Да, вот что значит правильно себя поставить… Николай Михальцов, если тёзка ничего не путал, был старше него лет на шесть, но он так и остался для Кошельной Николашей, а дворянин Елисеев сразу проходил у неё Виктором Михайловичем. Впрочем, мы оба прекрасно понимали, что главной причиной столь почтительного отношения стало личное участие тёзки во вразумлении потерявшего берега институтского руководства.
— Он тогда сказал, что и на своём уровне получит от целительства столько денег, что на хорошую жизнь ему их будет довольно, — продолжила жаловаться Эмма Витольдовна. — Разочаровал меня Николаша ленью своей и жадностью, что теперь сказать, разочаровал… Надеюсь, вы, Виктор Михайлович, по этой дорожке не пойдёте?
— Я, Эмма Витольдовна, как источник дохода целительство не рассматриваю, — под пристальным тёзкиным взглядом госпожа Кошельная заметно стушевалась. Ну да, осуждает Михальцова за жадность, при этом сама возмещает казне упущенную, а точнее украденную выгоду. Ею самой же и украденную, прошу заметить. Да, не она одна здесь такая, но в любом случае праведный гнев в исполнении Эммы Витольдовны смотрелся сейчас, скажем прямо, не шибко убедительно.
Впрочем, несовпадение между словами и делами госпожи Кошельной на её профессионализме никак не сказывалось, и от выявления тёзкиных способностей и возможностей она быстро перешла к выдаче указаний по их совершенствованию. После того дня дворянину Елисееву пришлось чередовать чтение служебной документации не только с университетскими учебниками, но и с книгами по медицине, периодически заглядывая в Михайловский институт, чтобы показывать Эмме Витольдовне темпы усвоения новых знаний.
А что вы хотите? Чтобы успешно излечивать болезни, а также понимать, стоит ли вообще связываться с данным конкретным больным или же со всеми извинениями отправить его к настоящим учёным докторам, надо иметь правильное представление о том, как человеческий организм устроен, что, как и почему в нём работает. Какие-то совсем уж начальные азы по этой части тёзка получил ещё в кадетском корпусе, что-то узнал потом из читанных ради интереса книг и журналов, а теперь вот дошло и до более серьёзной литературы. Впрочем, для молодого и незакоснелого ума дворянина Елисеева, к тому же натренированного изучением права с его взаимоувязанными законами и нормами, в сочетании с разумом человека, успевшего не только хорошо познакомиться с лечением всяческих болячек на собственном опыте, но и поторговать лекарствами, да и обладающего куда более обширными познаниями в медицине, пусть и на уровне хорошо информированного дилетанта, лишняя учебная нагрузка какой-то очень уж тяжёлой не стала.
Убедившись уже через недолгое время в том, что подающий надежды ученик усвоил необходимые начальные знания, Эмма Витольдовна перешла к практическим занятиям, причём сама же и стала первым для дворянина Елисеева учебным пособием. Именно на ней тёзка учился брать человека за руку и через такой контакт подключать своё внутреннее зрение, а затем уже с его помощью находить тот или иной орган человеческого тела, видеть и оценивать его состояние. Это дворянин Елисеев освоил довольно быстро, но для изучения и отработки целительных техник организм госпожи Кошельной никак не годился, поскольку отличалась та госпожа крепким и почти что абсолютным здоровьем. Я даже посоветовал тёзке поинтересоваться в секретном отделении, от чего скончался её муж, а то как-то даже подозрительно смотрелось, что с такими способностями Эмма Витольдовна о своём здоровье позаботилась, и вполне себе успешно, а супругу помочь почему-то не смогла. Или всё же не захотела?
Дворянин Елисеев по окончании занятия так и поступил, но в секретном отделении его успокоили — Даниил Аркадьевич Кошельный, оказывается, был старше супруги аж на двадцать девять лет, и на момент его смерти от почечной недостаточности Эмму Витольдовну в использовании целительских практик ещё не заметили. Видимо, именно смерть мужа и запустила у вдовы какие-то процессы, что привели её в итоге к осознанию своих способностей…
— Слушай, дружище, ты ничего странного в этой твоей учёбе не видишь? — спросил я тёзку после очередного практического занятия. Поскольку коммерческую деятельность Михайловского института в области целительства после судебного процесса привели в порядок, в целительских техниках дворянин Елисеев практиковался в институтской платной лечебнице. Пока что госпожа Кошельная занималась с ним отработкой диагностики, если, конечно, это можно так назвать. Смысл того, что Эмма Витольдовна именовала диагностикой, состоял в том, что требовалось найти орган, поражённый болезнью или ещё каким нежелательным воздействием, и определить, позволяет ли степень того поражения справиться с ним целительскими методами или стоит немедленно обратиться к специалистам в области современной научной медицины.
— Да нет, наверное… — отдам тёзке должное, прежде чем ответить, он какое-то время подумал. Лезть в его мысли я не стал, принципиальной надобности в том не усмотрев. — А что тут смешного? — не понял он мою реакцию.
— Хочешь сломать мозги иностранцу, дословно переведи ему фразу «Да нет, наверное» и попроси её истолковать, — хмыкнул я.
Тёзка снова задумался, ненадолго, потом понимающе хихикнул и снова вернулся к серьёзному настроению.
— А ты что, заметил что-то такое? — выдал он контрвопрос.
— Сам смотри, — принялся я терзать товарища своими подозрениями. — Сколько ты тут уже ума набираешься?
— Почти три месяца, — не замедлил с ответом тёзка. — Да ты же и сам знаешь!
— Это-то я знаю, — согласился я. — А вот чего пока не знаю, так это в чём истинный смысл твоего обучения. Ты что, всерьёз полагаешь, что Денневитцу в твоём лице так уж необходим такой весь из себя супермен, да ещё мастер на все руки?
— Супермен? — не понял тёзка.
— «Сверхчеловек» по-английски, — пояснил я. — Популярный в моём мире персонаж американской массовой культуры. Летать умел, спасал симпатичных девиц, ну и весь мир заодно, — чтобы тёзке стало понятнее, я вспомнил несколько кусков из виденного когда-то кино.
— Вздор какой, — пренебрежительно прокомментировал дворянин Елисеев. — Но ты же сам говорил, что я нужен Карлу Фёдоровичу именно со своими способностями.
— Говорил, да, — не стал я спорить. — Но вопрос тут не в самой нужности, а в том, в качестве кого ты ему нужен.
— Любишь ты туману напустить, — недовольно прокомментировал тёзка, — и умеешь. Можешь понятнее высказать?
— Это не туман, — возразил я. — Это я пытаюсь побудить тебя размышлять самостоятельно.
— А я, стало быть, не побуждаюсь? — тёзка, кажется, решил показать, что тоже умеет в юмор.
— Заметь, не я это сказал, — хех, не со мной ему тут тягаться! Мы посмеялись, мысленно, разумеется, иначе окружающие нас бы не поняли или поняли не совсем правильно. Тёзка опять ушёл в себя, не иначе, попытавшись самостоятельно поразмышлять, и продолжили мы, уже сидя в машине, везущей дворянина Елисеева обратно в Кремль.
— Я подумал, — вернулся тёзка к разговору, едва мы выехали с территории института, — и что-то без успеха… Давай уж, подсказывай.
— Ну смотри, — начал я, раз уж товарищ сам просит. — В качестве детектора лжи Денневитц тебя уже вовсю использует. Тут всё ясно. Но это пока единственное, что в отношении тебя можно сказать определённо…
— Ещё про учения с Кремлёвским полком он говорил, — напомнил тёзка.
— Говорил, да, — я постарался, чтобы даже мысленно в моих словах чувствовался сарказм. — Почти четыре месяца назад. А воз, как видишь, и ныне там.
— Хм, — тёзка призадумался. — Может, Карл Фёдорович хочет, чтобы я секретному отделению в институте помогал? Я же в конце каждого дня, когда там бываю, к ним захожу и докладываю.
— Может, — я снова согласился с тёзкой, чтобы опять сразу показать ему и то, чего он пока не видит: — Вот только зачем? Секретчики и сами неплохо справляются, ты им куда больше помощи с документооборотом оказал, чем со своими докладами.
— Ну, не я, строго-то говоря, а ты, — поправил меня тёзка.
— Для Денневитца это был ты, — отмахнулся я. Мне сейчас не заслугами надо мериться, мне тёзкино мышление активировать надо.
— Сдаюсь, — капитулировал дворянин Елисеев после недолгих размышлений. — Рассказывай уже сам.
Что ж, с активацией мышления своего товарища я не справился, придётся разъяснять. Ну да ничего, от меня не убудет, разъясню.
— Вот смотри, — начал я свою речь. — Ты у нас весь из себя такой уникальный, что даже не знаешь, к чему бы тебя, такого хорошего, приспособить. Допрашиваемых ловить на лжи — хорошо, но как-то мелковато. Броневики через стенку пропихивать — круто, конечно, но очень уж напоминает забивание гвоздей микроскопом.
Тёзка наклонил голову, чтобы ефрейтор Фролов не видел в зеркале его довольную ухмылку.
— Докладные записки сочинять с дельными предложениями — ну, тоже неплохо, но опять не то, — продолжал я. — Лечить вот теперь скоро будешь, но, сам же понимаешь, и это не настолько принципиально. Вот и получается, что применить твою уникальность вроде как и негде, разве что тем ты пока для начальства ценен, что, как говорится, всё в одном.
— И швец, и жнец, и на дуде игрец? — уточняющий вопрос показал, что соображает дворянин Елисеев правильно.
— Вот-вот, — подхватил я. — Однако, обрати внимание: всё, что я назвал, оно как бы нужное, но для такого уникума мелкое и несерьёзное.
— Знаешь, а ты, пожалуй, прав, — выдал тёзка где-то через полминуты. Но молодец, причём аж дважды. Первый раз — потому что слова мои обдумал, и второй — потому что не задрал нос от моих похвал, точнее не принял за похвалу констатацию факта. — Ну хорошо, — тёзка взбодрился, — а что бы ты сделал со мной, будь ты на месте Карла Фёдоровича?
Да-а-а… Регулярное, постоянное, я бы сказал, общение со мной явно идёт дворянину Елисееву на пользу. Столь умного и своевременного вопроса я давно от него не слышал.
— Одно из двух, — ответ у меня был припасён заранее. — Или сделал бы из тебя суперагента, этакого Джеймса Бонда (кто это такой, тёзка моими стараниями уже имел представление), или дождался бы, пока тебя в Михайловском институте не натаскают как следует, да и поставил бы тебя инструктором для агентов с теми самыми способностями. И да, тебе же ещё и пришлось бы самому отбирать кандидатов в такие агенты. Причём лично я почти наверняка выбрал бы второе.