— Понятно, — я кивнул, — пропустите меня. Сейчас посмотрим, что за страхолюдина.
На ходу я вытащил small wand и зажёг на конце фигуру — Знак огня и Печать преобразования. Очень удобное сочетание: и подсветить можно, и пламенем ударить.
Орки отшатнулись, с открытыми ртами пялясь на магическое сияние. Не зная, то ли креститься, то ли бежать от «бесовщины».
— Кузьма, иди сюда. Придержи меня за ремень.
Я зашёл на скрипящие мостки, наклонился и свесился вниз. Рука возницы крепко ухватила меня за пояс, позволяя висеть над водой.
Под мостками царила темнота. Плескала вода, пахло тиной и какой-то гнилью. Я добавил света и свесился ещё ниже.
Нет, жечь огнём уже поздно. Между сваями плавала кожистая туша, уже дохлая, кверху зелёным брюхом. Ох и здоровая!
— Багор дайте!
По мосткам затопало, и рядом со мной опустилось древко багра. Осторожно, стараясь не проткнуть шкуру, я подцепил тушу и потянул наружу.
— Кузьма, поднимай!
Ремень на поясе дёрнуло.
— Медленно, не торопись.
Кузьма вытаскивал меня будто колодезный журавль, а я тянул багром бездыханное чудище. Когда зелёная туша показалась из-под мостков, крепостные дружно ахнули.
— Ага, хорошо. Спасибо, Кузьма.
Встав на ноги, я толкнул находку к берегу.
— Помогите вытащить на берег. Да не бойтесь, она неживая.
Несколько орков посмелей зашли в воду, ухватили животное за лапы и выволокли на песок.
— Переворачивайте.
Ёшки-матрёшки, да это же крокодил! Ничего себе «водяной»!
— Матерь Божья!
Увидев зубы в огромной пасти, орки отступили, крестясь и шепча заговоры от сглаза.
— Спокойно, это крокодил. Уже дохлый, ничего вам не сделает.
Я подошёл к твари, наклонился и провёл рукой по костяным пластинам на спине. Никогда не видел такое чудовище вблизи. В Сорбонне у одного профессора, любителя диковинок, было чучело крокодила, только раза в два меньше. Но там понятно, привезли из Африки. А здесь он откуда взялся? Сам приплыл? Пешочком через Муромские леса пришёл? Очень сомневаюсь.
Под пальцами ощущалось лёгкое покалывание. Магия? Однозначно. Жгуты эфира оплетали тело зверя плотным коконом. Что-то с этим крокодилом делали, причём колдовством Таланта. Я считал остаточные эманации и хмыкнул — знакомый рисунок. Точно такой же, как был на чёрном волке. Похоже, любитель опытов над животными обосновался где-то неподалёку.
— Спасибо, барин! — седой орк подошёл ближе и поклонился в пояс. — Выручили. Такую пакость убили! Век будем молиться за вас.
— Староста? — уточнил я у него.
— Да, барин, уже десять годков.
— Скорняк на ваших выселках есть?
— Как не быть, есть. Вон, Фрол у нас может.
Староста махнул рукой, и к нам подбежал одноглазый орк.
— Снять кожу с крокодила сможешь?
— Ну, — Фрол почесал в затылке, — попробую. Только не серчайте, барин, ни разу с такой зверюгой не работал, могу испортить.
— Сможешь снять — хорошо, заплачу рубль.
Фрол часто закивал, а я сунул руку в карман.
— Барин, вы ему деньги не давайте сейчас, — шепнул мне староста. — Пропьёт сразу и дело испортит. Вот как сделает, тогда и дайте.
Я хмыкнул и кивнул.
— Делай, Фрол. Потом в Злобино принесёшь.
— Барин, — староста поклонился, — разрешите череп крукодилы взять.
— Берите, — я махнул рукой, — только проследи, чтобы кожу нормально сняли.
Садясь в дрожки, я думал о двух вещах. Во-первых, надо найти любителя «зверушек» и надавать по шее. Чего это он на моей территории свой зоопарк выгуливает? А во-вторых, поспорил сам с собой, сможет ли Фрол снять кожу с крокодила. У деланных магов есть такая традиция — заводить себе книги для записи Печатей и Знаков. Каждый старается особенную обложку найти: из серебра, из костяных пластин, с драгоценными камнями. А я себе из крокодиловой кожи сделаю, ни у кого такой нет!
До усадьбы мы добрались почти к закату. Ничего себе денёк выдался, насыщенный. Обед, конечно, я пропустил, но ещё со студенчества осталась привычка есть два раза в день. Ничего, сейчас за ужином компенсирую.
У крыльца стояли чужие дрожки. Это кто вдруг приехал? Кто-то из соседей? Ко мне или к дяде? Разберёмся.
— Костенька!
Прямо на пороге ко мне подбежала Настасья Филипповна с красными от слёз глазами.
— Костенька! Василий Фёдорович совсем плох! Мучается, кричит, тебя зовёт.
— Иду, уже иду.
Быстрым шагом я направился в правое крыло усадьбы. В воздухе чувствовался запах ладана, лекарств и тлена. Ёшки-матрёшки, что с ним случилось?
— Не знала, какой ты дорогой поедешь, — ключница семенила рядом, — не стала посылать. За отцом Андреем отправила, приехал он, причастил, исповедь принял. А Василий Фёдорович мечется, тебя зовёт. Батюшку выгнал, меня тоже, сказал только Костю впустить.
У двери в комнаты дяди и правда стоял священник. Высокий орк, лет тридцати, с русой бородой и пронзительным взглядом. Настасья Филипповна, увидев его, махнула мне рукой:
— Иди, Костенька, иди, я тебя здесь подожду.
Священник шагнул ко мне навстречу.
— Константин Платонович, погодите.
Он подошёл почти вплотную и шёпотом попросил:
— Не ходите туда.
Из-за двери раздался крик, полный боли и муки, заставивший отца Андрея вздрогнуть. Он перекрестился и покачал головой:
— Не ходите, богом прошу.
— Почему?
— Если примете проклятый Талант — погубите душу свою.
Я даже закашлялся.
— Что?
— Неугодны некроманты Господу нашему. Примете Талант и даже в притвор храма войти не сможете.
— А дядя? — я указал на дверь, из-за которой послышался нечеловеческий стон, — пусть мучается? Вечно страдает?
— На всё воля Божья.
— Нет, батюшка. Немилосердно так поступить. Отплатить злом за добро? Не могу, уж извините.
Сделав шаг в сторону, я обогнул священника и вошёл к дяде, плотно закрыв за собой дверь.
Увидев старика, я чуть не выругался в голос от ужаса. Он больше походил на мертвеца, вставшего из могилы, чем на живого человека. Кожа на правой щеке свисала длинным лоскутом, открывая щербатую челюсть. Глаза превратились в серые бельма, губы ввалились, а от кистей рук остались только кости. На груди у него лежал подобрыш Мурзилка и неодобрительно смотрел на меня, будто укорял за опоздание.
— Костя! — Крик живого, никак не могущего умереть прозвучал будто из могилы. — Костя! Помоги! Забери Талант, молю! Не держит земля, живым гнию!
Стоило мне подойти к дяде, меня за ладонь ухватила костяная пятерня.
— Принимаешь дар Смерти?
— Принимаю.
— По доброй воле? Без принуждения?
— Моя воля.
Глаза старика вспыхнули ослепительным огнём. А из его груди вырвался ветер, сплетённый из эфира цвета самых тёмных чернил.
— Мяу-у-у-у! — заголосил Мурзилка, попавший под удар первым.
— А-а-а! — закричал я, когда чёрный поток ударил меня в лицо.
Под сердцем у меня появилась тяжесть и боль. Нестерпимая, будто воткнули под рёбра огромного ежа. Дыхание сбилось, а из ноздрей закапала кровь, марая простыню на дядиной постели.
— Свободен, — выдохнул бывший некромант, — наконец-то свободен.
Он откинулся на подушку и застыл. Теперь уже окончательно мёртвый. Я закрыл ему глаза, отступил и поклонился. Покойся с миром, дядя. Надеюсь, Смерть, которой ты верно служил, будет милосердна к тебе за последним порогом.
Глава 17 — Проклятый талант
В комнату ворвалась Настасья Филипповна. Подбежала к кровати, упала на колени и надрывно заголосила:
— Васенька! Васенька! Как же я без тебя? Как?!
Я не стал мешать её горю и вышел. Ужинать после всего произошедшего расхотелось совершенно, так что я вернулся к себе в комнату и рухнул на постель.
Талант, который мне полагалось обрести, не чувствовался. Только под сердцем колол «стальной ёж» да потоки свободного эфира дрожали вокруг меня.
Уже засыпая, я почувствовал, как на мне устраивается подобрыш Мурзилка. Котёнок долго топтался, переступая мягкими лапками, крутился и в конце концов устроился точно там, где болело под сердцем. Мяукнув, прижался ещё сильнее, отчего мне стало неожиданно легче.
— Ты что, дружок, тоже получил кусочек Таланта? — больше в шутку спросил я его.
Ведь не бывает, чтобы у животных появился магический Талант. Ведь правда, не бывает?
Следующие дни выпали у меня из памяти. Вроде знаю, что было, а припомнить не могу. Отец Андрей запретил везти тело дяди для отпевания в храм и совершил службу прямо в доме. На меня он смотрел с сочувствием, но с разговорами не подходил.
Похороны и поминки не запомнились вовсе. Будто в тумане я что-то делал и говорил. Кому? Что? Не знаю, да и не хочу насильно ковыряться в памяти. Было и прошло. Только одно знаю точно — Мурзилка постоянно таскался за мной и всё время лез на руки. Талант чувствует, как раньше у дяди? Не знаю, я совершенно не ощущал ничего такого. По-прежнему, чтобы прикоснуться к волшебству, мне требовались Знаки и Печати деланных магов. Может, он и вовсе не прижился? Кто знает, не была ли это последней шуткой дяди? Я старался на эту тему даже не думать, а обсуждать так и вовсе не с кем было.
А через девять дней, после вторых поминок, в голове у меня прояснилось, и пришлось заняться неотложными делами. Вытряс из Лаврентия Павловича денег и раздал крепостным по рублю, как завещал дядя. Детям — леденцы на палочке. Кстати, запас этих сластей нашёлся у ключницы. И зачем ей столько? Неужели готовилась?
Неожиданно огорчил Дворецкий, явившийся ко мне поутру.
— Константин Платонович, — он почтительно поклонился, — поймите меня правильно, но я хочу выйти в отставку.
— Что, простите? В отставку? Неужели я вас чем-то обидел?
— Нет-нет, что вы! Я безмерно вас уважаю, вы мне более чем симпатичны. С огромной радостью продолжил бы служить в вашем доме. Но есть некоторые обстоятельства.
Видя, что я несколько расстроен таким заявлением, Дворецкий пояснил: