он где-то сзади меня. Выпиваю все, что мне дают, просто смотрю в одну точку, боюсь поднять глаза и встретиться взглядом с Романом. Не знаю даже почему.
Но посмотреть приходится, когда он садится рядом, на нем черные боксеры и майка, он берет стакан из моих рук, убирает его, тянет меня на себя, укладывая рядом, практически себе на грудь.
– Тебе надо поспать.
– Сколько времени?
– Два ночи.
Ничего себе, это я просто практически отключилась вчера вечером в их машине? Как я вообще оказалась в комнате?
– Гор принес тебя.
– Ты мысли читаешь?
– Немного.
Поворачиваюсь в сторону, вижу Гора, он спит, откинув одну руку в сторону, а другая над его головой. Мышцы, четкие кубики пресса, дорожка темных волос уходит в пах. Он что, голый? В моей кровати, под моим одеялом?
– Почему он голый? – мысли немного прояснились, но слабость жуткая, я даже не могу поднять руку с груди Рома, а он словно специально накрывает ее своею.
– Гор всегда спит голый.
– А ты?
– И я.
– Спасибо.
– Не за что.
– Что не голый.
– Я понял, но так будет не всегда.
Даже не знаю, как теперь заснуть, но я не думаю, что Рома воспользуется моим бесчувственным телом и попытается взять. От таких мыслей сердце как-то странно начало трепыхаться в груди, а я облизала пересохшие губы, закрыла глаза.
– Расскажешь?
Поморщилась, кому хочется слышать такое? И вообще, какая девушка будет такое рассказывать парню, который ей нравится? А мне ведь нравится Ром? И Гор? Совсем ненормальная.
– Тебя обидели?
– Не надо, Ром.
– Хорошо, извини. Тебе звонил брат.
– Что? Когда? – резко поднялась, хотела пойти искать свой телефон, но Рома меня остановил.
– Давно, ты спала, успокойся.
– Черт.
– Потом перезвонит.
– Нет, ты не понимаешь, – легла обратно, Рома аккуратно прижал меня к себе, словно защищая, Егор сзади повернулся на бок, и его рука вновь упала мне на бедро. – Оттуда очень сложно звонить.
Температура начинает спадать, веки тяжелеют, становится совсем темно, но мне так спокойно, так уютно. Но я все еще всхлипываю, смотрю на кровь на своих руках и руках Тимура, Артур садится рядом, гладит меня по голове.
– Все закончилось, рыжик, все, он больше никогда не посмотрит на тебя и не тронет.
Они убили его тогда. Убили своего отца из-за меня. Не просто убили, зарезали ножами, вдвоем, как только увидели, вернувшись домой за какой-то ерундой, что отчим меня насилует. Братья могли просто оттащить его, вырубить, как-то обезвредить, но они убили.
Это все я осознала потом, после быстрого судебного разбирательства, куда даже не пригласили меня, не выслушали пострадавшую сторону. Сыновей отчима, который изнасиловал меня, и за это они его убили, приговорили к двенадцати годам лишения свободы. Они были уже совершеннолетние и могли нести наказание, как взрослые.
Никто не взял в расчет, что произошло изнасилование, что они меня защищали, это все старались замять и определили случившееся как семейный конфликт. Даже мать, которая рыдала у моей кровати, лила слезы не по моей боли, а потому что убили ее мужа, с которым она жила хорошо.