Конрой быстро повел автомобиль по Пятой авеню. На Двадцатой улице он повернул на восток и доехал до угла Грамерси-Парка, остановив машину за полквартала до моего дома. Было без четверти двенадцать; вероятно, нам следовало бы поспешить, чтобы узнать у детектива, не получал ли он каких-либо известий за то время, что мы провели в пути. Но вместо этого мы сидели в автомобиле и праздно болтали. Старомодные дома, окружавшие парк, призрачно мерцали в сумрачном свете, лунные лучи играли в свои шаловливые игры с тенями деревьев и угасали в виноградных лозах и ветвях плюща, обвивавших боковые стены и фасады домов.
Мы просидели в машине не больше пяти минут, когда у меня появилось необъяснимое чувство беспокойства; я был практически уверен, что все идет не так и что где-то рядом вот-вот произойдет нечто страшное. Я словно ощущал, не слыша, чей-то зов. Я бросил взгляд на Конроя. Было понятно, что он испытывает то же странное чувство. Инспектор оглядывался вокруг, пристально всматривался в темноту парка и затем беспокойно переводил глаза на фасады старинных зданий. Но ничего необычного, как видно, он не заметил.
— Что происходит? — спросил я.
— Не знаю, — ответил он, — но мне кажется, будто что-то здесь не так.
— У меня такое же чувство! — сказал я. — Что-то… нечто…
— Зловещее! — договорил он за меня.
— Да. Злое и гнетущее. Я чувствую, что должно случиться нечто ужасное.
— Ну что ж, — сказал Конрой, — я ничего не слышал, и не заметил никаких… Господи, Джерри! Смотри!
Он выскочил из автомобиля, махнув рукой в направлении парка.
Там мы увидели женщину. Она появилась неожиданно, со стороны Четвертой авеню. Женщина бежала, заливаясь слезами; я слышал ее всхлипывания. Шляпки на ней не было, ветер раздувал полы ее расстегнутого пальто, пока она мчалась, роняя слезы, вдоль парковой ограды. Когда она поравнялась с фонарем, мы смогли разглядеть ее лицо.
— Томми! — воскликнул я. — Это Дороти Кроуфорд!
Инспектор Конрой мгновенно бросился вдогонку за девушкой.
— За мной, Джерри! — крикнул он.
На бегу Конрой свистнул в полицейский свисток. Издалека, с Третьей авеню, донесся ответный свисток, затем стук дубинки о мостовую и тяжелый топот бегущего к нам полицейского.
Мы подбежали прямо к старому особняку на противоположной стороне парка. Дороти Кроуфорд опередила нас. Мы слышали, как она стучала в дверь и требовала, чтобы ее впустили.
— Чей это дом, Джерри? — задыхаясь от бега, спросил Конрой. — Случайно не знаешь?
— Да, конечно, — ответил я. — Здесь живет старик Дигер. Джером Дигер, собиратель предметов искусства.
Мы слышали, что в доме кто-то спускается по лестнице, шаркая ногами по ступеням, и приближается к двери. Мы подбежали к девушке.
Конрой схватил ее за руку.
— Мисс Кроуфорд! — вскричал он. — Что случилось? Что вы делаете здесь?
Девушка обернулась к нам, и мы снова увидели отвратительные черты Сильвио: заостренные уши, жестокий рот и острые зубы, выбивавшие дробь и жаждавшие крови. Однако глаза ее оставались прежними, и я понял, что чудовище, которое преследовало ее и использовало несчастную в своих нечестивых целях, еще не полностью завладело ею.
Она задрожала и вцепилась в руку инспектора Конроя.
— Скорее! — закричала она. — Мы должны попасть в дом!
— Но в чем дело? — воскликнул инспектор. — Что случилось?
— Они его убивают! — крикнула девушка. — Мы должны попасть в этот дом!
Шаркающие шаги зазвучали громче, и кто-то внутри дома стал возиться с дверным замком.
— О Боже! — вдруг закричала Дороти Кроуфорд. — Смотрите!
Она указала вверх. Свет в окне второго этажа погас — но не исчез внезапно, как бывает, когда поворачивают выключатель, а угас постепенно, словно огонь, задыхающийся от недостатка кислорода. Не успела пасть темнота, как из окна вырвался изжелта-зеленый световой луч, усыпанный грязноватыми пятнами. С оконной рамы свесилась, глядя на нас злобными глазами, в которых блестели и переливались багровые искры, голова чудовищного черного козла, окруженная желтоватым сиянием.
Но мгновение спустя видение исчезло, и мы услышали где-то в темноте тихое шипение, подобное тому, какое издает змея, готовясь ужалить.
Дороти Кроуфорд застонала и без сил опустилась на крыльцо у наших ног. Инспектор Конрой вскрикнул и принялся нетерпеливо барабанить в дверь. Мы снова услышали, как кто-то возится с запорами и открывает засов, и в это мгновение из комнаты наверху донесся ужасающий крик. Резкий и неописуемо пронзительный вопль длился лишь секунду и перешел в жуткие захлебывающиеся вздохи. Мне доводилось слышать, как такие звуки издавал умиравший в страшных муках солдат, у которого была отстрелена челюсть.
Последовал еще один звук — точно что-то прошло по комнате, тяжело ступая.
И — тишина.
Наконец дверь отворилась, и перед нами предстал испуганный дворецкий.
— Вам сюда нельзя! — воскликнул он. — Убирайтесь!
— Мы из полиции, — объяснил Конрой. — Что произошло?
— Не знаю, — отвечал дрожащий слуга. — Что-то ужасное! Мистер Дигер…
— Где мистер Дигер? — спросил Конрой.
— Наверху, на втором этаже. Должно быть, с ним случилось ужасное несчастье!
Конрой оттолкнул дворецкого в сторону и бросился вверх по лестнице. Я склонился над Дороти Кроуфорд. Пока я ее осматривал, к дому подбежал полицейский, тот самый, что свистел нам в ответ и стучал дубинкой, призывая подмогу. Он узнал меня, так как раньше не раз видел в обществе инспектора Конроя.
— Патрульный Джонсон, доктор, — представился он. — В чем дело?
— Мы не знаем, — сказал я. — Помогите внести девушку в дом. Инспектор Конрой наверху.
Мы подняли Дороти Кроуфорд на руки и внесли ее в холл, где дворецкий успел зажечь свет. Девушку мы разместили на кушетке. Она была без сознания, но я видел, что непосредственная опасность ей не угрожает. Решив, что ее можно оставить без присмотра, я последовал за патрульным Джонсоном на второй этаж.
Инспектор Конрой пытался открыть дверь цельного дуба, ведущую в библиотеку Дигера.
— Заперто изнутри! — крикнул он.
Инспектор наклонился и приложил ухо к замочной скважине, внимательно прислушиваясь.
— Слышишь что-нибудь? — спросил я.
— Ничего, — ответил он. — Тихо, как в могиле. Придется сломать дверь.
Он отошел в сторону, и я рассказал ему о состоянии Дороти Кроуфорд. Тем временем патрульный Джонсон, могучего телосложения полицейский, обладавший силой быка, ударил плечом в дверь. Дерево затрещало, когда дверь соскочила с петель; после двух или трех ударов Джонсона замок сломался и дверь упала. Конрой ворвался в комнату.
— Зажгите свет! — закричал он.
Я ощупал руками стену и нашел у двери электрический выключатель. Мгновение спустя канделябры разлили по комнате яркий свет.
Комната была большой, примерно тридцать на сорок футов; она занимала, по-видимому, весь второй этаж, за исключением холла и лестницы. Все три окна выходили на улицу; два окна были скрыты портьерами.
Стены украшал почти сплошной ковер из ножей, кинжалов и мечей всевозможных размеров и форм, а тут и там в комнате стояли языческие идолы; их было больше двадцати. То были скульптуры, составлявшие знаменитую коллекцию Дигера — вероятно, самое крупное собрание такого рода в Соединенных Штатах. Они были выполнены из бронзы и дерева, камня и латуни, изваяны и вытесаны искусными руками. Могло показаться, что они были расставлены в комнате по размеру, но на самом деле, видимо, порядок диктовался их важностью, так как все они будто поклонялись большой бронзовой статуе, помещенной на пьедестале в дальнем конце комнаты, в углу у одного из окон.
Но не там, а у стола мы обнаружили то, что страшились найти.
Джером Дигер сидел, точнее, полулежал за столом: его туловище и голова покоились на столе, руки были протянуты вперед. Когда произошло нападение, он что-то писал или собрался писать; перед ним на столе лежали листы бумаги, рядом — ручка.
Я поспешил к старику и, подойдя поближе, увидел, что голова Дигера лежит в луже крови, которая расширялась с каждой пульсацией его сердца. Не теряя времени, я велел патрульному Джонсону поскорее принести из автомобиля Конроя мой медицинский саквояж. Затем я пощупал пульс старика, проверяя, жив ли он.
— Он мертв? — спросил Конрой.
— Нет, — ответил я. — Пульс едва прощупывается, но… Господи Боже, Томми! Только погляди!
Я поднял руки Дигера.
Ни на одной из рук не было пальцев!
— Пальцы отрезаны! — ахнул инспектор.
Я наклонился и быстро осмотрел руки жертвы.
— Не отрезаны, Томми, — сказал я. — Думаю, их размозжили каким-то тяжелым предметом!
Я приподнял голову старика, и то, что я увидел, на мгновение лишило меня профессиональной невозмутимости.
— В чем дело? — воскликнул Конрой.
— У него вырезан язык! — вскричал я. — Вырезан ножом!
— Он сможет говорить?
— Сумеет, я полагаю, издавать звуки, — ответил я, — но о членораздельной речи можно забыть навсегда!
Тем временем полицейский вернулся с моим саквояжем; я достал инструменты и занялся ранами жертвы.
— Что мне делать с девушкой, инспектор? — спросил полицейский. — Она все еще внизу, в холле.
— Чем она занята? — в свою очередь спросил я.
— Когда я вернулся, — сказал полицейский, — она пыталась выбраться на улицу, но я запер дверь. Ее что-то связывает с этим делом?
— Мы точно не знаем, — ответил я. — Может, ничего, а может, все.
— Дикая она какая-то, — сказал патрульный Джонсон. — Когда я ее остановил, она начала меня душить, а после заплакала и упала на пол.
— Где дворецкий? — спросил Конрой. — Что с ним?
— Я велел ему подняться сюда, — ответил патрульный. — Он пытался скрыться вместе с девушкой. Они оба, похоже, чего-то страшно боятся.
— Она что-нибудь говорила?
— Бормотала что-то похожее на «Он здесь! Он здесь!»
— И где теперь дворецкий? — спросил инспектор.
— Стоит у лестницы, — сказал полисмен. — Я велел ему оставаться там и ждать, пока его не позовут — и объяснил, что его ждет, если он не подчинится.