Лорду Икенхему она напомнила легкую душу лета. Увидев, как она остановилась, чтобы погладить кошку, а кошка тут же стала возвышенней и добрее, граф совсем растрогался.
Тем временем Салли, словно Коломбина, бросилась в его объятия.
— Я вас не задержала, дядя Фред? — спросила она. — Пришлось повидаться с одним человеком, насчет бюста. Вы давно ждете?
— Нет, что ты! — отвечал граф, думая о том, что все только и занимаются бюстами.
Салли взяла его под руку и сказала:
— Как я рада вас видеть!
— Да, — согласился он, — видеть меня приятно.
— Спасибо, что пришли. Улизнули, а?
— Странные глаголы ты выбираешь.
— Разве тетя Джейн не говорила, что снимет с вас скальп?
— Припоминаю какую-то шутку, в игривом стиле. Зачем ей нужно, чтоб я уподобился овощу? Однако сейчас твоя названая тетя — на пути в Вест-Индию. Прекрасный случай расширить горизонты. И для нее, и для меня.
— Ах, дядя Фред!
— Что ж, ловим такси. А вот и оно! — заметил граф, когда они свернули за угол. — К «Баррибо», пожалуйста, — сказал он шоферу, и Салли закрыла глаза от счастья. При ее обедах чарует самое имя лучшего ресторана.
— Мы же не одеты! — заметила она, однако.
— Пойдем в гриль. Веч. кост. не обязат.
— А я прилично выгляжу?
— Еще бы! Елена после косметички.
Салли совсем расслабилась.
— Мы, графы, метим высоко, — заверил ее лорд Икенхем. — Самое лучшее — вот наш девиз.
— Хорошо быть графом?
— Нет слов. Иногда проснешься — и ахнешь: как только живут все прочие!
— Но вы знаете, что граф — паразит? Анахронизм, нарост на теле государства. Это Отис сказал. Он теперь вроде коммуниста.
— Вот как? Что ж, передай ему, я себя вешать не дам. Не любит графов?
— Недолюбливает. Говорит, они сосут кровь.
— Какой идиот, однако! А кровь сосем, ничего не попишешь. Для румянца. Правда, я взял свой титул горбом. Люди видят хлыща в короне, с пятью именами; а начинал я снизу. Много лет я был младшим сыном, вот как!
— Что ж вы раньше не сказали?
— Не смел. Подумай сама, в книге пэров есть — но мелким шрифтом!
— Я сейчас заплачу.
— Ничего не могу поделать. Ты знаешь, как живут младшие сыновья? Хуже собак. Они садятся за стол после вице-канцлера Ланкастерского палатината.
—Дядя, миленький, все позади!
— Одно утешение: могут присутствовать в палате лордов, когда идут дебаты. А я и того не мог — клеймил коров в Аризоне.
— Я не знала, что вы клеймили коров.
— Сотнями. У меня был прекрасный удар — точно, метко, как мул копытом. Кроме того, я торговал газированной водой, служил в газете, где и познакомился с твоим папой, хотел обосноваться в Калифорнии. Но был ли я счастлив? Нет. Глубину души, словно кислота, разъедала мысль о том, что я ниже этого вице-канцлера. В конце концов, упорным трудом я добился нынешней славы. Хотел бы я видеть, как вице-канцлер Ланкастерского палатината полезет впереди меня!
— Прямо Горацио Олджер …
— Да, очень похоже. Но я тебя утомил. Мы, графы, любим вспоминать годы лишений. Расскажи-ка о себе.
— Ну, за стол я все еще сажусь после издательниц модного журнала, а так
— ничего.
— Работа есть?
— Бывает.
Машина подкатила к отелю «Баррибо», и они вошли в ресторан. Когда они сели за столик, Салли вздохнула.
— Какая красота! — сказала она.
— Хочешь есть?
— Я всегда хочу.
Лорд Икенхем тревожно посмотрел на нее.
— Ты уверена, — спросил он, — что дела идут неплохо?
— Конечно. Так и пеку эти бюсты. Просто удивительно, сколько народу хочет запечатлеть свои непривлекательные лица.
— Не врешь?
— Нет, правда. Денег хватает.
— Почему же ты послала SOS? Почему подчеркнула «очень»? Какие такие дела?
Салли помолчала, но лишь потому, что сосредоточилась на икре.
— Это, — наконец сказала она, — насчет Отиса.
— Ой!
— Да. Вы уж простите.
— Опять твой Отис! Почему это у самых милых девушек самые противные братья? Видимо, закон природы. Ну, что с ним?
— Позже объясню. Попросите Мартышку сделать для меня кое-что.
— Мартышку?
— Я сама не могу.
Чуткий граф заметил, что голос ее изменился, и, перегнувшись через стол, погладил ей руку:
— Какое безобразие, а?
Салли кивнула. Они помолчали. Лорду Икенхему казалось, что спутница его заплачет. Дяди редко понимают, как их племянники сумели кого-то очаровать. Не понимал и граф, однако видел, что утрата проделала большую дыру в сердце прелестной девушки. Она так явно страдала, что он обрадовался, когда официант снял напряжение, поскольку принес truite bleu[1].
— Расскажи, что там с Отисом, — попросил граф.
Салли криво улыбнулась:
— Не надо, дядя Фред. Я могу говорить про Мартышку. Во всяком случае… Нет, могу. Вы давно его видели?
— Он у меня был. Вчера приехал, сегодня уехал.
— Как он выглядит?
— Прилично.
— Обо мне вспоминал?
— Да. А когда я стал его ругать, рассказал все.
— Что я хотела ему подсунуть камушки Элис Ванситтер?
— Именно.
— Оказалось, что это не нужно.
— Божественная Элис решила заплатить пошлину?
— Нет. Я придумала лучший способ. Красота, а не способ! Элис в полном восторге.
Такая дерзновенность понравилась лорду Икенхему. Салли явно не хотела плакать. В глазах ее появился тот блеск, который пугал Мартышку, когда он видел его у дяди.
— В восторге?
— Прыгала от радости.
— Надеюсь, ты знаешь, что нельзя обманывать таможню?
— Да, и очень страдаю.
— Ничего не поделаешь. Значит, вам с Мартышкой незачем было ссориться?
— Конечно, незачем.
— Он слишком серьезно отнесся к твоим словам. Джейн шесть раз ссорилась со мной до свадьбы, а я не отчаивался.
— Надо было помнить, какой Мартышка серьезный.
— Святой человек. Но глуп.
— А теперь он женится на этой Гермионе! Вы с ней знакомы?
— Нет. Фотографию видел.
— Я тоже. В «Тэтлере». Очень красивая.
— Если кто любит этот тип красоты.
— Мартышка любит.
— Вероятно. Можно сказать, сейчас он под парами. Но подожди, он очнется. Горькое пробуждение…
— Откуда вы знаете? Вы же только видели фото.
— И достаточно. Она ему покажет!
— Бедный, бедный!
Они опять помолчали.
— О чем же ты хочешь попросить? — осведомился граф. — Сделает он все, что угодно. Он очень любит тебя, Салли.
— Ну, что вы!
— Любит. Сам сказал.
Ее лицо озарилось такой улыбкой, что официант чуть не уронил тушеных цыплят.
— Сказал?
— И заметь, он послал тебе заказчика, сэра Эйлмера.
— Это от Мартышки? Как мило с его стороны. — Салли мягко вздохнула. — Жаль, что из-за этого бюста начались беды у Отиса.
— А что такое?
— Начнем с того, что сэр мне позировал.
— Естественно.
— Мы болтали о том о сем.
— Блестящие беседы?
— Не очень. Он описывал, насколько лучше его прежний бюст.
— Знаю. Стоит у него в поместье. Вернее, стоял.
— Откуда вы знаете?
— Подожди. Я еще расскажу мою историю. Сейчас — твоя очередь. Итак, вы болтали, но без особого блеска.
— Да. Однако он сказал очень интересную вещь. Он написал мемуары и готов заплатить за издание. А я подумала: «Как раз для Отиса».
— Так, так… Отис взял и все перепутал?
— Именно. Туда вклеили картинки из другой книги, о современном искусстве. Сэру Эйлмеру они не понравились, особенно ню с подписью «Сэр Эйлмер Босток в двадцать лет». Я ничего не знала, и вдруг он вернул мне бюст. Привезла сама леди Босток. А теперь он подает в суд на Отиса. Если он выиграет, издательство просто рухнет. До чего же неприятно!..
— Отис как вылитый.
— Он такой мечтательный.
— Он жуткий. Вероятно, ты дала ему денег, когда он начинал это все?
— Вообще-то, да.
— О господи! Ну, Салли, не хочу тебя огорчать, но Босток дело выиграет.
— Если дойдет до суда. Я и хочу попросить Мартышку, чтоб он уговорил сэра Эйлмера.
— Хорошо бы. Но как он относится к Мартышке?
— Я думаю, он его полюбил.
— А я-не думаю. Все бюсты, бюсты… Странно, что ваши дела с ними связаны. И Отис, на которого мне наплевать, и ты, моя дорогая, зависите от того, сумеет ли Мартышка скрыть следы. Жизнь сложна. Я бы сказал — причудлива.
— Дядя, я ничего не понимаю. Какие следы?
— Вот это и есть моя история. Ты сыта? Тогда пойдем, выпьем кофе в гостиной. Да, — продолжал лорд Икенхем, когда они опустились в глубокие кресла, — именно причудлива. Мартышка был у меня, я уже говорил.
— Говорили.
— А сегодня, после завтрака, уехал в Эшенден, чтобы очаровать хозяев. Я думал было, неделю его не увижу, но ошибся. Через два часа он приехал, трепыхаясь, как кошка на горячей плите.
— Почему?
— Потому что он решил показать служанке, как убивают птиц бразильские аборигены, и разбил тот самый бюст, о котором ты упоминала.
— О-ой!
— И ты уподобляешься кошке?
— Конечно! Разве вы не понимаете? Сэр Эйлмер души не чает в этом бюсте. Он рассердится на Мартышку.
— А Мартышка не сможет просить за Отиса? Да, весьма вероятно. Но не волнуйся, все обойдется. Он снова приехал ко мне, чтобы взять другой бюст, твой.
— Как умно!
— Для Мартышки — даже слишком. Видимо, служанка подсказала. Помню, на собачьих бегах никак не мог назвать себя. «Тви…», «Твист…» — спасибо, я прошептал: «Эдвин Смит, Ист-Далидж, Настурциум-роуд, 11».
— А вы кем были?
— Джорджем Робинсоном, дом 14. Да, скорее всего — служанка. В общем, я дал ему бюст, и он уехал. Не знаю, что было дальше, но склонен к оптимизму. Он говорит, в том углу темно, и вряд ли Балбес туда заходит. Бросит взгляд, белеет что-то — и ладно.
— Почему вы зовете его Балбесом?
— Его вся школа так звала.
— Вы вместе учились?
— Да.
— Тогда, может, вы похлопочете?
— Нет. Недавно я говорил его племяннику, что дал ему шесть раз по заду крикетной битой. Пусть Мартышка хлопочет.