ромном домике в Эссексе, и в палисаднике у него красуются садовые гномы.
Я поцеловала дедушку, оцарапавшись о его небритую щеку. От него пахло карболовым мылом. Мы крепко обнялись.
— Я хорошо, дедуля. А как ты поживаешь?
— Не жалуюсь. Грудь, конечно, не такая крепкая, как в молодые годы, но на то она и старость, верно? Заходи же. У меня чайник греется и к чаю есть славный кусок кекса с тмином — одна грымза-соседка спекла. Только и делает, что таскает мне провизию, все надеется показать, какая она хорошая стряпуха и какая из нее выйдет славная женушка.
— А ты подумываешь жениться? — поинтересовалась я. — Ты ведь давно живешь один.
— И живу, и пообвыкся уже. Только мне не хватало, чтобы перед носом мельтешила какая-то старуха. Усаживайся поудобнее, мышка. На тебя поглядишь — сердечко радуется. — Дедушка снова просиял. — Ну, что тебя привело в нашу глухомань? Ты, смотрю, оголодала — кожа да кости.
— Да, я и правда оголодала, — кивнула я. — Прямиком с дворцового чаепития, а там удалось перехватить только чашку чая и два кусочка хлеба.
— Ну, уж я тебя накормлю получше да посытнее. Как насчет парочки яиц-пашот с жареным сыром, а потом кекса?
— Великолепно, — со счастливым вздохом откликнулась я.
— Спорю, ты этим дворцовым и словечком не обмолвилась, куда потом поедешь. — Дедушка суетился в чистенькой тесной кухне, готовил яйца. — Им бы это было против шерсти. Когда ты была совсем малюткой, они все перехватывали наши тебе письма.
— Да ты что!
— Еще как. Не хотели, чтобы ты водилась с нами, бедняками. Конечно, если бы твоя мамуля не порхала как птичка, а растила тебя как следует, мы бы вас навещали, или она бы привозила тебя сюда. Но она болталась неведомо где. Мы все тревожились, как ты там, бедная мышка — одна-одинешенька в огромном холодном замке.
— У меня была няня. И гувернантка, мисс Макалистер.
Дедушка снова широко улыбнулся. Улыбка у него была такая щедрая, что озаряла все лицо, он сиял каждой морщинкой.
— Ну, ты и выросла красавицей, тут не поспоришь. Только погляди на себя, настоящая леди. Поди, воздыхатели в очередь выстроились и за тебя соревнуются, а?
— Не совсем, — призналась я. — Собственно, сейчас я ничем особенным не занята и толком не знаю, как быть дальше. Видишь ли, содержание братец мне больше не платит. Жалуется, что сам обнищал.
— Вот жадюга поганый. Хочешь, я к нему наведаюсь и устрою вразумление?
— Нет, дедуся, спасибо. Ты тут ничем не поможешь. Я думаю, у брата с женой денег и правда в обрез, а я ему всего лишь сводная сестра, в конце-то концов. Он сказал, что всегда примет меня в замке Раннох, но развлекать маленького Пончика и помогать Хилли с ее вязанием — тоска страшная. Вот я и сбежала, совсем как мама. Только везет мне меньше. Я разбила бивак в нашем лондонском особняке. Бинки пока что позволил мне там пожить, но в доме холодина, центральное отопление отключено и прислуги ни души. Дедушка, может, ты покажешь мне, как растапливать камин, а?
Дедушка воззрился на меня, потом закатился сиплым смехом, который перешел в трудный кашель.
— Ой, уморила. И правда настоящая леди. Научить тебя топить камин? Сердечко мое, да я сам приеду к вам на Белгрейв-сквер и разожгу тебе камин, если надо. Или в любой момент приезжай и разбивай этот свой бивак у меня.
Глаза его довольно заблестели.
— Ты только представь, какие у них будут физиономии, когда они узнают, что тридцать четвертая в очереди на престол живет в Хорнчерче, и не в отдельном доме, а с соседями за стенкой!
Я тоже засмеялась.
— И правда, вот было бы весело. Я бы поселилась у тебя, дедушка, но тогда королева заторопится поскорее спихнуть меня какой-нибудь знатной тетушке во фрейлины. Она считает — мне срочно надо учиться, как вести господский дом.
— Что ж, полагаю, тебе это пригодится.
— Дедуля, да я от скуки умру. Ты не представляешь себе, как я тоскую после балов и приемов — светский сезон мой кончился, и я не знаю, чем заняться.
Чайник на плите засвистел. Дедушка заварил чай.
— Найди работу, — посоветовал он.
— Работу?
— Ты девочка умная. Образование получила что надо. Почему не поработать?
— Боюсь, меня не одобрят.
— Знатные не одобрят? Так они же тебе денег не дают. И ты не их собственность. Ты ведь не берешь деньги с народа за то, чтобы исполнять придворные обязанности. Живи на всю катушку, детка. Выясни, чем хочешь заниматься и кем быть.
— Ужасно соблазнительно, — сказала я. — В наши дни девушки кем только ни работают, им столько всего доступно.
— Еще бы. Только не ходи в актрисы, как твоя мамуля. Она была славной девушкой, воспитывали ее как полагается, но это пока она не размечталась и не подалась на сцену.
— Но ведь мама имела успех, разве нет? И разбогатела, и за герцога вышла.
— Да, но какой ценой, мышка? Какой ценой? Продала свою бессмертную душу. Именно, именно. А теперь цепляется за уходящую красоту и страх как боится, что наступит день — и мужчины потеряют к ней интерес.
— Мама ведь купила тебе этот дом?
— В щедрости ей не откажешь. Просто говорю, что ее как подменили — совсем другим человеком стала. Толкую с ней — а она как чужая.
— Это верно, — согласилась я. — Но я маму толком и не знала. Сейчас, кажется, у нее роман с немецким промышленником…
— Треклятые германцы, — проворчал дедушка. — Ты уже извини, что я бранюсь, мышка, но мне о них даже слышать тошно. А этот их новый, который Гитлер! От него добра не жди, ты уж мне поверь. За ним нужен глаз да глаз, попомни мои слова.
— Может, им такой сейчас и нужен. Восстановит страну, — предположила я.
Дедушка сердито насупился.
— Эта страна заслуживает того, что получила. Нечего ее восстанавливать. Ты в окопах не была, вот и говоришь.
— И ты не был, — напомнила я.
— Нет, но твой дядя Джимми воевал. Ему всего и было восемнадцать годков, погиб на фронте.
Я знать не знала, что у меня был дядя Джимми. Никто никогда не рассказывал.
— Прости. Мне жаль, — сказала я. — Это была страшная война. Будем молиться, чтобы она не повторилась.
— Не повторится, пока жив старик король. Вот ежели он сыграет в ящик, тогда ни за что не поручусь.
Дедушка поставил передо мной большую тарелку с едой, и на некоторое время я умолкла.
— Чтоб мне провалиться, — сказал дедушка. — Тебе этой тарелки только-только. Ты что, голодом себя морила?
— Питалась одними печеными бобами, — созналась я. — Зеленную лавку на Белгрейв-сквер пока не нашла. Всем привозят провизию на дом. Честно говоря, у меня и денег-то нет.
— Тогда обязательно приезжай ко мне в воскресенье обедать. Думаю, приготовлю отбивную с овощами — у меня в огороде за домом отличная капуста, а попозже летом будет и фасоль. Ничего вкуснее на свете нет, такого тебе не состряпают даже в твоих шикарных ресторанах в Вест-Энде.
— С удовольствием, дедуля, — сказала я и поняла: сейчас я нужна дедушке так же, как он мне. Ему тоже одиноко.
— Не нравится мне, что ты живешь в огромном городском доме одна-одинешенька, — сказал он, качая головой. — В Туманном городе сейчас полным-полно чокнутых. Тех, кто на войне головой повредился. Смотри мне, не вздумай открывать дверь чужим, запомнила? Я уже подумываю нацепить свою старую форму и ходить у тебя под дверью дозором туда-сюда.
Я от души рассмеялась.
— Вот бы посмотреть! Никогда не видела тебя в форме. — Я знала, что дедушка когда-то служил полисменом, но давным-давно вышел в отставку.
Дедушка хрипло расхохотался.
— Я и сам бы поглядел. Только вот мундир на моем пузе уже не сойдется, да и старым ногам в форменных башмаках придется туго. Нет, не по нраву мне, что ты там в большом городе сама по себе, да еще без гроша.
— Справлюсь, дедушка. — Я похлопала его по руке. — Ну, а теперь научи меня разжигать огонь. И стирать. Мне нужно всему научиться.
— Чтобы растопить камин, спервоначалу надо наведаться за угольком в угольную дыру, в подвал то есть, — заявил дедушка.
— В какой подвал?
— Уголь в него сыплют с улицы через люк, а ты берешь совком или лопатой через дверцу. Наверняка у вас в лондонском доме так оно все и устроено. Там обыкновенно темнотища и грязь, а то и пауки кишат. Вряд ли тебе захочется туда лезть.
— Если выбирать между холодом и грязью, я лучше выпачкаюсь, чем буду мерзнуть.
Дедушка одобрительно посмотрел на меня.
— Ай да боевой задор! Вся в маму. Она тоже никаких препятствий знать не желала. — Тут он снова надрывно раскашлялся.
— Ужасный у тебя кашель, — заметила я. — Ты к врачу ходил?
— Да всю зиму, — ответил дедушка.
— И что сказал врач?
— Бронхит, мышка. Копоть в воздухе и зимние туманы — вот что мне вредит. Доктор говорит, езжал бы я на море и отдохнул там хорошенечко.
— Отличная мысль.
Дедушка вздохнул.
— На море ехать — деньги нужны, сердечко мое. А я сейчас ой не шикую. Зимой вот на доктора потратился, ходил, ходил… Да и уголь вздорожал будьте здрасте. Стараюсь сводит концы с концами, но с деньгами не ах.
— Разве у тебя нет полицейской пенсии?
— Есть, но маленькая. Я ведь недолго прослужил, немного и выслужил. Было дело, ввязался в драчку, шарахнули меня по кумполу, а потом как начало накатывать — голова все кружилась, на том и конец службе.
— Тогда попроси мою мать тебе помочь. Уверена, у нее денег куры не клюют.
Дедушкино лицо затвердело.
— Немецких денег я нипочем не возьму. Лучше с голоду помереть.
— Я уверена, у мамы есть и свои собственные. Столько романов с богачами — наверняка она что-то скопила.
— Может, и скопила, и отложила на черный день, но те деньги пригодятся ей самой. Вот увянет ее красота, будет она жить одна — и пригодятся. К тому же твоя мать и так была очень добра, купила нам с бабушкой этот дом. Так что она мне ничего не должна. А я ни у кого милости не прошу.
Я понесла грязную тарелку в раковину и заметила, что в кухне пустовато. Меня как обожгло: да ведь дедушка накормил меня последними запасами.