Эти теплые брызги не вызывали отвращения.
Они были приятными.
Энджи перепрыгнула через прилавок. Она принялась резать на лоскуты вытянутые пальцы брэнди, отсекла ей кончик носа, распорола ей одну грудь, а затем ударила ножом по красивым темным глазам. Изогнутое лезвие зацепило левый зрачок и вырвало блестящее от крови глазное яблоко с фрагментом зрительного нерва.
Люди бросились из магазина.
Но более тревожным было то, что так поступили не все.
Когда Энджи вышла из-за прилавка, оставив на полу порезанное, истекающее кровью существо, перед ней стояли двое мужчин и одна женщина. Они улыбались и смотрели на нее темными троглодитскими глазами. Понимающими глазами. Один из мужчин, средних лет и лысеющий, подошел к ней сзади, просунул руки под рубашку и грубо схватил за груди.
Энджи это понравилось.
Ее голубые глаза стали похожи на кристально-чистые озера, губы растянулись в стороны, обнажив зубы. Перед ее розовой безрукавки промок от крови, все лицо было в безумных красных завитушках. Ей нравился запах крови. Он возбуждал ее, будил первобытные воспоминания об охоте. Энджи слизнула с губ кровь.
Она двинулась обратно за прилавок, и осталбные последовали за ней. Она погрузила пальцы в раскроенное горло Брэнди, пошевелила ими в ране, затем направилась к стене. Опрокинула по дороге стойку с пирожными "Хостесс", отбросила ногой в сторону картонную фигуру Дэйла Эрнхардта, рекламирующего "Будвайзер"... и принялась рисовать кровью на стене. Затейливо переплетающиеся символы, сложные пересекающиеся линии, кровавые отпечатки рук и человеческие фигурки, повторяющиеся снова и снова.
Остальные присоединились к ней, используя труп Брэнди в качестве палитры. Принялись покрывать стены ритаулистическими иероглифами, странным образом напоминающими пещерные рисунки эпохи палеолита.
Они инстинктивно знали, что она рисует, и делали то же самое, пока вся стена не покрылась примитивным искусством.
Когда Энджи вышла из магазина, остальные последовали за ней, влекомые диким запахом крови. Теперь это был ее запах.
А оставшийся в магазине, забытый, но совершенно невозмутимый Дэнни запустил руку в шкаф с мясом и нащупал влажный, с прожилками сала, кусок филе. Он сочился кровью. Дэнни поднес его ко рту.
Напевая что-то себе под нос, он принялся высасывать из него сок...
11
После того, как Луис уехал, офицеры Уоррэн, Щоу и Коджозян еще долго стояли вокруг мертвого мальчишки и радостно вспоминали других "жмуров", на которых их вызывали. Как те выглядели, как пахли, и что было, когда они пытались упаковать их в мешки. Уоррэн, как и догадывался Луис, был тертый калач, и лучшие истории определенно принадлежали ему. Но двое других по-прежнему пытались перещеголять его, как парочка парней вновь переживающих свою славу на школьном футбольном поле.
Коджозян, на тот момент прослуживший копом всего пять лет, продолжал свои попытки произвести впечатление на Уоррена.
- Я рассказывал вам о случае с тем психом с Бирч-стрит, который произошел пару лет назад? Какой-то старик, вышедший на пенсию железнодорожник, подсел на бутылку, причем подсел жестко.
Уоррен кивнул, будто слышал это уже много раз.
- Зеленый змий одолевает их всякий раз. Поверь мне на слово. Могу рассказать тебе несколько историй, сынок. Подсаживаются на старушку "Сладкую Люси" (бурбон - прим. пер.), так что берегись, братец.
- Конечно, - сказал Коджозян, - конечно. Этому парню стало так плохо, что жена решила, что у него абстинентная ломка, поэтому взяла и заперла его в угольном погребе в подвале. Продержала его там с неделю. Можете поверить? Он лежал там, на соломе, ходил под себя. Она просовывала ему под дверь еду, но без бухла. Она и не вызвала бы нас, только сломала ключ в замке. Уверяю вас, когда мы сломали дверь, запах был... то еще. Старик совсем свихнулся от белой горячки. Разодрал себе нос, расцарапал его до мяса, потому что думал, что из него лезут жуки. Мы стали вытаскивать его, и это было нелегко, потому что он заляпал мне кровью всю рубашку, и орал про жуков, живущих у него внутри.
Уоррен продолжал кивать, наблюдая, как на трупе мальчишки собираются мухи. В тот момент они исследовали вмятину в верхней части его головы. Уоррен докурил сигарету и бросил ее в них. Мухи разлетелись, но окурок застрял в липкой жидкости, сочащейся из черепа.
Зашипел и погас.
- Жарко сегодня, - сказал Коджозян.
Он развязал галстук и бросил его. Затем расстегнул форменную рубашку, снял ее, затем стянул с себя футболку. Бросил ее в траву. Снова надел рубашку, но не стал застегивать. Солнце приятно грело голую грудь.
Шоу вытер пот с лица, и лишь покачал головой.
- Конечно, клятое бухло. Помните старого Отца Брауна из Церкви Св. Луки? О, это было еще до тебя, Коджозян. Отец Браун был отличным парнем, скажу я вам. У этого старого сукина сына была в управлении церковь, школа при ней, и все такое. Господи, он занимался этим с сороковых голов.
- С сороковых? - сказал Уоррен. - А с тридцатых не хочешь?
- Ну, так вот, дело у отца Брауна было поставлено с размахом. Все любили его, до самой его смерти. Церковный пикник летом, осенний карнавал, дом ужасов на Хеллоуин, рождественская программа... черт, какой же был парень. Каждая старуха в городе поклонялась ему.
- Когда я был маленьким, он дважды в месяц ужинал у нас дома, - сказал Уоррен.
- Конечно. Он был таким. Но мало кто в городе знал, что у него была одна пагубная привычка. Раз в неделю, обычно по четвергам, старый Отец Браун напивался вдрызг. Его экономка всегда звонила нам в участок, и мы уезжали на его поиски. Однажды он нашелся на Мэйн-стрит. Стоял, прислонившись к парковочному счетчику, и мочился на тротуар. - Шоу не смог скрыть ухмылку. - Когда мы вышли из патрульной машины, он нас сразу же увидел и сказал, чтобы мы шли на хрен и еще что-то про наших матерей. Это правда, Коджозян. Напившись, он был очень противным.
- Это так, - сказал Уоррен. - Господи, да он всегда таким был.
Шоу продолжил рассказ.
- Мы с напарником, Биллом Гудом... помните Гуда, сержант? Ну и намучились мы с ним. Браун был боксером в молодости и продолжал считать себя им. Начал махать кулаками, нам пришлось уклоняться, но потом мы, наконец, "схомутали" его. Но никто из нас не подумал про его торчащий из ширинки член. Он обоссал Гуда и припас несколько струек для меня. Вот это была жесть.
Коджозян попытался вспомнить какой-нибудь еще случай, но тщетно. Он подсунул носок ботинка под руку мертвого мальчишки и принялся трясти, отчего ладонь у того стала "нервно" похлопывать по бетону. Хлоп, хлоп, хлоп-хлоп-хлоп.
- Блин, не хотел бы, чтоб меня обоссали.
- Ну, - произнес Уоррэн. - Это ерунда. Если это будет самым срашным, что случится с тобой за все время службы, то это отлично. Мы задержали одного парня за нарушение условий УДО у него дома возле депо... знаете же там эти старые дома? Итак, мы заходим, а парень говорит, что ему надо по-большому. Дайте мне посрать, говорит. Но мы не купились. Надели на него "браслеты" и бросили на заднее сиденье патрульной машины. А когда выезжали с подъездной дорожки, он обделался. Черт, мне показалось, будто он не срал две недели. Дерьмо даже из штанин лилось. Господи, а запах... В тюряге мы обработали его из шланга. Я весь день потом отчищал заднее сиденье. В салоне еще месяц дерьмом воняло.
- Да, ну? - произнес Шоу. - А я спокойно дерьмо переношу. Ерунда. А вот блевотину не могу. Остановил одного парня за пьяное вождение, когда работал в ночную. Когда я его вытаскивал из машины, он наблевал на меня. Дело было летом, воротничок у меня был расстегнут, и блевотина затекла прямо под рубашку. Следующие два часа вся грудь и живот у меня были покрыты слоем блевотины.
Уоррен рассмеялся.
- Блевотина есть блевотина. Я рассказывал вам, как в первый год моей службы в Управлении один бомж попал под поезд? Господи Иисусе. Его протащило под составом и порезало кусочков на пятьдесят. Самая середина клятой зимы, а мы, блюя в снегу, фасуем его по пакетикам. Я ходил весь зеленый с его кистью в одной руке и ногой - в другой. Другой "салага" нашел вторую кисть и засунул ее мне в карман, потому что больше некуда было. Тогда на нас были те старые кожаные куртки с глубокими карманами. Так что кисть отлично там поместилась. Ночка была тяжелая, и про кисть в кармане я забыл. После смены мы напились. Я пришел домой и завалился спать. Вы бы видели лицо моей "старухи", когда она проверила мои карманы!
Все трое расхохотались.
Рядом то и дело притормаживали машины с зеваками, и Коджозян жестом указывал им проезжать. Это было дело полиции. И зеваки, видя его, ускорялись.
- Что ж, - наконец, сказал Уоррен. Надо как-то убрать "жмура" с общественного тротуара.
- Нам нужна лопата, - сказал Шоу.
Коджозян стал думать, где им взять лопату, но потом увидел в конце квартала парня, подстригавшего кусты возле аккуратного маленького домика. Его коллеги тоже увидели его.
Уоррен двинулся первым, остальные пошли следом...
12
- Прошу прощения, сэр, - произнес Уоррен, снимая шляпу. - Мы тут на задании. Как вас зовут?
Парень был в джинсах и футболке, и держал в руках садовые ножницы. Вид у него был таким же аккуратным, как и у изумрудно-зеленой лужайки у него за спиной. Он уставился на Коджозяна. Рубашка у того была расстегнута, грудь блестела от пота.
- На что смотришь? - спросил его Коджозян. - Копа никогда не видел?
- Нет... нет... просто... э-э...
- Я спросил ваше имя, - сказал Уоррен.
- Э-э... Рэй Доннел. Что здесь происходит... что случилось?
Коджозян усмехнулся.
- Он хочет знать, что случилось.
- Конечно, хочет, - сказал Шоу. - Он просто неравнодушный гражданин, вот и все.
Но Уоррен покачал головой.
- Извините, мистер Доннел. Но это - дело полиции, и мы не можем обсуждать детали. Нам нужна лопата, а еще, наверное, эти садовые ножницы.
Доннел перевел взгляд с одного копа на другого. Кровь отхлынула у него от лица.