— Вот даже как? — от удивления парень аж головой помотал. Ну да, понять можно, из крестьянских детей в профессора — это и для нас теперь редкость, только тогда и бывало, когда отец мой младше тёзки был. Хотя где оно, это «теперь»? Эхх…
На правах старшего я протянул тёзке руку, он чваниться не стал, пожал. Это хорошо, это мне понравилось. Что с революцией у них тут, судя по всему, не заладилось, оно, скорее всего, и к лучшему. Хрен его знает, насколько жёстко здесь с сословиями, но для бедного-несчастного попаданца перспективы всяко получше, чем в том же тридцать втором, но послереволюционном. А уж лет через пять при победившей-то революции стало бы вообще совсем неуютно… И раз мне теперь придётся устраиваться в новых условиях, надо налаживать отношения с полным тёзкой — не знаю, какие тут у него права с привилегиями, но ежели у нас этакое совпадение в имени случилось, да и беседа вроде доброжелательно пошла, будем ловить момент.
Пауза в разговоре как-то затянулась, чем я и воспользовался, собравшись, насколько это позволяли глубокие сумерки, получше рассмотреть тёзкину машину, которую он предусмотрительно остановил на обочине. Да уж, оно того стоило… Больше всего это изделие неведомого произодителя напоминало старые советские правительственные «зилы» — такая же здоровая, угловатая и слегка приплюснутая машина, чем-то напоминающая танк. Как и положено, чёрная с обилием блестящих хромированных наворотов. Серьёзность и основательность как они есть, в общем.
— Что за машина? — поинтересовался я.
— «Яуза» АМО эм двадцать два, — в голосе тёзки явственно слышалась гордость. Похоже, эта самая «Яуза» давала у них своему обладателю никак не меньше плюс тысячи к чувству собственного величия. Кстати, я не ошибся — АМО, если я ничего не путал, это «Автомобильное московское общество», как раз первое название ЗиЛа. [1] — А у вас какая марка авто была?
— «Фольксваген-поло» вроде бы, — ответил я. — Я в машинах не особо разбираюсь, профессиональный пассажир, так сказать.
Тёзка вежливо хохотнул над моей незамысловатой шуткой и тут же переспросил:
— Немецкая, по названию судя?
— Да, — лёгким кивком я отдал должное его сообразительности. — У нас это крупнейший автомобильный концерн в мире.
— Надо же, а у нас о такой компании никто и не слышал, — отозвался молодой человек.
— У нас в тридцать втором году тоже, — на всякий случай уточнил я.
На посторонний звук мы с тёзкой повернулись оба. Больше всего он походил на мотор мотоцикла, что почти сразу и подтвердилось быстро приближавшимся со стороны Москвы светом одинокой фары. Мы отступили в сторону, чтобы пропустить мотоциклиста, но вот у него планы оказались совсем иными. Лихо развернувшись и затормозив, он вскинул руку, в которой держал…
Да мать же его, так только пистолет держать можно! Я дёрнулся в сторону, но ублюдок оказался проворнее — в лицо мне блеснула вспышка, грудь резануло дикой болью, и я…
И я выхватил свой парабеллум и дважды выстрелил чуть выше фары. Попал, судя по падению и мотоцикла, и его седока. Вот только откуда у меня парабеллум? И где я научился так ловко с ним управляться? И… И почему я вижу себя самого, безжизненно лежащего на дороге⁈ Что за⁈…
И если бы это было всё! Едва я наклонился над своим же телом, как и оно, так же, как совсем недавно Сашина машина, просто исчезло, растворилось то ли в воздухе, то ли в другом времени и другом пространстве. Я выпрямился и тупо стоял на месте, пока до меня не дошло, что смотрю я на всё это глазами своего тёзки. Ну вот, приехали, теперь мне ещё придётся выдавать себя за него и что-то подсказывает, что хрен оно у меня получится…
Дела, однако, никто не отменял, и я пошёл проконтролировать, что там с этим упырём на мотоцикле. Контроль показал, что контрольный, прошу прощения за тавтологию, выстрел не требовался — одна пуля вошла, как говорили в старину, восередь груди, вторая в левый глаз, на месте которого зияла теперь кровавая дыра в весёленьком таком обрамлении стёклышек от разбитых очков. Ну да, архаика, так уж архаика — ублюдок носил мотоциклетные очки, которые я только в фильмах про войну и видел.
Тут на меня и накатило… Знаете, я и слов-то подходящих не найду, чтобы передать ту боль, то сожаление и примешанную к нему обиду, что вот только-только познакомился с человеком из другого времени, да ещё полным тёзкой к тому же, а его тут же и убили. Стоп! Это же меня убили! Значит, и мысли это тёзкины, а не мои! Но если я могу эти его мысли фиксировать и оценивать, значит, я-то мыслю отдельно от него? И при том мыслю в его же теле, в чём я тут же и убедился, рассмотрев свою, то есть тёзкину, руку с парабеллумом. А как там по этому поводу говорил кто-то из древних? «Мыслю, следовательно существую»? [2] Значит, я существую в его теле, а он, раз уж тоже мыслит, существует в нём же? Вот это мы оба попали! Два в одном, блин-переблин… Хм, а не попробовать ли мне по такому поводу до тёзки докричаться?
— Виктор! — мысленно позвал я. — Виктор! Не переживай, тут я, в голове у тебя! Живой, если, конечно, можно так выразиться… Пистолет-то убери, от греха, а то застрелишься ещё случайно от избытка чувств.
— Виктор Михайлович!!! — заорал тёзка и вовсе не мысленно. — Вы⁈ Но как?!!
— Уж как есть, — ответить я снова решил мысленно, кажется, получилось. — Знал бы, как именно, сказал бы. И это, ты не ори так, мысленно говори, я всё равно услышу.
— Ох, как же так-то? — запереживал тёзка. — Вы же мне жизнь спасли! Он, паскуда, в меня стрелял, я же видел! А вы меня закрыли!
— Врать, извини, не стану, случайно так вышло, — раз уж нам теперь сосуществовать в одной башке, враньё тут было бы делом последним. — Но получается, и ты меня спас, раз я могу мыслить, пусть и у тебя в голове, но сам по себе. Так что квиты как бы.
— Это же прекрасно! — тёзка радовался чисто и искренне, что, в свою очередь, порадовало и меня. — И вы теперь мне всё про ваше время расскажете?
— Да куда ж я теперь денусь-то, расскажу, конечно, — согласился я. — Только давай для начала мы с тобой определимся, как говорят у нас, с форматом нашего дальнейшего общения.
Недоумение тёзки, казалось, можно было потрогать руками. Ну да, ещё бы знать, как это теперь сделать, если и руки у нас с ним только его…
— Я предлагаю перейти на ты и без отчеств, — пояснил я. — Один же хрен, вдвоём в одной черепушке живём, чего ради политесы разводить?
— Что же, вы старше, и раз это ваше предложение, не вижу никаких причин вам, то есть тебе отказать, тем более в нашем с тобой теперешнем положении, — тёзка наглядно продемонстрировал мне разницу в воспитании.
— Вот и замечательно, — подытожил я. — Но прежде чем я начну рассказывать тебе о своём времени, расскажи и ты мне кое-то.
— И что именно? — отозвался тёзка.
— Ну, хотя бы, кто этот урод на мотоцикле, чего ради понадобилось ему в тебя стрелять, и что ты теперь со всем этим собираешься делать?
[1] Всё верно, так оно и есть
[2] Виктор Михайлович ошибается. Это сказал Рене Декарт (1596–1650). До древности не дотягивает…
Глава 2На новом месте
— Даже не представляю, — растерянно ответил тёзка. — Честное слово, ума не приложу! Может, он, — тёзка кивнул на труп мотоциклиста, — ошибся?
— А вот это вряд ли, — возразил я. — Он же остановился, так что и тебя разглядеть мог, и номер твоей машины.
— Похоже, ты прав, — вынужденно признал тёзка. — Но всё равно понятия не имею, кто он и зачем в меня стрелял…
Все мои дальнейшие расспросы с заходами с разных сторон остались без ответов. Без вразумительных, я имею в виду, ответов. Ничего внятного относительно причин злодейского покушения дворянин Елисеев не то что мне рассказать, а даже и для себя предположить не смог, и после обоюдного осознания бесполезности разговора на заданную последними событиями тему мы озаботились делами насущными. Что нельзя просто оставить труп с мотоциклом на дороге и уехать, мы оба прекрасно понимали. Поэтому тёзка предложил дождаться, пока мимо нас не будет проезжать кто-то ещё, и попросить этого проезжающего вызвать полицию. Честно говоря, я сильно сомневался, что с того выйдет какой-то толк — чего, спрашивается, ради человеку вешать на себя чужие проблемы, но никаких иных хотя бы относительно разумных предложений у меня всё равно не нашлось, вот и пришлось принять тёзкино. Действительность, однако, уже довольно скоро показала, что с взаимовыручкой тут у них дело обстоит намного лучше, чем я о том думал.
Немолодого водителя синей «Волги», ехавшего в сторону Москвы и остановившегося спросить, всё ли у нас в порядке и не нужна ли нам какая помощь, тёзка вежливо поблагодарил, от предложенной помощи ещё более вежливо отказался, и с какой-то прямо-таки изысканной вежливостью пожелал ему счастливого пути. А вот троих солидных мужчин, похоже, охотников, которых уже минут через десять непонятная ситуация на дороге побудила выйти из брутального «Терека», двигавшегося как раз из Москвы, Виктор попросил заехать в Покрове в полицию и сообщить, что для неё тут есть дело. Ну да, разумно — Покров уж всяко ближе Москвы, и оттуда полиция прибудет быстрее, в том числе и потому, что её скорее уведомят. Осознание того неоспоримого факта, что с головой тёзка дружит, меня откровенно порадовало. В голове у такого пожить незазорно. Лишь бы только пожить подольше…
В ожидании полиции тёзка немного просветил меня относительно здешнего отечественного автопрома. С этим у них тут всё было куда как лучше, нежели в тридцать втором году привычной мне истории, да ещё и хорошо подкованный любитель мне попался (или я ему, это как посмотреть), так что пришлось мне познакомиться и с массой технических подробностей, на мой взгляд, совершенно излишних. Зато я узнал, что здесь «Волга» даже имеет кое-что общее с «Волгой» моего мира, теперь уже, увы, бывшего. И там, и здесь делают «Волги» в Нижнем Новгороде, и там, и здесь сам автомобиль находится в ценовом классе выше среднего. На этом, правда, общее и заканчивается — видом своим здешняя «Волга» куда больше напоминает совсем уж древнюю советскую «Победу». «Терек» же проходит тут по разряду крутых внедорожников и видок имеет соответствующий — что-то вроде ленд-лизовского «доджа три четверти», только с кузовом-универсалом. [1] Рассмотрел я тёзкиными глазами и мотоцикл незадачливого киллера — БМВ, он и в Африке БМВ, занесло к нам баварского железного коня о двух колёсах, немцы в войну на таких же рассекали. Тёзка, кстати, немецкие мотоциклы хвалил, сказал, что лучше германцев никто их не делает. Меня, признаться, больше заинтересовало, из чего стрелял урод, валявшийся рядом со своим мотоциклом. Это оказался револьвер, но не «наган», а что-то больше похожее на американские образцы — с характерной расширенной к низу рукояткой, длинноствольный и шестизарядный, калибра, похоже, девять миллиметров. Тёзка опознать модель револьвера не смог, разглядывать маркировку нам обоим было лениво, да и трогать оружие до прибытия полицейских уж точно не стоило.