, когда он вернулся, слуги, как обычно, ждали его в коридоре, и халиф сказал Саламу: «Мой мальчик, если ты видишь, что я надеваю халаты или возвращаюсь с приема, знай, что никто из вас не должен близко подходить ко мне, чтобы я не причинил ему зла»{16}.
Также Мансур был великим проповедником. Красноречие всегда высоко почиталось среди арабов, и Мансур был единственным халифом династии, имевшим репутацию крупного публичного оратора. В мечети по пятничным молитвам он призывал аудиторию жить праведной жизнью и лично извинялся за свое правление. Он имел готовые ответы на выкрики тех, кто иногда осмеливался возразить ему{17}. Позднее арабские монархи вынуждены были отказаться от публичных выступлений, но во времена Мансура халифа мог увидеть и услышать любой, кто в пятницу приходил на молитву в большую мечеть столицы.
Мансур был организованным и методичным до занудливости. Его день{18} начинался задолго до рассвета, когда он поднимался и шел в свою личную молельню. С восходом солнца он присоединялся к молитве своих домашних перед тем, как отправиться в иван[7], чтобы занять место для утренней аудиенции, которая была самой важной и публичной частью дневной работы. После сиесты{19} в полдень остаток дня проходил в расслабляющих беседах с членами семьи. Когда заканчивались вечерние молитвы, он просматривал свою корреспонденцию и обсуждал дела с советниками, прежде чем отправиться отдыхать примерно в десять часов вечера.[8]
Его внимание к деталям при строительстве новой столицы в Багдаде было типичным для него. Халиф яро сражался за экономию средств и, вероятно, доводил строителей до отчаяния постоянным вмешательством в их дела. Когда он находил что-то, что ему нравилось, он требовал, чтобы эту деталь или прием повторили, но гораздо дешевле. На каждый свод отдельно он просчитывал стоимость кирпичей и штукатурки, заставляя работников приходить к нему и сообщать точно, сколько материалов они израсходуют. Когда один строитель сказал ему, что не может сделать точной оценки, халиф ответил, что он поможет:
Он послал за обожженным кирпичом и растворам, необходимыми для возведения свода. Затем начал добавлять те материалы, которые понадобятся дополнительно. Он не отходил от строителей полтора дня, пока они не закончили работу. Когда свод был сделан, он послал за Мусайябом [прорабом] и велел заплатить за труд и материалы. Строителю выдали пять дирхемов, но халиф решил, что это слишком много, и давил на Мусайяба до тех пор, пока не снизил цену до одного дирхема. Затем он тщательно осмотрел все остальные своды и сравнил их с тем, который уже знал. Мусайяба заставили вернуть халифу более шестисот тысяч дирхемов, которые тот уже получил ранее, ему не позволяли покинуть дворец, пока он этого не сделал{20}.
Большая часть его времени проходила в чтении и осмыслении отчетов разведки. Он целиком доверял организации под названием барид. Обычно это слово переводится как «почта», но хотя донесения содержали также официальные материалы, их сообщения были намного шире. Агенты барида действовали в каждом городе и в провинции как некая структура, альтернативная правительственной, они напрямую сообщали халифу о поступках управляющих, кади, то есть судей, а также о таких мирских, но весьма важных делах, как изменения цен на основные предметы потребления. О любых волнениях и проблемах немедленно сообщалось халифу{21}. Мансур придавал огромное значение хорошей разведке и считал наличие агентов барида одним из устоев своего режима{22}.
Его любовь к систематизации простиралась и в более зловещих направлениях. Женщина по имени Джамра, которая была косметологом Мансура и знала многие темные секреты дворца, рассказала леденящую кровь историю, которая могла бы стать одним из самых страшных эпизодов «Тысячи и одной ночи»[9]{23}. Перед тем, как отправиться в паломничество в Мекку, в котором он умер, Мансур оставил очень четкие инструкции своей невестке Рите, жене своего сына и наследника Махди, который находился в это время в Иране. Мансур отдал ей ключи от всех кладовых, но одним из них она имела право воспользоваться, лишь будучи абсолютно уверена в его смерти. И даже тогда право войти в эту комнату имели только она или ее муж. Когда Махди узнал, что отец умер, то поспешил в Багдад, чтобы вступить в права наследства, и Рита рассказала ему о ключе в особую комнату. Молодые отправились открывать эту кладовую. Они оказались в огромной сводчатой камере без окон, в которой были сложены тела всех казненных членов семьи Али, превратившиеся в мумии в сухом месопотамском воздухе. Их было много, всех возрастов, от детей до стариков. К уху каждого трупа была прикреплена бирка с аккуратно выписанным именем и степенью родства жертвы. Зачем покойный халиф хранил эту мрачную коллекцию, непонятно. Может быть, он напоминал этим себе, что все потенциальные претенденты на его трон мертвы — а может быть, не мог придумать, как их похоронить и избежать вероятности того, что могилы превратятся в центры поклонения народа.
Махди, который надеялся, что сумеет уладить размолвку с Алидами (прямыми потомками Али и Фатимы) и тем самым с самим Мухаммедом, был в шоке от того, что увидел. Он приказал, чтобы трупы тайно убрали и захоронили в общей могиле, а над этим местом построили тюрьму.
И во все рассказы и легенды о Мансуре вошла его главная слабость. Вероятно, еще тогда, когда он был жив, и наверняка после его смерти его называли Абу’ль-Даник, «отец копейки», потому что он тщательно пересчитывал каждый грош. Правда, он мог быть щедрым для членов своей семьи и для преданных слуг — но арабские историки любили противопоставлять жадного старого отца и его щедрого, доброжелательного сына Махди. Вот два типичных эпизода. В одном из них{24} рабыня по имени Хализа, которая была служанкой наложницы Махди[10], а позднее ею жены Хайзуран, пошла к халифу, потому что у того болели зубы. Услышав ее голос, Мансур велел ей войти, и она увидела, что он сжимает голову руками. Какое-то время он молчал, но в конце концов спросил: «Хализа, сколько у тебя денег?» — и она ответила, что у нее есть тысяча динаров. Тогда он велел рабыне положить руки ему на голову и поклясться в этом, поэтому ей пришлось признаться, что на самом деле у нее десять тысяч динаров. «Принеси их мне», — приказал он. Когда она вернулась к Махди и Хайзуран, последний добродушно шлепнул ее и спросил: «Зачем ты пошла к отцу? С его зубами все в порядке. Просто вчера я попросил у него немного денег, и он сделал вид, что заболел. Но все-таки лучше иди, отнеси ему деньги». Она сделала, как велел Махди, и на следующий день, когда Махди зашел навестить отца, старый халиф упрекнул сына, что тот просит денег, когда даже его рабыня имеет так много.
А вот другой эпизод: Мансур откладывал изношенную одежду, чтобы отдать сыну, и когда последний приходит, он видит, что отец занят починкой. Махди усмехнулся и сказал, что люди будут издеваться над его убожеством, но халиф ответил, вероятно, вспомнив свою нищую юность и стараясь объяснить сыну, который знал лишь богатство и процветание: подходит зима, понадобится одежда для домочадцев и детей. Махди открыто рассмеялся и сказал, что он об этом позаботится. «Как хочешь», — ответил старик{25}.
Еще в одном рассказе Махди пришел к отцу в новом черном халате. Когда он поднялся, чтобы уходить, старик проводил его взглядом, полным обожания и любви к красивому доброжелательному сыну. Выходя в галерею, Махди споткнулся о свою саблю и порезал халат. Оправившись, он пошел дальше, будто ничего не случилось. Отец остановил его и упрекнул, что тот принимает божье благоволение как должное. Тогда Махди вернулся и извинился{26}.
Когда Мансур летом 754 года сменил своего брата, положение новой династии было далеко не безоблачным. Его должность правителя немедленно была оспорена дядей Абд Аллахом. Мансур понимал также, что не может долго быть хорошим правителем халифата, пока Абу Муслим правит в Хорасане и большей части Ирана, словно тот — его владение. Кроме того, имелась скрытая угроза со стороны Алидов и их многочисленных сторонников. Несмотря на все усилия по пропаганде Аббасидов, многие чувствовали, что семья Али, будучи прямыми потомками Пророка, имеет больше прав быть халифами, чем Аббасиды. Поэтому неизбежно существовало множество таких людей, которые чувствовали, что переворот отнюдь не вынес на поверхность то исламское сообщество, на приход которого они надеялись. Когда-нибудь и где-нибудь возникнут попытки насильственных перемен.
Первый вызов правлению Мансура был брошен изнутри его собственной семьи. В исламе нет системы первородства или хотя бы устоявшейся традиции, что новый халиф должен быть из числа детей предшествующего. У Саффаха имелись собственные сыновья, но они еще были малы, поэтому он и предложил в наследники своего брата Мансура. Несмотря на это, его дядя, как один из старших мужчин в семье, имел хорошие шансы считаться в ней лидером. Более того, так как он любил отдавать приказы, именно он изменил свою жизнь и повел войско Аббасидов против Омейядов в битве при Забс.