— Смотрите, Виктор Михайлович, что получается, — говорил сыщик. — Заказчик преступления, надо полагать, остался тем же, но вот с толковым исполнителем у него произошло очевидное затруднение. Убийца мало того, что ошибся с жертвой, так ещё и само убийство исполнил не очень-то чисто. Свидетелей много, приметы уже известны, где его искать, сыщики определённое представление имеют. Не Голубок, знаете ли, совсем не Голубок.
Я подумал, что утешение, честно говоря, так себе, но за неимением лучшего и оно сойдёт.
— Главное же, — продолжал вещать Дмитрий Антонович, — здесь в том, что теперь мы можем быть уверены: наводку дали из Покрова.
Вот тут он прав, иначе никак не объяснить такую оперативность убийцы. Или же заказчика, причём скорее именно заказчика — покровский информатор связывался наверняка с ним, а не с исполнителем. Резануло слух тут другое — Воронков сказал «из Покро́ва», хотя почти все, кто больше одного раза бывал в городе, быстро привыкают говорить как местные — «из Покрова́». Я, например, в своё время эту заразу подцепил в первой же командировке туда, а вот у Дмитрия Антоновича, похоже, иммунитет.
— Титулярному советнику Грекову я уже телефонировал, — не унимался Воронков, — жду от него известий.
Это хорошо, это Воронков молодец. Посмотрим, как покажет себя Греков, этот вроде тоже не просто так, дело своё знает. Чёрт, не получилось бы только, как в прошлый раз, когда ни звонка, ни телеграммы из Покрова в Москву при тёзкином отъезде не зафиксировали…
Увы, но когда Греков позвонил Воронкову, оказалось именно так — в день убытия дворянина Елисеева из отпуска никто в Покрове в Москву не телефонировал и не телеграфировал. Непонятно…
Пока я пытался вспомнить свои не такие уж и давние размышления на эту тему, на ум пришла ещё одна непонятность. Вот как, скажите, в этот раз неведомый наводчик определил время убытия тёзки из Покрова, если дворянин Елисеев никуда не уезжал, а телепортировался из того же домика в саду? Соответственно, и на автобусную остановку тёзка из дома тоже не шёл. Так и этак прикидывая, я пришёл к выводу, что каким-то образом наводчик понял, что младшего Елисеева дома уже нет, посчитал, что допустил оплошность, не увидев, как тот вышел из дома и отправился на остановку, а чтобы ту оплошность скрыть, просто непонятным пока способом сообщил в Москву, когда убывает из Покрова ближайший к тому времени автобус. Во всяком случае, никакого иного разумного объяснения я тут не видел. Но тогда получалось, что за домом Елисеевых наблюдают постоянно, причём уже довольно давно, однако ни тёзкина семья, ни прислуга, ни полиция этого наблюдения так за всё прошедшее время и не обнаружили. Значит, что? Правильно, значит, наблюдатель или наблюдатели — кто-то из соседей. А кто у нас там соседи?
Тут к моим размышлениям подключился тёзка, но толком никого из соседей заподозрить не смог — вроде бы все люди приличные, каких-то конфликтов с Елисеевыми ни у кого нет, ну, или он про те конфликты не знал. Ладно, это, вообще-то, для Грекова работа, с чем согласился и Воронков, когда тёзка изложил ему наши соображения.
Пока Дмитрий Антонович загружал теми соображениями Грекова, я продолжил напряжённую умственную деятельность. Тёзку, получается, обложили очень плотно, если принять версию с наблюдением, а принять её приходилось, поскольку объясняла она многое. Но такое наблюдение — дело не шибко простое, тут усидчивость и внимательность требуются, причём в течение немалого времени. Значит, и мотивация должна иметь место, без неё никто так заморачиваться не станет. А какая тут может быть мотивация? Да такая же, как и в любом другом деле — деньги или иные материальные блага, личные отношения, убеждённость в правильности и необходимости своих действий или стремление к славе и почестям. Последнее я отодвинул в сторону — к нашему случаю оно, на мой взгляд, никак не подходило. А вот три других выглядели вполне правдоподобно, и каждое по отдельности, и в любых между собой сочетаниях. Оставалось надеяться, что титулярный советник Греков с этим разберётся, опыта на такое ему должно хватить.
Хуже было с мотивацией заказчика. То есть у самого-то заказчика, надо полагать, с нею проблем не имелось, раз до сих пор не оставил желания умертвить тёзку, а вот у меня с моими о ней предположениями всё так и оставалось на нулевом уровне. Ну вот никак, никак я не мог понять, за что хотят убить моего мозгового напарника. Да и не я один — тёзка сам тут даже никакого представления не имел, полиция, может, чего и предполагала, но делиться своими предположениями не спешила. Ладно, если разберутся сыщики с покровскими наводчиками, то и к заказчику подобраться проще станет.
В Москве же пока что усиленно искали убийцу несчастного господина Ноговицына. Искали и уже на четвёртый день нашли. Мёртвого. Опознать в не особо свежем трупе некоего Якова Малова по кличке «Яшка Мелкий» сыщикам удалось практически сразу. Известен он был московской полиции как любитель и умелец подраться, особенно, когда за такое платили, но самое серьёзное, что пока за ним числилось — драка с погромом в дешёвом трактире, оплаченная владельцем столь же непрезентабельного заведения в соседнем квартале. Ага, такая вот недобросовестная конкуренция. Трудно сказать, просто Яшку пять лет на каторге не вразумили или же решил он заработать побольше, чем готовы платить трактирщики за создание проблем конкурентам, но вот, понимаешь, подался в наёмные убийцы. Доказательства того, что имевшего несчастье быть похожим на тёзку господина Ноговицына убил именно Малов, сыщики нашли неопровержимые, включая орудие убийства — старенький «велодог». [1]
— «Велодог»⁈ — переспросил дворянин Елисеев, со смесью недоумения и брезгливости. — Вот же мразь безмозглая!
— Согласен, Виктор Михайлович, целиком и полностью согласен, — отозвался Воронков с понимающим видом — ничего, мол, не поделаешь, что есть, то есть. Тёзка как раз успел объяснить, что убить человека из «велодога» не так-то и просто, если не стрелять в голову с близкого расстояния, что Малов и проделал. А по корпусу «велодог» против человека работает фактически как травмат из моего мира — пуля лёгкая и слабенькая, заряд пороха в гильзе небольшой, уж зимой-то даже толстое пальто против такого за бронежилет сойдёт. Ни разу, короче, не профессионал этот Яшка Мелкий, да ещё и тупой отморозок.
Чуть позже разобрались в полиции и с причиной смерти пожелавшего повысить свой преступный статус уголовника — кто-то угостил его отравленной водкой. А что, разумно — и за ошибку наказание, и концы обрублены. Не понравилась нам с тёзкой такая основательность заказчика, очень не понравилась… Тёзкиной смерти возжелал кто-то очень серьёзный, а значит, и эта попытка не станет последней. Нам, судя по всему, предстояла гонка на выживание — или этот козёл добьётся своего, чего совсем не хотелось бы, или удастся его найти раньше, но тут далеко не всё от нас с дворянином Елисеевым зависело. Радовало пока лишь то, что на поиски исполнителя заказчику в этот раз потребовалось почти полгода, да и то, качество найденного киллера оказалось так себе. В чём тут причина — то ли случайно так вышло, то ли не столь много в московском преступном мире специалистов уровня благополучно застреленного тёзкой Голубева, то ли контакты заказчика с тем преступным миром не такие уж и широкие — оставалось только гадать, а вместе с гаданием надеяться, что найти очередного урода, готового убивать за деньги, у заказчика снова выйдет нескоро. Впрочем, ничего от нас с тёзкой не зависело и здесь.
Что ж, раз так, оставалось заниматься тем, что от нас зависело, пусть эти занятия и не имели отношения к поиску проклятого заказчика. Тёзка, по распоряжению Денневитца, возобновил поездки в Михайловский институт, разумеется, под охраной всё того же ефрейтора Фролова. Доцент Кривулин пообещал подобрать дворянину Елисееву какую-то особенную программу дальнейшего совершенствования способностей, пока же оставив его оттачивать навыки целительства у госпожи Кошельной, к нашей с ней общей радости. Секретное отделение так пока про нашу с Эммой связь и оставалось в неведении, но ни меня, ни тёзку, ни Эмму это как-то уже и не волновало. Ну, узнают и узнают, и что? Тёзке Денневитц уже дал понять, что сам по себе наш роман его не волнует, а Эмма и так, похоже, всем этим не сильно заморачивалась. Всё, в общем, шло тихо-мирно и своим чередом.
Не стоял на месте и розыск. Сам образ жизни дебошира и драчуна Малова предполагал его широкую известность в преступном мире, а не сильно высокий в этом мире статус позволял ожидать от уголовников несколько большей разговорчивости, чем они обычно позволяют себе с полицией. В своих предположениях и ожиданиях сыщики не обманулись, и довольно скоро установили, что Малова несколько раз видели вместе с неким типом, которого почти все допрошенные именовали «фраером». Поскольку это слово из блатного жаргона имеет множество толкований, полицейские проявили похвальную въедливость и пришли к выводу, что большинство тех, кто именно так характеризовал знакомого Яшки Мелкого, имели в виду франтоватого и много о себе понимающего человека, не принадлежащего к уголовному миру. Сам Яшка, однако, в разговорах с прочими уголовниками своего необычного знакомого называл «серьёзным человеком», и хвалился, что через это знакомство скоро срубит много денег. Имени «фраера» никто не знал, где его искать, тоже, но когда число допрошенных перевалило за полтора десятка, сыщикам удалось собрать из их показаний более-менее осмысленное описание неизвестного и оно по большинству признаков совпадало с тем, как описывали того из до сих пор не найденных знакомых Голубева, который пока что оставался ещё и безымянным.
— Похоже, Виктор Михайлович, наш заказчик и есть, — выразил Воронков сдержанный оптимизм.
— Похоже, Дмитрий Антонович, — поддержал сыщика тёзка. — Только так он пока и остаётся без имени, без места пребывания, без толковых примет даже…
— Пока да, — согласился Воронков. — Но мы его найдём.
— Тут, Дмитрий Антонович, — после недолгого мысленного совещания тёзка опять дал мне выйти на первый план, — у меня кое-какие соображения появились…