Я в мир своё учение принёс,
Но до сих пор его никто не понял.
Не извести зло прямо на корню,
Да и добро не вымерять весами.
Я всех вас, люди, как могу, храню,
Но вы свой мир храните всё же сами.
Вечный жид
Нет слез, я их давно не осушаю,
Столетьями потомков хороня.
Ни ада не дано мне знать, ни рая.
Бог жизни каждого из нас лишает,
А смерти вот лишил он лишь меня.
Плывут передо мной событья, лица...
Я очерствел и ничему не рад.
Кому-то счастье, может быть, лишь снится,
А счастье, повторённое сторицей,
Ужасней, чем пугающий вас ад.
Забыли меня ангелы и черти.
Песка в часах песочных через край.
Тот, кто боится смерти, мне поверьте,
Мои попытки обретенья смерти —
Мой маленький эрзац, но всё же рай.
Топлюсь в пруду или в петле повисну,
Кинжал в грудь или прыгну в жар огня —
Всё без толку. Бессмертен. Зубы стисну.
Бог каждого из вас лишает жизни,
А смерти вот лишил он лишь меня.
Я вовсе не признателен Амрите,
И ничего хорошего не жду.
А вы все – в рабстве, в плебсе и в элите
Живите, размножайтесь, к счастью мрите
Без зависти к известному жиду.
Хор
Не угнаться нам за днями давними,
Как назад гнедую ни гони,
Было время – собирали камни мы.
Бросились – и где ж теперь они?
Всуе поминать, что зря по матушке?
Течь не будут медленней к ночи
По разбросанным бездарно камушкам
Нашей жизни мутные ручьи.
На глазах зевак при полном кворуме,
Как иной осужденый герой,
Целый век тащили камень в гору мы,
Бросились – а он уже под горой.
Под него, на памятник похожего,
Что поставлен мне за тяжкий труд,
Под лежачий сдачей у подножия,
Воды жизни вовсе не текут.
Я, в преддверье очень скорой засухи,
Всё, что мне досталось в барыши,
С шеи сброшу, сброшу из-за пазухи,
С сердца и, естественно, с души.
Налегке прекрасные мгновенья
Проще ждать, когда, взяв в оборот,
Жизнь краеугольным, преткновения
Или философским зашибёт.
Народ
Живем в разнообразной кутерьме,
Не радуясь ни жизни, ни погоде,
Поём на воле песни о тюрьме,
В неволе распеваем о свободе.
В ученье Дарвина, конечно, есть изъяны,
Ведь эволюция – гипотеза, не боле.
Разнится человек от обезьяны,
Лишь только тем, что вечно чем-то недоволен.
Тоскуем дома о неведомых краях,
В чужих краях тоску по дому глушим.
На берегу поём мы о морях,
А в море распеваем мы о суше.
В ученье Дарвина, конечно, есть изъяны,
Ведь эволюция – гипотеза, не боле.
Разнится человек от обезьяны,
Лишь только тем, что вечно чем-то недоволен.
Разруху восстанавливать в стране,
Стабильности расшатывать устои,
В дни мирные петь песни о войне,
А на войне – о мире и покое
В ученье Дарвина, конечно, есть изъяны,
Ведь эволюция – гипотеза, не боле.
Разнится человек от обезьяны,
Лишь только тем, что вечно чем-то недоволен.
Привычку людям так Господь привил,
Чтоб на себя не наложили руки,
В разлуке петь о счастье и любви,
В любви петь об изменах и разлуках.
В ученье Дарвина, конечно, есть изъяны,
Ведь эволюция – гипотеза, не боле.
Разнится человек от обезьяны,
Лишь только тем, что вечно чем-то недоволен.
Журавль в небе. Хочется за ним
Вдаль броситься, всё бросив на удачу,
Имеем что, не ценим, не храним,
Лишь потерявши, очень горько плачем.
Всевышний
Я вижу, смерд устал в сим бытии убогом,
Хлеб добывая потом и горбом.
Я человеком стал, чтоб человек стал Богом,
А он остался Божиим рабом.
Я дух вдохнул в уста, но непристойным словом
Он Господа спешит поднять на смех.
Я человеком стал, чтоб человек стал Богом,
А ему слаще праведности грех.
Да, жизнь не так проста в разнообразье многом,
И над собой работы через край.
Я человеком стал, чтоб человек стал Богом,
А он себе хлопочет пропуск в рай.
Под сению креста завет забыл мой строгий,
Чтоб не был ни один потерян день.
Я человеком стал, чтоб человек стал Богом,
Ну а ему всего милее лень.
Я вижу, смерд устал в сим бытии убогом,
Хлеб добывая потом и горбом.
Я человеком стал, чтоб человек стал Богом,
А он остался Божиим рабом.