Я попробовал — вроде бы получилось. Открыл воспоминания Эмме, та посмотрела.
— Он убрал из памяти свои слова про согласование опытов с Чадским, — определила она.
Та-а-к… Не зря, значит, мы с тёзкой сомневались, не было никакого согласования. Самодеятельность господина профессора, стало быть. И вот зачем ему это понадобилось?
— И твоя, ваша с младшим, то есть, слабость — последствие его воздействия, — добавила Эмма. — Почему-то Хвалынцев не стал её исключать. Может, не успел или просто ему всё равно было…
Хм, вот насчёт «всё равно» у меня сомнения появились. Не всё равно Хвалынцеву, что-то ему от тёзки нужно, раз он дворянина Елисеева всё-таки учит. Причём нужно именно по части того самого ускоренного внушения…
Ну ладно, Хвалынцеву нужно, это понятно. А нам с тёзкой? Зачем господину профессору посторонний ускоренный внушатель, если Степан Алексеевич и сам прекрасно с этим справляется? Как-то оно смотрится… Подозрительно смотрится, очень подозрительно. Уж не собирается ли он подставить дворянина Елисеева по-крупному? А что, очень на то похоже…
— Ты куда? — встревожилась Эмма, когда я встал с кресла.
— К Чадскому, — настроен я был решительно. Это был исторический шанс разрушить наметившуюся связку Чадского, Кривулина и Хвалынцева, и надо быть дураком, чтобы им сейчас не воспользоваться. То есть, конечно же, как раз и не надо.
— Я с тобой, — так, похоже не я один тут такой решительный. — Я смогу подтвердить действия Хвалынского и их последствия для тебя, — пояснила она.
Подробно описывать события в кабинете ротмистра Чадского, с тем, кто, что и как говорил, особого смысла не вижу. Докладывал ротмистру пришедший уже в себя дворянин Елисеев, затем Эмма суховато перечислила совершённые в отношении тёзки действия Хвалынцева и их последствия, после чего Чадский усадил обоих за стол, поручив изложить всё на бумаге. Ротмистр выглядел недовольным и злым, что и понятно — уж не знаю, что он там себе думал, играя в непонятные нам игры с Хвалынцевым и Кривулиным, но сейчас Хвалынцев подложил ему ту ещё свинью.
— Эмма Витольдовна, Виктор Михайлович, пойдёмте, — Чадский положил наши рапорта в кожаную папку и встал.
По коридору ротмистр шёл впереди, мы с Эммой чуть поотстали — она не поспевала за размашистым шагом разозлённого жандарма, я, получив от тёзки управление телом, подстроился под её шаги.
— Не бойся, — женщина взяла меня за руку, давая нам возможность говорить мысленно, — я смогу ему противостоять.
Дожили… Эмма меня ещё и защищать будет? Ну уж нет, кто тут мужчина, чёрт побери⁈ Тут же я вспомнил, что в делах паранормальных она на моей памяти ни разу не соврала, и мне даже как-то не по себе стало при мысли о том, что может уметь эта женщина и чего я о ней ещё не знаю.
— Извольте ознакомиться, Сергей Юрьевич, — Чадский протянул Кривулину, в кабинет которого мы пришли, папку. Тот раскрыл и принялся читать. По мере прочтения лицо директора Михайловского института потихоньку краснело, плотно сжатые губы, наоборот, белели.
— Недопустимо! Совершенно недопустимо! — голос директора звучал возмущённо, но тёзка ощущал его неискренность. Похоже, грозящие Хвалынцеву неприятности Кривулина только радовали.
— Степан Алексеевич? — Кривулин взялся за телефон. — Немедленно зайдите ко мне! Сей же час! Сей же час, я сказал, и никаких отговорок!
Несмотря на столь недвусмысленное распоряжение, Хвалынцев появился в директорском кабинете лишь минут через пять нашего слегка нервозного ожидания.
— Как прикажете понимать ваше самоуправство, Степан Алексеевич? — не ответив на приветствие, взялся за дело Чадский.
— Да, Степан Алексеевич, потрудитесь дать исчерпывающее объяснение вашего возмутительного поступка! — поддержал жандарма Кривулин.
— А в чём, собственно дело? — Хвалынцев обвёл собравшихся недоумённым взглядом. — Что вы пытаетесь вменить мне в вину, Александр Андреевич? — обратился он к Чадскому. Тот молча протянул профессору папку, принятую от Кривулина.
— Хм, уж от вас-то, Виктор Михайлович, я такого не ожидал, — укоризненно покачал головой Хвалынцев, бегло просмотрев бумаги. — Вам же, — он обвёл взглядом остальных присутствующих, — при известных умственных усилиях было бы нетрудно догадаться, что мне лучше знать, чему и как учить своего подопечного! И что мне нет нужды спрашивать мнение тех, кто ничего в том не понимает!
— Степан Алексеевич, я отстраняю вас от… — Чадский вдруг осёкся, его взгляд остекленел, ротмистр обмяк и пустым мешком повалился на пол. Мягко так повалился, даже стука головы об пол слышно не было. Хвалынцев отступил на шаг и поднял на уровень плеч обе руки, повернув их раскрытыми ладонями в нашу сторону. Эмма и Кривулин прикрыли лица руками и тоже отступили.
Тёзкино сознание как-то резко помутнело, я еле успел перехватить управление телом, чтобы не грохнуться на пол. Хвалынцев теперь повернулся ко мне и подал руки чуть вперёд, в мою сторону. Внутренним взглядом я видел, как сознание дворянина Елисеева заполняется чем-то чужим и мерзким. Чёрт, да он же, гад, мне так тёзку угробит, а потом и за меня возьмётся!
Я успел представить стену, глухую непроницаемую стену, отгораживающую меня от поражённого сознания тёзки. Но сколько она продержится под таким напором? Силён ведь, паскуда, ох как силён!
Полшага назад, ещё полшага и я понял, что так нельзя. Дальше стены кабинета один хрен не отступлю, и это будет конец. Нет, надо не назад, а вперёд…
Легко, однако, сказать — вперёд. Сделать оказалось куда как труднее — полшага дались мне с таким трудом, будто я пробивался сквозь даже не знаю какую преграду. Нет, так тоже ничего не выйдет… А если?..
Два быстрых шага назад — Хвалынцев не успевает отреагировать на собственный неожиданный успех, а я получаю место для разгона. Шаг вперёд — и я оказываюсь в приёмной Кривулина. Да, да, получилось!
Оглядываюсь — ага, вот то, что мне нужно! Злобным рычанием сгоняю с места директорского секретаря, хватаю его стул. Изделие неизвестного мастера радует своей основательностью и массивностью, сейчас именно оно может решить всё в мою пользу.
Снова шаг, теперь обратно в сторону кабинета, и я оказываюсь прямо за спиной Хвалынцева. Руки со стулом уже подняты заранее, и я со всей злобой и ненавистью обрушиваю своё импровизированное оружие на профессорскую голову. Готово!..
Глава 25Вопросы, вопросы, вопросы…
Надворный советник Денневитц и титулярный советник Воронков появились в Михайловском институте только часа через полтора после событий в директорском кабинете. Почему так долго, если от Кремля до Сокольников не то чтобы рукой подать, но всё равно не особо далеко? Ну, дело обычное — пока с Эммой и Кривулиным разбирались с последствиями, пока сообщили в секретное отделение, пока те осматривали место происшествия… Это ещё хорошо, что на месте был заместитель Чадского поручик Демидов, а потому в секретном отделе не случилось каких-то заминок, но всё же я успел позвонить Денневитцу даже раньше, чем до этого додумались секретчики.
К прибытию кремлёвских гостей обстановка выглядела, прямо скажем, не самым лучшим образом. Хвалынцева я, как оказалось, убил — удар стулом проломил профессору череп. Особых сожалений по этому поводу я не испытывал, а возможное недовольство начальства рассчитывал пережить с помощью Кривулина, который всё видел и был, как я ожидал, готов свидетельствовать в мою пользу, и Чадского, когда тот придёт в себя — он, как пострадавший от действий Хвалынцева, уж точно должен быть на моей стороне.
Когда я Хвалынцева, как мне тогда казалось, вырубил, Кривулин вернулся к реальности первым — как-то встряхнулся, шумно выдохнул и осмысленно огляделся. Эмма примерно так же поступила через несколько мгновений, но в отличие от Сергея Юрьевича, сразу же развила бурную деятельность. Ну, не то чтобы так уж прямо и бурную, но вполне осмысленную. Похоже, однако, что первым её желанием было броситься ко мне — то ли на помощь, то ли на шею, но я остановил её взглядом и показал, всё так же, взглядом, на Хвалынцева и Чадского. Тёзку я вообще никак не ощущал, но с этими, как мне представлялось, надо было разобраться раньше.
— Мёртв, — без особого сожаления сообщила она, едва принявшись за профессора. Кривулин, кажется, не поверил, тоже подошёл осмотреть Хвалынцева и вынужден был согласиться.
— Да, мёртв, — сожаления в голосе директора я не услышал. — Но другого выхода у вас, Виктор Михайлович, не было, — сразу изложил он свою позицию. — А с Александром Андреевичем что? — озабоченно спросил он Эмму.
Она принялась осматривать Чадского. Делала она это с видимым неудовольствием, уж не знаю, чем оно было вызвано — отсутствием сильного желания помогать не лучшему, с её точки зрения, человеку или его тяжёлым состоянием. А может, тем и другим вместе, кто знает.
— Его надо ко мне в кабинет, — постановила Эмма.
— Эмма Витольдовна, я могу вам чем-то помочь? — осведомился директор.
— Да, найдите людей, чтобы отнести его ко мне, — ответила она.
Сергей Юрьевич взялся за телефон, и через пару минут в кабинете появился поручик Демидов с ещё одним секретчиком, имя которого я не вспомнил, а ещё через неполную минуту — двое дюжих молодцов с больничной каталкой. Попытку поручика сразу начать следственные действия Кривулин пресёк на корню, напомнив жандарму, что двое человек, в том числе его непосредственный начальник, нуждаются в срочном оказании квалифицированной помощи.
Пока Чадского везли к Эмме, она взяла меня за руку, чтобы мысленно поговорить.
— Виктор, как ты? — ну да, любой другой вопрос смотрелся бы тут странно. Но приятно было, что говорить…
— Я нормально, — не знаю уж, чего она ждала, но как себя ощущал, так и ответил. — Но тёзку я сейчас вообще не чувствую, — уж говорить правду, так всю. — Однако начать надо с Чадского, — постановил я.
— Это ещё почему? — Эмма, похоже, не понимала. Ничего, сейчас и объясню:
— Чтобы поскорее избавиться от его присутствия, даже есл