Подрядил одесских бандитов их наниматель на убийство всех, кто будет в момент налёта в квартире, и поджог библиотеки, выноса и разбора её содержимого не предусматривалось. Карл Фёдорович сделал из этого вывод, что истинный заказчик налёта не собирался иметь с коллекции Бакванского доход, ему было нужно уничтожить компромат как минимум на себя, а возможно, и на остальных ещё не выявленных лиц, имевших отношение к заговору и мятежу. Тоже, в общем, какая-никакая зацепка для установления того заказчика, пусть и не особо многообещающая.
Вдохновившись первым успехом, мы с Карлом Фёдоровичем пообедали, и на сытый желудок взялись за Бакванского и его людей. Отставной коллежский советник Аркадий Кириллович Бакванский линию поведения на допросе выбрал куда более разумную, чем неустановленный пока наниматель одесских налётчиков, и сразу признался, что компрометирующие разных людей материалы собирал исключительно для продажи.
— Я, господин надворный советник, по натуре своей мягкосердечен и не злобив, — разглагольствовал Бакванский, — жизнь люблю тихую и спокойную. Потому и сведения эти только собирал да проверял их подлинность, сам же никогда ими не пользовался.
— Зато шантажистам продавали, — напомнил Денневитц.
— Ну почему же обязательно шантажистам-то? — Бакванский не то постарался убедительно изобразить обиду, не то и вправду обиделся. — Мало ли, может, кому деловая репутация человека интересна, ежели совместное дело вести есть от него предложение, или ещё что знать надобно о людях… Почему бы и не посодействовать, тем более с пользой для себя? Я, знаете ли, слухами и клеветою никогда не занимался, у меня всегда всё проверено и доподлинно установлено было. А ежели кто приобретённые у меня сведения в нарушение законов использовал, так это не ко мне…
— А к кому ещё? — деланно удивился Деневитц. — Считать продажу преступнику орудия преступления соучастием или нет, это, конечно, суду решать, но тут же и разобраться надо, насколько соответствуют закону способы, каковыми вы те сведения собирали. А ещё много интересного вас ждёт, когда выяснится, что вы не доносили властям о нарушениях закона, ставших вам при этом собирании известными, на такое соответствующие параграфы в Уложении о наказаниях обязательно найдутся, уж в этом даже не сомневайтесь.
Бакванский тяжко вздохнул. Понимал, значит, что оно так и будет. Ну так-то да, дураком надо быть, чтобы не понимать.
— Но на вашем месте, Аркадий Кириллович, я бы не о том беспокоился, — усмехнулся Денневитц. — Точнее, не только о том.
— А о чём же? — насторожился Бакванский.
— Нам доподлинно известно, что часть проданных вами сведений использовали заговорщики, понуждая военных и чиновников к участию в мятеже. Уж не знаю, насколько вашему адвокату удастся защитить вас от обвинения в соучастии в подготовке мятежа, но суд в любом случае обратит пристальное внимание на то, в отношении кого именно вы собирали порочащие сведения и утаивали те сведения от властей, — изложил Денневитц.
На Бакванского было больно смотреть — он, бедный, аж позеленел от страха. Ну да, суд над заговорщиками и мятежниками все ещё помнили, и суровость назначенных судом наказаний Аркадий Кириллович, надо думать, невольно примерил на себя.
— Прошу прощения, господин надворный советник, — отставной чиновник всё же взял себя в руки, — что я должен сделать, чтобы суд проявил снисхождение?
— Правильный вопрос, — Денневитц поощрительно кивнул. — Правильный и своевременный. Вам надлежит переписать всех ваших покупателей, указав всё, что вы о них знаете. Имена, даты, кто их с вами свёл, что именно купили, словом — всё.
Бакванский снова издал тяжкий вздох. А как иначе-то? Хочешь выплыть сам — утопи подельника, классика жанра, однако.
— А потом, — продолжил Денневитц, — вы мне ещё ответите на вопросы, каковые у меня появятся при чтении составленного вами перечня. Подробно ответите и обстоятельно.
На том Бакванского вернули в камеру, выдав ему стопку бумаги и авторучку, а перед Денневитцем усадили секретаря.
Дмитрий Ильич Курёшин для своей работы смотрелся, пожалуй, несколько староватым — сорок три года всё-таки. Впрочем, оно и понятно — на этом месте работал он уже почти двадцать лет, представление о хозяйских делах имел самое что ни на есть полное, а потому менять его Бакванскому было никак не с руки. Для нас сильно полезным Дмитрий Ильич, однако же, поначалу не стал. Сами бумаги, что хранились в хозяйской библиотеке, он не читал, ограничиваясь их учётом по номерам и содержанием в установленном хозяином порядке, смысл какового порядка оставался ему неизвестным. По крайней мере, сам Курёшин утверждал именно так, да и тёзка в его словах лжи не чувствовал.
— Не стану скрывать, господин надворный советник, чем именно занимался Аркадий Кириллович, я, пусть и не в полной мере, понимал, потому к полному пониманию никогда и не стремился, — признавал он. — В таком деле чем меньше знаешь, тем оно спокойнее.
— Было спокойнее, — уточнил Денневитц. — А теперь уже нет. Какое именно обвинение будет предъявлено вашему хозяину, пока говорить преждевременно, но вы в любом случае пойдёте соучастником.
Курёшина такое, понятно, не обрадовало, но и к особой откровенности подтолкнуло не сразу. Он принялся уверять, что покупателей хозяйских бумаг не знал — Бакванский, дескать, встречался с ними не дома; где и как Аркадий Кириллович вообще находил эти сведения и их документальное подтверждение, тоже якобы не имел понятия. Ну, это, конечно, если принимать слова секретаря на веру, но дворянин Елисеев и сам ему не поверил, и Денневитцу подал знак — мол, не стоит.
Карл Фёдорович в очередной раз показал, что очень не любит, когда его пытаются обмануть, и вцепился в Курёшина как клещ. Упирался тот недолго, и вынужден был признать, что некоторых, хотя и действительно не всех покупателей компромата видел, знает имена, которыми они представлялись, и дал довольно подробные описания аж четырёх человек, двое из которых были у его хозяина постоянными клиентами. Вот тут и началось самое интересное, жаль только, продолжалось недолго…
Интерес у нас с тёзкой вызвал упомянутый Курёшиным некий господин Яковлев, точнее, описание, что дал секретарь Бакванского этому персонажу с почти наверняка вымышленной фамилией. Как-то оно слишком уж явно перекликалось с тем, как уголовники описывали «фраера», которого неоднократно видели с Яшкой Мелким — и не шибко молодой, и франтовато выряженный, и важности с солидностью на себя напускал, но то ли заметно при том переигрывал, то ли вообще понятия не имел, как такие люди подают себя на самом деле. Увы и ах, но что именно из собрания Бакванского этого «господина Яковлева» интересовало, Курёшин действительно не знал. Тем не менее внимание Денневитца тёзка на такое совпадение обратил.
— Вы правы, Виктор Михайлович, это и впрямь заслуживает внимания, — согласился Денневитц. — Хорошо, что вы заметили. К сожалению, до возвращения Дмитрия Антоновича здесь мало что можно сделать…
Ну да. Делом этим Воронков занимался, Денневитц всё больше по другим делам работал, и в подробности покушения на дворянина Елисеева особо и не вникал. Но ждать, пока Воронкова вылечат…
— Карл Фёдорович, — тёзка решил вылезти с очередной инициативой, — раз Дмитрия Антоновича прооперировали и пулю извлекли, может быть, мне стоит попробовать ускорить его излечение? Да и госпожу Кошельную можно привлечь, у неё в этом деле умений и опыта побольше моего…
— А вот это хорошо придумано, Виктор Михайлович! — Денневитц явно обрадовался. Оно и понятно — всё же Воронков ему изрядно помогал, да и сработаться они за это время успели. — Завтра же утром и поедете с госпожой Кошельной. Я сегодня в госпиталь позвоню, договорюсь.
Что ж, завтра, так завтра. Эмма, кстати, говорила, что целительствовать лучше с утра, особенно в тяжёлых случаях, так что и тут нам лишний плюс. А сейчас, пока день не кончился, продолжим с допросами…
Допросы охранника и служанки сильно много нам не дали. Охранник подтвердил то, что Денневитц каким-то образом, надо полагать, от своей агентуры, уже знал, да немного дополнил показания Курёшина о клиентах Бакванского. С толком, надо сказать, дополнил — сработала свойственная его роду занятий наблюдательность, однако же по «господину Яковлеву» его дополнения оказались не такими уж существенными. От служанки же здесь толку не было никакого, а поведанные ею подробности частной жизни господина Бакванского Денневитцу не показались интересными, не говоря уже о нас с тёзкой. Но вот когда ближе к вечеру закончил своё сочинение сам господин Бакванский, за чтение Денневитц с дворянином Елисеевым взялись с оживлением. Ну и я, понятно, тоже. Не берусь предсказать, что именно в писаниях Бакванского особенно заинтересовало Карла Фёдоровича, а мы с тёзкой особое внимание уделили тому, что торговец компроматом поведал о «господине Яковлеве».
Да, в ожиданиях наших мы не обманулись — упомянутому персонажу Аркадий Кириллович посвятил несколько строк, и строк, прямо скажу, очень занимательных. Интересы «господина Яковлева» оказались крайне разнообразными, и в списке лиц, за компрометирующие сведения о которых он платил Бакванскому, отметились и офицеры, и чиновники, как действующие, так и отставные, и крупный московский домовладелец, и парочка артистов, и какие-то лица неустановленных занятий, как определял их Аркадий Кириллович. Впрочем, не таких уж и неустановленных — одним из них числился тот самый Зенон Шавский, что имел какое-то отношение к застреленному тёзкой Голубкову, и чьи останки были найдены в ходе следствия по покушению на дворянина Елисеева. Какая, однако, всесторонне развитая личность этот «Яковлев»!
Денневитц, разумеется, немедленно принялся побуждать Бакванского давать развёрнутые комментарии к сочинению, и в следующие полтора часа мы услышали немало интересного. Аркадий Кириллович, похоже, полностью принял предложенную Денневитцем линию поведения — полную откровенность как основу для возможного смягчения своей участи — и тёзка ни разу не увидел в словах Бакванского лжи. Что ж, подчистка хвостов по делу о заговоре и мятеже пойдёт теперь веселее, и многим из тех, кто прямым участием в этом не отметился, но руку к зарождению и развитию заговора приложил, уйти от ответа не удастся.