Естественно, никто его не слушал. Через полминуты после начала последнего боя улица почти опустела: остались лишь Фэнтон со своими бойцами да тяжелораненые. Одни неподвижно лежали среди трупов, издавая тихие стоны, другие пытались уползти. Факел, лежавший на земле, все еще не погас: его голубовато-желтое пламя не прибил бы даже моросящий дождь.
Вот только то, что последовало далее, было вовсе не моросящим дождем. Пока Фэнтон раздавал указания, грянул гром, небо разверзлось и начался настоящий потоп.
Глава пятнадцатаяВеселая пирушка и кое-что о храме Венеры
Как ни смешно, но именно накануне десятого июня, дня, так страшившего Фэнтона, они с Лидией решили устроить званый ужин.
В полдень девятого июня Фэнтон, как обычно, отметил дату в ежедневнике, потом подошел к окну и зажег свою длинную трубку. Он долго курил, созерцая заросли кустов, пока чаша трубки не стала обжигать пальцы. В памяти снова вспыли события седьмого июня. Тело Фэнтона было сплошь покрыто синяками, каждое движение отдавалось болью, голова гудела, но всякий раз, как он вспоминал о той ночи, лицо его расплывалось в мечтательной улыбке и он тихонько бормотал себе под нос:
– Славная выдалась ночка!
Мастифы – заверили его – непременно пойдут на поправку. Правда, пришлось выслушать целую лекцию из уст разъяренного мистера Миллигрю (который не стал подыскивать выражения, приличествующие в беседе со знатным лицом) о том, что выходка Фэнтона могла стоить несчастным созданиям жизни. Впрочем, поостыв, ветеринар признал, что внезапная разминка была для псов весьма кстати и поспособствовала их скорейшему выздоровлению.
После этой отповеди Фэнтон поспешил на кухню, в которой переводили дух его храбрые бойцы. Его встретили как равного – громогласными возгласами и дружеским подтруниванием.
Бездыханного Гарри с поля боя притащил Большой Том. У парня были сломаны правая рука и правая нога, и это – не считая синяков и порезов. Что до самого Большого Тома, то о своих ранах, из-за которых он на пару минут потерял сознание (одна нога треснула, бедро второй насквозь проткнули кинжалом), здоровяк скромно промолчал – да и к чему болтать, если никто, кроме Нэн Кертис, ни слова не разберет.
– А парень-то молодец, – кивнул Джоб на Гарри, который распластался на полу. – И вовсе он не боялся, разве лишь того, что его назовут трусом. Успел отбиться от троих и отправить их на тот свет, пока сам не свалился.
Все, как один, твердили, что отделались синяками, Джобу сломали ключицу, а Випу – несколько ребер. Но Фэнтону наконец удалось разговорить своих бравых солдат, и они признались, что попросту не хотят попасть в лапы какого-нибудь хирурга-костолома, который вроде как и ученый, а на деле дурак дураком. Само заживет.
И тут Вип выпалил: если милорд не против, пусть их лечит мистер Миллигрю. Если он вправляет кости собакам и лошадям, неужто людям не сможет?
Позвали мистера Миллигрю.
Достопочтенный ветеринар, облаченный в строгий черный сюртук, жилет с оловянными пуговицами и почти до блеска начищенные сапоги, долго созерцал потолок, прежде чем дать ответ, хотя было понятно, что он тронут и польщен оказанным ему доверием.
– Вы уж постарайтесь, мистер Миллигрю! – попросил его Фэнтон, и остальные энергично закивали в знак согласия. – Поставьте на ноги этих молодцов, и, клянусь, я в долгу не останусь!
Он повернулся к своему маленькому войску:
– Ну, храбрецы? Чего еще желаете? Говорите, я все сделаю!
– Умф! – отозвался Большой Том, который привалился к стене, вытянув свои бедные израненные ноги, и явно желал высказаться. Все посмотрели на Нэн Кертис.
– Сэр… – всхлипнула та, готовая разразиться слезами.
– Ну же, женщина! – поторопил ее Фэнтон. – Что он сказал?
– С-сэр, он сказал: раз уж их надолго уложат в койку, можно им сегодня гульнуть как следует? Разрешите дать каждому кувшин с вином, элем или еще чем – кто чего попросит – и чтоб я наполняла его до тех пор, пока всех не сморит сон.
– Бахус всемогущий, ну конечно! – воскликнул Фэнтон. – Ключи от погреба у Джайлса – скажи ему, что я разрешил!
Все трое одобряюще заревели, но тут же стихли: Большой Том снова взял слово.
– Сэр, – пролепетала Нэн Кертис, шмыгая носом, – он все твердит одно и то же, как заведенный. Дай вам, говорит, Бог здоровья. А еще, говорит, в жизни не видал такого славного полководца, как вы. Будь вы на службе у короля, мы бы в два счета выперли этого Луи из Франции, и из Голландии тоже, и гнали бы его до самого края света, пока он не окочурится!
Ее последние слова потонули в буре восторженных криков. У Випа с Джобом, сидевших за столом, не было сил, чтобы встать, поэтому они топали ногами и стучали деревянными ложками по чему ни попадя.
Фэнтон сконфуженно молчал. Обожание этих людей, их бесхитростная, искренняя вера растрогали его до слез.
– Да я… я ведь ничего не сделал… Спасибо вам… Я…
И он, окончательно смутившись, поспешил прочь.
Поднимаясь на второй этаж, он вдруг почувствовал себя бесконечно виноватым. Из уха сочилась кровь, каждый шаг отдавался болью во всем теле, руки и ноги едва гнулись, но мысли Фэнтона были совсем не о том. Бедняжка Лидия, она ведь места себе не находит от беспокойства… Господи, подумать страшно, что она сейчас ему устроит. Шагая на цыпочках, вздрагивая от скрипа каждой половицы, Фэнтон наконец добрался до верха – и увидел на площадке Лидию.
Она бросилась к нему, крепко прижала к себе, невзирая на его осторожные протесты, и заявила, что «так и знала».
– Душа моя, я все это время не отходила от окна. А когда увидела, как ты поразил сотню…
– Лидия, ну что ты! Там всего-то было…
Ему не дали договорить. Лидия с Бет уволокли его в ванную комнату, и, пока он лежал в ванне, они, подоткнув юбки и закатав рукава, без устали бегали вниз за горячей и холодной водой. Потом, перевязав Фэнтону ухо и бок шелковыми бинтами, женщины бережно уложили его в кровать, и, если бы не проклятая головная боль, он бы чувствовал себя превосходно.
Снаружи по-прежнему бушевала стихия: дождь яростно хлестал в окна, неистово барабанил по крыше, шипел в трубах. Свернувшись калачиком возле Фэнтона, Лидия тихонько говорила:
– …А когда хлынул ливень, прискакали драгуны, вместо шлемов у них были шляпы с перьями. Их главный о чем-то беседовал с тобой.
– О, нам оказали большую честь, – засмеялся Фэнтон. – Ведь это был Первый драгунский полк новой Королевской армии. И предводитель их, славный малый по имени О’Каллахан, ненавидит зеленоленточников даже больше меня. Он мне сказал, что немедля вздернет всех раненых на дереве, если я того хочу. Однако счел нужным кое о чем предупредить.
– О чем же?
– Видишь ли, его величество и герцог Йоркский очень не любят такого вот нарушения общественного порядка…
– Хм… – промычала Лидия.
– Как бы то ни было, капитан О’Каллахан весьма убедительно попросил предоставить это дело ему. Он подозвал корнета и велел пригнать два больших фургона. Один – для мертвецов, которых надлежало «похоронить всех разом где-нибудь, дабы не вызывать лишних расспросов»… Что бы это значило?
Лидия вздрогнула:
– Он говорил о чумных ямах, душа моя.
– Вот как? А второй – для раненых. Тех, кто худо-бедно шевелился и мог говорить, велели развезти по домам и предупредить: если снова попадутся – пощады не будет. Остальных решили отправить в Приют Христов, чтобы, когда они очнутся, лекарь предупредил их о том же самом. Итак, все проделали в величайшей тайне.
– Постой! Неужто тебе не воздадут почести?
– Да какой мне от них прок, Лидия? И я вовсе не хотел бы видеть никого повешенным. – Фэнтон помрачнел. – Тридцать один человек – столько убитых и раненых насчитал Джайлс.
– Так вот почему…
Лидия тесно прижалась к нему и снова задрожала, но на сей раз не от ужаса.
– Что ты хочешь сказать?
– Я все видела. Сначала Джайлс с фонарем в руке ходил между павшими. Потом вернулся к драгунам, отдал корнету фонарь, а капитану протянул какой-то клочок бумаги. Капитан взглянул на него, на тебя, и тут… Он повернулся к своим людям, и те, услышав его приказ, разом подняли шпаги в воздух. Ты тоже вынул свою, и вы стояли так, не шевелясь, а дождь все лил и лил… Капитан отдал новый приказ, солдаты сунули шпаги в ножны и выстроились в ряд… Их движения были такими быстрыми и слаженными, я будто видела перед собой круглоголовых…
– Кого?.. – переспросил Фэнтон. Он так разозлился, что на несколько мгновений даже перестал чувствовать боль.
– Солдат… самого принца Руперта, – мягко ответила Лидия. – Спи, душа моя. Беспокоиться не о чем. Засыпай.
Проснувшись, Фэнтон чувствовал себя отвратительно. Тело ломило, каждое движение вызывало приступ адской боли, от которой спасала только опиумная настойка. Весь день и всю ночь он провел в состоянии, близком к забытью, зато наутро ощутил небывалый прилив сил и заявил, что не останется в кровати ни на минуту дольше. Джайлс, явившийся на его зов, был таким бледным и слабым, что Фэнтон тут же отправил его обратно, велев не подниматься с постели, пока он вновь не станет похож на старого доброго Джайлса.
Фэнтон спустился в кабинет вместе с Лидией. Пока та читала, он незаметно сделал запись в своем дневнике и подумал, что бедняжке, должно быть, неимоверно тоскливо: она почти все время проводит в доме – ни гостей, ни развлечений. Решив немедленно исправить это, Фэнтон написал лорду Денби, казначею, и еще нескольким друзьям (по крайней мере, так о них говорил Джордж) с приглашением заглянуть как-нибудь на ужин в их скромную обитель.
На следующий день, девятого июня, Фэнтон чувствовал себя почти превосходно. Ухо если и болело, то чуть-чуть, да и бок почти зажил; правда, синяки еще не сошли и некоторые движения по-прежнему давались с трудом, но это были пустяки.
Погода стояла солнечная, и Фэнтон с Лидией долго гуляли по саду. На Фэнтона, который мог думать лишь о приближающемся роковом дне, навалилась хандра. Но как и всегда, веселое настроение Лидии передалось ему, и он на время отвлекся от тяжелых дум. С улицы доносились глухие стуки, сопровождавшиеся то радостными криками, то проклятьями – несколько человек играли в шары. Нужно было с такой силой ударить молотком по тяжелому мячу, чтобы тот со свистом («точно ядро, выпущенное из пушки», по словам самого Фэнтона) пролетел сквозь обруч на другом конце улицы.